Окружающие ребята и вожатые кто где стоял, тот там и сел от такой характеристики, но больше при мне такого безобразия не включали. Стеснялись. А за точность характеристики, несмотря на ее малоаппетитность, ручаюсь: звук был именно такой же низкий, только до безобразия откровенно, бесстыже громкий. Уж с этим-то звуком каждый знаком независимо от состояния своего слуха, поскольку при определенных проблемах с желудком волей-неволей производит его сам.
Став меломаном в детстве, я позже очень скучал без музыки, от тоски по музыке стал и поэтом, – хоть какая-то компенсация, в поэзии тоже ведь ритм и мелодия. Тоска по музыке еще в студенческие годы довела меня до мечты о самоубийстве. Путного слухового аппарата у меня тогда не было. Обнаружив, что воздушный детский шарик хорошо вибрирует, я как-то надул его в парке перед концертом духового оркестра, а он возьми да оглушительно лопни посреди вальса.
Позже появились хорошие слуховые аппараты, и стереонаушники, и проигрыватели с достаточно мощным предусилителем для наушников, с возможностями коррекции звуковысотного диапазона (приглушать или усиливать низкие, высокие, а если есть соответствующий регулятор, то и средние частоты). Такую же коррекцию (настройку по аудиограмме) можно делать и у слухового аппарата.
Все это в какой-то степени компенсирует потерю слуха, корректирует остаточный слух приблизительно так, как очки – остаточное зрение. Мощности предусилителей мне все же катастрофически не хватало, и я либо пользовался слуховым аппаратом, либо клал акустическую систему к себе на плечо, возле левого, лучше слышащего уха. Последний способ из-за вибрации корпуса колонки мне нравился больше, чего никак нельзя сказать о соседях по дому: очень громко. Одно время у меня был мощный усилитель высшего класса с огромными акустическими системами, между которыми я садился в специально для этого сделанную нишу книжного шкафа. Тут уж слушал всем телом, удовольствие было огромным, а соседи тоже стояли в это время на ушах, но в другом смысле. Впрочем, я старался так слушать днем, в рабочее время.
Мой друг Владимир Викторович Богуславский, инженер, спаял специально для меня переходник, который можно подключать вместо акустических систем, а уже к нему – стереонаушники. Это решило проблему громкости, хотя наушники, может, и перегружались, но за много лет еще ни разу не сгорели. Я, впрочем, чтобы сберечь их, по подсказке того же доброго человека, прижимал их специальным зажимом поплотнее к ушам, что позволяло включать музыку все же не очень громко. Да и наушники у меня были мощные, для профессионалов – настройщиков радиоаппаратуры: я не пожалел на них денег.
Позже мне подсказали вместо наушников и акустических систем музыкального центра использовать активные компьютерные колонки, имеющие самостоятельное сетевое питание и регулировку громкости. Я подключал их к магнитолам на вход для наушников. Колонки прижимал к ушам, закрепляя сшитыми в кольцо широкими резинками, а затем специально купленным ремешком. Чем плотнее колонки прижаты к ушам, тем меньше достаточная для меня громкость прослушивания и меньше террор окружающих… А регулировка громкости двойная: в магнитоле и самих колонках.
В 2007 году с помощью своего названого сына Олега я купил первые в моей жизни колонки с сабвуфером. Дома лег, положил сабвуфер на грудь, пристроил колонки на ушах, включил музыку – и заплакал от счастья: благодаря сабвуферу я в кои-то веки чувствовал ритм без напряжения.
А 1 июня 2015 года с помощью своего друга А. В. Золотовой купил очень хорошие колонки с сабвуфером. Муж Александры Владимировны Дмитрий, профессиональный компьютерщик, научил меня пользоваться MP3-проигрывателем моего брайлевского органайзера «Пронто», который до этого я около пяти лет использовал только для чтения и ввода текстов. Оказалось, что в органайзере через колонки можно достаточно громко и чисто воспроизводить произведения не друг за другом, целыми альбомами, а отдельно. В именах аудиофайлов можно писать названия произведений. И если они написаны, я теперь знал, что именно слушаю, и мог найти нужное произведение, не листая диск. Я смог наконец-то вслушиваться в каждую мелодию по отдельности. При непрерывном воспроизведении целых дисков это было сложно.
По подсказке Дмитрия купил я и маленькую моноколонку, диаметром чуть больше ушной раковины, через которую можно слушать музыку в поездках, на улице…
Олег и некоторые другие друзья «накачали» мне много классической музыки в Интернете, самое любимое – на карте памяти органайзера, а так она хранится на флешках. У меня уже полное собрание симфонических произведений Гайдна, Моцарта, Бетховена, Шостаковича, Берлиоза, Вагнера…
Словом, чем хуже слух, тем лучше должна быть аппаратура. Вот такая обратная зависимость.
Музыка – это мое настроение. После смерти мамы я восемь месяцев не включал совсем никакой музыки, даже траурной. На лагерных дискотеках, куда и раньше ходил только ради общения с детьми, с неизменным отвращением относясь к самой тамошней какофонии, я после маминой смерти не мог находиться вообще, не мог выдержать даже пяти минут – начинал душить плач.
Дело в том, что музыка во мне звучит постоянно. Моя собственная, внутренняя. Ни в какой иной форме мои настроения просто не существуют. Стоит расслабиться, ни о чем не думать, ни с кем не разговаривать, ничего не читать, – и в душе сразу начинает что-то звучать, не обязательно слышанное раньше. Что-то соответствующее моему настроению – то ли бодрое, то ли грустное, то ли спокойное, то ли вообще траурное, похоронное.
Вот это последнее и преобладало после маминой смерти, и дискотечный грохот оказывался с моей внутренней музыкой в резчайшем диссонансе. И вообще-то не любитель массовок, я после маминой смерти вынужден был их тщательно избегать, общаясь с ребятами только индивидуально.
Постепенно я снова начал слушать музыку – траурную и близкую к ней. Не решался включать даже вальсы. Проклинал моду: по радио невозможно найти никакой классики, не то что траурной, а просто спокойную симфоническую музыку. Личная же фонотека была невелика, и я знал ее слишком хорошо.
Я на своем тяжелом настроении не зацикливаюсь, но и искусственно развеселиться не пытаюсь, просто работаю и жду, пока время подлечит. Траурная, как и всякая, музыка написана для живых, а не для мертвых.
Музыка – не роскошь, а необходимость. Это культура чувств в самом чистом ее выражении. Не представляю себе духовной полноценности без высокой культуры чувств, а это значит – без высокой музыкальной культуры. В той музыке, которую люблю, я полностью растворяюсь. Не имея доступа к либретто и всяким другим поясняющим текстам, не зная нот, я лишен какой бы то ни было внешней организации своего восприятия музыки. Она у меня напрямую связана с моим эмоциональным состоянием в данный момент, и даже не связана, а, точнее, совпадает, сливается с ним. Музыка непосредственно организует, формирует мою эмоциональную жизнь, и на все сто процентов ее составляет, то есть моя эмоциональная жизнь состоит из музыки в том смысле, в каком стол, например, состоит из дерева, а образ восприятия – из ощущений. Эмоций, как бы то ни было иначе, не музыкально выражающихся, у меня просто нет.
На одном концерте, где композитор заигрывал с публикой, терзая рояль эстрадной какофонией собственного сочинения, мне стало очень не по себе: как будто на меня бегут маленькие злые существа, пытаются навязать мне какую-то свою мелкую (и мелочную) волю, грозя, если не подчинюсь им, буквально растерзать меня на мелкие кусочки, соответствующие их собственным размерам. В лучшем случае модная «легкая» (на самом деле, для меня эмоционально очень тяжелая) какофония – лужа, в которой толком и ног не замочишь, не то что плавать. А мне надо плавать, мне надо нырять! И получается у меня это только с классической музыкой, в том числе действительно легкой (бальной).
Недаром в нормальном душевном состоянии не устаю сотни раз подряд слушать Иоганна Штрауса, или старинные вальсы для духового оркестра, или Свиридова, обе его знаменитые сюиты. Балеты Чайковского, симфонические танцы Рахманинова, симфонии Бетховена, сонаты для флейты (соло и с клавесином) Баха, симфонии Моцарта, конечно, – самое любимое, то, в чем можно не только плавать и нырять, а раствориться, забыть о себе, слиться в одно.
