И мне бывает очень неловко, неудобно, когда берут мою руку и вдруг начинают едва ли не тереться лицом об нее: ощупай, мол, какое у меня лицо, представь меня себе. А что там? Нос, губы, щеки, глаза, лоб – все на месте… Какие такие особые приметы искать? И зачем? Что, при каждой следующей встрече полезу ощупывать лицо? Даже если мне это разрешат, не думаю, что это уж такое удовольствие. Да и мне самому чужие лица мять… что-то мешает… какой-то внутренний тормоз… Этический, пожалуй.
Насколько знаю, по телефону голоса не всегда узнаваемы. И считается, скажем мягко, не очень хорошим тоном настырно допытываться, кому принадлежит голос. Или требовать, чтобы тебя по голосу узнали. А что, более тактично требовать от слепоглухого, чтобы узнал по руке? Не тактичнее ли сразу назвать себя?
В общем, все это очень ситуативно. Я лично никого не могу узнать со стопроцентной гарантией. Особенно когда много народу. Случалось, обходя круг человек в тридцать, не узнавал в нем и родную маму. Сплошь да рядом одних принимаю за других. Ну, если два-три человека… В трех соснах чаще всего удается не путаться, и то не без греха. Хорошо, если габариты «сосен» очень уж различаются. Или фактура кожи – у кого погрубее, у кого более гладкая, у кого тверже, как дощечка, у кого помягче. Руки бывают натружены по-разному: не на сто процентов, но можно сообразить, кто натрудил себе руки стиркой и другой подобной работой, кто – огородом, а кто – металлообработкой… У кого-то спортивные мозоли… Степень влажности: у кого-то руки суше, у кого-то сильно потеют. Температура: у кого-то руки обычно теплые, у кого-то – холодные. Да вот еще признак – маникюр… Кто-то стесняется «царапаться», когда пишет у меня по ладони, а кто-то – ничуть, и таких царапучих бывает легче понять. В небольшой компании по-разному натруженные, разных размеров, разной температуры и влажности, разной «царапучести» руки различить не сложно. А чем больше народу, тем сложнее сориентироваться.
В целом смысл невербальной ориентировки при слепоглухоте – хоть как-то компенсировать сенсорный дефицит, то есть нехватку ощущений. И не надо навязывать нам зрительные стереотипы, самоотверженно предоставляя, например, свою физиономию для ощупывания. К тому же зрячеслышащие не знают, что это такое – «щупать». Берут, например, мою ориентировочную трость, и начинают с такой силой тереть ею об асфальт, бить по поребрикам, что мне становится страшно, не сломали бы. На самом деле достаточно легкого постукивания, легкого касания поверхности перед собой… С пальцами точно так же. Чтобы что-то почувствовать, не надо изо всех сил мять, давить при ощупывании. Так делают только те, кто щупать не умеет. А умеющему достаточно легких прикосновений.
Но еще и еще раз: на мою кожу, когда пишете по ладони, прошу нажимать! Пальцем, длинным ногтем, непишущим концом авторучки либо карандаша. Иногда к моей коже почти не прикасаются, пишут почти в воздухе, и попробуй тут хоть что-то понять…
Точно так же, ради разборчивости дактильной речи, пальцы должны пружинить. Каждой буквой надо как бы «выстреливать». Все комбинации пальцев должны быть чистыми, законченными, а не лишь намечающими нужное. Если пальцы в букве должны быть прямыми – их и надо выпрямлять, а не оставлять полусогнутыми, как часто бывает. Всю руку надо напрягать, держать кистью вверх, а не вниз, как дохлую змею. Пускай «змея» стоит на хвосте. То есть локоть внизу, кисть – вверху. Ни в коем случае не наоборот. Иначе мне придется выворачивать мою «слушающую» руку, что страшно утомляет. Не поэтому ли появились и никак не проходят хронические боли в плече?
Дети очень хотят, чтобы я их не путал, тактичны, однако изобретательны. Тактичность проявляется в том, что никогда не играют в «узнавалки» – наоборот, всячески изощряются, чтобы по какому-то отличительному признаку помочь себя узнать. Девочки чаще всего предлагают узнавать их по кольцам, браслетам. Увы, разве что этой сбруи уж очень много… Как больше ни у кого.
Одна девочка, подходя, всегда тянула мою руку как можно ниже – никто больше так не делал, и мне ясно, с кем имею честь. Мальчика в начале смены потрепал по голове – и он тут же сделал это своим отличительным признаком: при каждой встрече треплет по голове меня. Весело и безошибочно, если никто не додумается до такого же. Один юный танцор, беря мою руку, начинал как бы танцевать с нею, будто с дамой… Покачивает мою кисть в воздухе, заставляет ее слегка подпрыгивать… Я в такое влюбился. Другой, когда мы ночевали в одной комнате, не мог уснуть из-за моего храпа и будил меня, хватая за нос. Потом это стало его отличительным признаком: при встрече хвать за нос – все ясно, кто это. Но так можно только ему, никому больше. От других – не понравится, да и путаница начнется. А еще при встрече одна девочка начинает шутливо дергать меня, иногда немножко и чересчур… Хорошенького понемножку. Как и таскания за нос.
Со стороны ребят это воспринимается нормально – игра. Но поведи себя так же взрослый, может нарваться на весьма отрицательную реакцию. Иногда на нее нарываются и подростки, если спутаю с кем-то из взрослых.
А в общем все выкручиваются, кто во что горазд, лишь бы узнанными быть.
Зрячеслышащие опять же лопаются от любопытства, как это возможно при слепоглухоте определить настроение и самочувствие.
Все очень индивидуально. И, наверное, зависит от опыта общения, а он, кроме всего прочего, зависит и от сохранности органов чувств. У кого-то прекрасное равновесие и виброчувствительность, а у меня – нет… Кто-то свободно подлаживается под идущего рядом, приноравливает свой шаг, очень чуток к малейшему движению попутчика, еще и меня ведет, лучше зрячего. Я – увы… С моей косолапостью, неуверенностью, спотыкливостью – лучше подлаживаться ко мне. И у ребят это получается так, как если бы сами они по-другому и не ходили.
От этой взаимной «состыковки» очень зависит настроение. Иначе – пререкания, бурчание… Мальчик очень чуток к малейшему моему напряжению, просит расслабиться – да просто требует – и, чтобы расслабить, трясет мою руку с такой энергией, что выходят из строя наручные часы. Не раздражаюсь, у меня к ребятам изначально очень положительное отношение, им можно многое.
Вялая рука: что ни скажешь, о чем ни спросишь – нет реакции. В чем дело? Внезапно испортилось настроение? Почему? В общественном транспорте подобное может означать застенчивость. Зеваки пялятся, и подросток чувствует себя неуютно. Может попривыкнуть, приспособиться, начать все воспринимать не без вредного, насмешливого по отношению к зевакам юмора. А может сбежать от меня.
Нет ничего такого в движениях, что не имело бы смысла. Держу пламенную речь, меня вроде бы слушают – и вдруг начинают поглаживать по руке. Мысли путаются, не могу продолжать говорить. Нежданная ласка отвлекает, сбивает с толку.
Какую другую, а вибрацию столешницы, когда по ней вдруг начинают барабанить во время моей лекции, мгновенно почувствую. И попрошу прекратить – под этот аккомпанемент лекция невозможна. Однако неподвижная вялая рука собеседника (переводчика) тоже не вдохновляет. Я жду активности, но не рассеянной, а подтверждающей, что говорю не в пустоту.
Сжатие моей руки в знак согласия с моими мыслями, покачивание из стороны в сторону – в знак несогласия, сомнения, а вот рука безвольно повисла – уж не огорчил ли чем, не обидел ли…
Рука бывает задумчивая, грустная, усталая, спокойная, нетерпеливая, робкая. Бывает хмурая и ясная. Вот она потихоньку высвобождается из-под моей руки – дай отдохнуть, подремать, подумать, не приставай. А вот резко вырывается из моей руки – чем-то обидел, рассердил. Рука умеет кричать на меня – очень резкие, злые движения. Но вот гроза прошла, и рука доверчиво ложится ладонью в мою ладонь – прости, бес попутал, не бери плохого в голову, все хорошо… Но и не допытывайся, почему еще пять минут назад я вел себя так грубо. Перестал грубить и ладно, мир, мир.
Не примешь это предложение мира без лишних расспросов о причинах войны – ссора продолжится. «А что, умрешь, если не будешь знать, почему я так себя вел? Это допрос? А где мой адвокат?» Отбираю руку, едва прикасаюсь к руке недавнего грубияна. Он снова настойчиво вкладывает свою ладошку в мою: «Мир! Мир!! Мир!!! И ни о чем не спрашивай! Ну пожалуйста!» Я тоже умею быть недотрогой. Ну хорошо, мир…
