– Какое же доказательство? – нетерпеливо спросил судья.

– В Париже, в минуту отъезда, второпях надевая свое дорожное платье, я бросил все снятое в чемодан. Приехав в Блуа, я открыл его, и представьте мое изумление при виде кровавого пятна на правом рукаве – значит, не во сне, а наяву держал я в своих объятиях мертвеца.

Судья хотел задать вопрос, но Лозериль жестом остановил его:

– Я догадываюсь, господин де Бадьер, что вы хотите спросить, почему я тотчас же не написал в Париж. Но ведь тогда я, считавшийся в полку храбрецом, должен был бы сознаться, что дал погибнуть человеку вследствие какого-то глупого, панического страха, охватившего меня. И я решил промолчать, но во всех газетах, редко попадавших в нашу глушь, искал хоть какой-нибудь намек на таинственное убийство и, ничего не найдя, приписал его шайке Картуша. Когда я узнал, что вы снимаете допрос с Картуша, то подумал, что, вероятно, он сознается в этом преступлении, совершенном два года назад.

– Нет, Картуш ничего не сказал мне о нем, – отвечал судья, немного подумав.

– А убийство было совершено, – сказал Лозериль. – Я убежден в этом. И вот что странно. Обыкновенно время сглаживает все впечатления, а со мной случилось иначе: подробности, сперва неясные, делались все яснее и яснее. Лицо жертвы живо сохранилось у меня в памяти, и теперь, говоря об убитом, я так четко представляю себе его черты, как будто бы он находится между нами.

При этих словах судья вздрогнул и, встав со своего места, поспешно спросил:

– Уверены ли вы в этом?

– Вполне, – отвечал Лозериль, удивленный странным вопросом судьи, все время слушавшего рассказ совершенно спокойно.

– Колар, подайте свечу, – распорядился де Бадьер.

Незаметно наступили сумерки, и в зале было совершенно темно. Управляющий зажег свечу у камина и поставил ее на стол. Опустив руку в карман, судья вынул браслет, взятый им при допросе Картуша.

Увидев украденную у нее вещь, Полина вскрикнула:

– О! Портрет моего дорогого отца!

Это восклицание вывело Аврору из задумчивости, она покинула свой уединенный уголок и, устремив глаза на портрет, медленно сказала:

– Мой муж!

Весь этот шум разбудил капитана, он медленно приподнялся, потягиваясь и зевая.

– Что такое? Вы говорите о моем зяте! Разве вы получили какие-нибудь известия? – с удивлением говорил он.

Судья подал браслет Лозерилю.

– Потрудитесь нам сказать, портрет, вделанный в этот браслет, не напоминает ли вам черты человека, убитого в нескольких шагах от этого дома.

Взяв браслет, Лозериль бросил быстрый взгляд на обеих женщин, стоявших напротив. На лице молодой девушки он прочел искреннее и сильное страдание, но по лицу Авроры пробежал легкий трепет; позади виднелась заспанная физиономия капитана.

Наклонившись к свечке, молодой человек долго рассматривал портрет. Через минуту, показавшуюся всем присутствующим вечностью, Лозериль выпрямился и, устремив пристальный взгляд на Аврору, произнес совершенно равнодушно:

– Нет, это не он.

Когда Лозериль наклонялся к свечке, лицо его было скрыто от судьи, но хорошо видно Колару. Как ни быстро промелькнуло удивление по лицу рассказчика, увидевшего знакомое лицо, а управляющий заметил это.

«Он лжет!» – подумал управляющий, услышав ответ молодого человека.

Час спустя после описанной сцены Лозериль и капитан сидели в комнате последнего перед роскошно сервированным столом. Капитан только что получил от дочери тридцать луидоров и, желая выполнить данное обещание, не нашел лучшего средства для этого, как усадить гостя за стол.

– Ну, дорогой друг, – говорил Аннибал, – вино отличное, кушанья вкусны, времени у нас много, и мы будем наслаждаться всеми земными благами не торопясь.

Но Лозериль, считавшийся хорошим сотрапезником, не был расположен к веселью. Медленно прихлебывая вино, он казался озабоченным какой-то мыслью. Наконец и капитан заметил его рассеянность.

– Да что же это, приятель, неужели какая-нибудь пустая дуэль могла отнять у вас всю вашу веселость?

Лозериль презрительно пожал плечами.

– Да, – продолжал капитан, – я и забыл поблагодарить вас за приглашение в секунданты.

– Я не имею права принять вашу благодарность, потому что не я вас выбрал.

– Вот как! А кто же?

– Вы знаете маркизу де Бражерон?

– Еще бы. Хорошенькая дамочка! Ее нельзя не знать. Я, бывало, участвовал во многих пирушках с ее покойным мужем.

– Сегодня утром в ее присутствии я приискивал, кого бы попросить быть моим секундантом, а она вдруг и говорит мне: «Отчего вы не пригласите вашего бывшего начальника, храброго капитана Фукье; прежде это был решительный человек, может быть, и теперь он такой же, несмотря на монашескую жизнь, какую приходится ему нынче вести». Вот ее подлинные слова.

– Да, действительно, я веду теперь жалкую жизнь, – с улыбкой сказал Аннибал.

– Она-то и сообщила мне, что вы сделались тестем миллионера и живете в очаровательном замке. Да, она еще прибавила: «Вы не найдете лучшего секунданта, чем мой старый друг Фукье».

«Странно, что маркиза называет меня нынче своим старым другом, а, бывало, прежде все уверяла, что я развращаю ее мужа, и выражалась обо мне не иначе как: “Этот беспутный Фукь”», – с удивлением подумал капитан.

– И я пришел к вам по совету этой прелестной женщины, – проговорил молодой человек.

– Ха-ха-ха! – разразился капитан громким хохотом. – Знаете ли, чтобы восхвалять так женщину, а главное, советоваться с ней о всех делах, касающихся только мужчин, надо питать к ней очень нежные чувства.

После легкого колебания Лозериль сказал:

– Да, сегодня утром мне казалось, что я ее люблю.

– Да, а теперь?

– Гм! А теперь, мой друг, я вижу, что ошибался.

При этом ответе капитан не мог скрыть своей затаенной мысли.

– Возможно ли это? Говорят, маркиза очень богата и щедра к тому же.

– Да, но с ней я словно птичка на тонкой ветке, а я ищу более положительного, – возразил Лозериль, вставая из-за стола и пересаживаясь к камину.

Аннибал тоже встал и последовал за ним, ворча:

– Сегодня вы невыносимо благоразумны, а обыкновенно люди умнеют, когда у них пусто в кармане.

Молодой человек молча опустил обе руки в карманы и вытащил две огромные пачки банковских билетов, положил их на подзеркальный столик, потом вынул две горстки золота.

Увидев такое богатство, Аннибал пришел в восторг.

– О! Да у вас славный капиталец! – вскричал он.

– Да, – отвечал Лозериль, – около двадцати тысяч луидоров, и мне еще должны четыре тысячи экю. Не знаю, может быть, судьба готовит мне неприятность, но со вчерашнего дня мне удивительно везет. Всю эту ночь я выигрывал, и теперь еще счастье не отвернулось от меня; я сию минуту испытал это. По дороге к вам я зашел в один игорный дом и встретился с маркизом Бранкасом; он возвращался от регента, давшего ему двадцать тысяч луидоров для уплаты самым настойчивым кредиторам.

– И в одну минуту все эти деньги перешли в ваш карман?

– Теперь вы убедились, что не безденежье делает меня благоразумным.

Аннибал не мог отвести глаз от груды золота и банковских билетов, небрежно перед ним брошенных. Он просто пожирал их глазами.

– Что это такое? – вдруг спросил он, указывая пальцем на пачку билетов с дырой в самой середине.

Лозериль засмеялся:

– Это я имею обыкновение, когда играю в каком-нибудь игорном доме, принимать некоторые меры предосторожности, потому что однажды, в сильный ветер, два плута придумали растворить окна, чтобы устроить сквозняк, и тысяча экю билетами вылетели из комнаты, и, разумеется, как мы ни искали их около дома, но нигде не могли найти.

«Славная выдумка!» – подумал снисходительный капитан.

– И с этого дня, – продолжал молодой человек, – боясь сквозняков, я взял за правило прикалывать к столу выигранные деньги; с этой целью и ношу всегда при себе маленький кинжал. Это вместе с тем и предостережение нескромным людям, принимающим иногда чужие деньги за свои. Вот почему обе пачки с дырой.