Гарри заметил лёгкую улыбку, тронувшую его губы, и не смог сам удержаться от улыбки.

— Ты такой милый, — проворковал он, чувствуя, как скулы уже начало сводить. Гриндевальд взглянул на него, как на сумасшедшего, выглядя поражённым до глубины души.

— Я не милый! — полузадушено прошипел он. — Я — зло!

Гарри покатился со смеху. Живот уже начал болеть, в уголках глаз выступили слёзы, а ноги подгибались, так что ему пришлось ухватиться за руку Геллерта.

— Я тебя убью однажды, и не будет Ала, чтобы он смог меня остановить, — сквозь зубы прошипел тот и, закатив глаза, успокаиваясь, придержал Поттера за талию. Гарри потребовалось несколько минут, чтобы утихнуть, после чего он выпрямился и вполне осознанно и серьёзно посмотрел Геллерту в глаза. Неловкость сковала их обоих, воздух стал тяжёлым и удушающим. Все эти шутки, приколы, смех были настолько наигранными, ненатуральными, откровенно жалкими. Всё это было, в сущности, затишьем перед бурей… или скорее наоборот — бурей перед затишьем.

— Мы отвлеклись, — обронил Геллерт, делая шаг назад и возвращаясь к приготовлению чая. — Тосты готовы.

— Да, — замешкавшись, Гарри несколько раз непонимающе моргнул, помотал головой и стал составлять на поднос тарелку с тостами, чашки, баночки с джемом и шоколадом, которые так сильно любил Ал. Этот день обязан был стать идеальным, обязан был оставить только лучшие воспоминания на ближайшие несколько недель, а они должны были сделать всё, чтобы так и случилось. Молчание затягивалось, время неумолимо ускользало, и Гарри не оставалось ничего, кроме как спросить, разбив тишину, как до этого разбил чашку. Очередную. — Ты закончил?

Геллерт, словно очнувшись от какого-то транса, рассеянно провёл рукой по лицу и молча кивнул. Поставив заварочный чайник к остальной посуде, он подхватил поднос и быстрым шагом, не одарив Поттера даже взглядом, вышел прочь из кухни. Гарри иронично хмыкнул. Видимо, теперь ему не доверяли даже поднос отнести. Хотя, если говорить по правде, он бы тоже себе не доверил огромный поднос, нагруженный хрупким фарфором.

Альбус до сих пор спал, что совсем не удивляло: час был ранний, особенно если учитывать распорядок дня Дамблдора — подъём в девять утра, когда лёг в четыре, даже для Гриндевальда казался бы сущим адом. Ну, по нему этого, конечно, не было заметно, но Гарри-то видел.

— Ал, — Геллерт присел на краешек кровати и погладил Альбуса по волосам, убрав их с его лица. — Просыпайся, Альбус.

Тот заворочался, что-то недовольно бормоча, и натянул одеяло на голову.

— Ах так, мистер Дамблдор, — псевдовозмущённо начал Гриндевальд. — Ну что ж… — он набрал полную грудь воздуха — Гарри приготовился к чему угодно, начиная с командного окрика и закачивая дьявольской щекоткой, — и шумно выдохнул, спокойно и невозмутимо продолжив: — Тогда я сам съем тосты с шоколадом и тебе ни одного не оставлю. А аромат чая чувствуешь? Да, я добавил туда малину…

Альбус недовольно застонал, закопошившись под одеялом, и спустя пару минут, откинув его, сел. Растрёпанные спутанные волосы торчали во все стороны, на щеке остался отпечаток от уголка подушки, а смятая футболка перекрутилась вокруг тела, стесняя движения. Гарри прыснул со смеху при виде Дамблдора и, подойдя ближе, ласково пригладил его волосы. Ал был сильно не в духе, так, что, будь Поттер несколько боязливее, не рискнул бы к нему притрагиваться.

— Не дуйся, — снисходительно усмехнулся Геллерт, устраивая поднос на коленях Дамблдора. — Сегодня нет времени на сон.

Шумно вздохнув и всё ещё не произнеся ни слова, Альбус взял тост и с помощью ножа смазал его наполовину шоколадом, наполовину — джемом. Проделав то же с ещё парой тостов и налив себе чашку чая, он откинулся на подушку и принялся хмуро заедать своё горе.

— И тебе доброе утро, милый, — обманчиво ласково промурлыкал Гриндевальд, наливая чай себе и Поттеру. — Мы тут старались, знаешь ли, встали ни свет ни заря, чуть не убились и не убили друг друга и вот что получили взамен.

Гарри чуть не подавился чаем. Да, Геллерт определённо умел преувеличивать и драматизировать. Альбус, спрятавшись за чашкой, тоже растянул губы в смешливой улыбке. Обычное настроение постепенно возвращалось к нему, щёки немного раскраснелись — чай был ужасно горячим, — и Дамблдор, теперь уже вольготно развалившийся в кровати, хитро, словно кот, наблюдал за Гриндевальдом и Поттером.

— Что это вы двое задумали? — отставив чашку после пяти минут мирного чаепития, подозрительно спросил Ал, смешно сморщив нос. За лето, большую часть которого он провёл на солнце (Дамблдор был как ребёнок, честное слово, и по степени шаловливости нисколько не уступал Руди. Гарри, когда его в это не втягивали, с улыбкой наблюдал за ними, с грустью и некой иронией отмечая, что и сам когда-то был таким: ребёнком, ловившим любую возможность почувствовать счастье, несмотря даже на самые тёмные времена), он загорел, а на носу высыпали многочисленные веснушки. Нет, их было не так много, как, например, у Уизли, да и рассмотреть их можно было только в том случае, если пристально искать именно их следы, но Геллерт не упускал ни единой возможности подколоть Альбуса по этому поводу.

— О чём это ты? — Гриндевальд удивлённо вскинул брови, напрягшись, словно натянутая струна. Гарри тоже отставил чашку, приготовившись с интересом наблюдать за разворачивавшейся картиной.

— Вы двое подозрительно услужливы, покорны и обольстительны. Так что вы задумали? — Ал показательно сурово поджал губы и для наглядности скрестил руки на груди.

— Мы просто надеемся провести этот день в мире и гармонии, — поспешно вставил Поттер, опасаясь, как бы Геллерт снова не ввернул какую-нибудь особо остроумную фразу, — и без всяких пререканий, — тут он бросил испепеляющий взгляд на Гриндевальда, с трудом удержав себя от жгучего желания пнуть его, да побольнее. Геллерт был невыносим. Он постоянно спорил, доказывал свою точку зрения, которую считал единственно правильной, и если Альбус благоразумно переводил тему, не нарываясь на ссору, то Гарри начинали переполнять злость и упрямство, и позволить Гриндевальду победить он просто не мог.

— О Мерлин, вы такие милые! — умилившись, Ал потянулся было, чтобы обнять их, но Геллерт недовольно зашипел, насупился и снова выдал своё коронное:

— Я не милый!

— Да, да, ты зло, я помню, — рассмеялся Альбус, ухитрившись всё-таки сгрести его и Гарри в объятия. Отстранившись несколько томительно-тёплых и отчего-то душераздирающих мгновений спустя, он продолжил как ни в чём не бывало: — Чего это вы встали так рано? И нет, не говорите мне, что сделали вы это для того, чтобы принести мне завтрак в постель.

— Ну, мне приснился кошмар, а потом я не смог уснуть и разбудил Эванса, чтобы не шастать по дому в одиночестве, — Геллерт пожал плечами, сохраняя бесстрастное выражение лица. Гарри бросил на него хмурый взгляд. Да, пробуждение было незабываемым: Гриндевальд наглым пинком под рёбра столкнул его с кровати, из-за чего ещё даже не проснувшийся Поттер приложился локтем о стоявшую возле неё тумбочку. Ал же продолжал мирно спать, тихонько посапывая, и, как только что выяснилось, даже не заметил этого (хотя, по мнению Гарри, не заметить такое мог только глухой).

— И что же такое страшное тебе приснилось, милый? — участливо, но немного насмешливо проворковал Дамблдор, специально сделав акцент на последнем слове.

— Дети, — полузадушенно ответил Геллерт и сделал трагичную паузу. — Они бегали и орали, буквально заполнили дом собой и своими криками.

— Ну и что же в этом такого кошмарного? — насмешливо вскинул брови Ал. — Мне вот нравятся дети.

— И мне, — пожал плечами Гарри, вставив свои пять копеек для того лишь, чтобы лишний раз позлить Гриндевальда.

— Мерлин, вы вообще с какой планеты?! — раздосадованный, Геллерт стремительно поднялся с кровати, подхватил поднос с коленей Дамблдора, вызвав тем самым у того волну полузадушенного смеха, и направился к выходу из спальни, напоследок пробурчав скорее для себя: — Кто вообще в здравом уме любит детей? Для этого нужно быть как минимум обладателем старческого маразма…