Продолжал ли Брише путь? Вернулся ли назад в Париж? Это последнее предположение было очень правдоподобно, так как легко могло случиться, что по дороге в Париж он сделался жертвой одного из частных убийств, совершаемых Картушем и его шайкой. Колар осматривал каждый труп, найденный полицией, но, к счастью, ни в одном из них не признал он своего господина. Короче говоря, по прошествии двух лет Брише не появился, и, несмотря на все старания, нельзя было узнать, жив он или нет.

Читатель теперь легко поймет чувства судьи, когда на допросе Картуш произнес имя его друга, тщетно разыскиваемого в течение двух лет. Несмотря на фамилию, названную преступником, несмотря даже на портрет, так верно передававший черты Брише, де Бадьер отказывался верить в возможность какой бы то ни было связи между убийцей и человеком богатым, счастливым, славившимся неподкупной честностью.

«Ничто не могло их объединять», – думал де Бадьер.

– Какое участие принимал в ваших грабежах тот, кого вы называете прокурором? – спросил он, собравшись с духом.

– О! Это была слишком ловкая обезьяна, чтобы запускать лапу в горячие уголья; он довольствовался тем, что давал советы и указывал места, где можно погреть руки, – отвечал Картуш.

– Сколько лет этому человеку?

– Пятьдесят пять или пятьдесят шесть.

При этом ответе судья почувствовал дрожь во всем теле, так как это были именно лета его друга. Записывая показания преступника вместо своего писаря, де Бадьер следил глазами за Богреном, спокойно развалившимся в кресле, боясь, что он проснется и услышит обвинение, известное пока только одному судье, так как полицейские агенты стояли слишком далеко и ничего не могли слышать.

– Где можно найти этого человека? – спросил судья.

– На улице Бюшери, в доме номер двадцать; он живет на третьем этаже; надо постучать пять раз – тогда он отворит окошечко, сделанное в двери. Сказать следующий пароль: «Поговорим о герцоге Вивьенском», он сейчас же пустит к себе.

– Давно ли он вступил в ваше общество?

– Два года назад.

Это как раз совпадало со временем исчезновения Брише; судья записал с лихорадочной поспешностью ответ доносчика. В эту минуту на площади поднялся страшный шум, разбудивший писаря; старик вскочил, испуганно озираясь. Начинало светать, и народ, утомленный бессонной ночью, требовал так давно ожидаемого преступника; этот страшный рев толпы напомнил Картушу, что наступил час мучительной смерти, и он потерял наконец свое циничное хладнокровие, не покидавшее его во все время допроса.

– Имеете ли вы еще что сообщить мне? – спросил судья, торопясь окончить эту нравственную пытку.

– Нет, – едва слышно пробормотал преступник.

По знаку судьи палач увлек свою жертву. Минут через пять раздался глухой удар, сопровождаемый резким криком, означавшим, что пытка злодея началась. В ту же минуту судья говорил Богрену, сконфуженному своим долгим сном:

– Возьмите эти бумаги и отнесите их в управление Шатле.

Если бы писарь знал, что случилось во время его сна, то очень бы удивился, не найдя среди прочих бумаг доноса на Брише; это бы еще ничего, он мог затеряться, но если бы Багрен знал, что бумага лежит в кармане судьи вместе с браслетом, то что подумал бы почтенный писарь о всеми уважаемом господине де Бадьере?

Среди общей радости по случаю избавления от Картуша и его разбойничьей шайки один человек был печален – судья де Бадьер. Освободившись от своих занятий в городской думе, он пошел бесцельно бродить по Парижу, спрашивая себя, не во сне ли он видел допрос знаменитого разбойника. Ему хотелось сомневаться, но действительность предстала перед ним, когда он нечаянно опустил руку в карман и его пальцы ощупали бумагу, на которой он своей рукой записал донос на друга.

«Нет, это невозможно! – говорил он сам себе. – Что могло привести честного и доброго Брише к безбожному злодею Картушу? Да и с какой целью? Что могло заставить Брише сделаться грабителем?»

Несмотря на все эти рассуждения, перед господином де Бадьером постоянно возникал вопрос: так зачем же он уехал? Не будучи в состоянии объяснить причину странного бегства прокурора, судья отказался решить эту трудную задачу и возвращался к прежним колебаниям: «Может быть, сообщник Картуша имел большое сходство с Брише и мошенники в шутку дали ему это имя как прозвище. Я уверен, что найду очень много общего между моим бедным другом и этим негодяем, когда он явится в суд».

При мысли об этом судья в нерешительности остановился.

«Да, – думал он, – но что, если я вдруг узнаю в преступнике самого Брише и должен буду признать его виновным?»

Но вера в честность своего друга была так велика, что страх увидеть в мошеннике бывшего товарища быстро прошел, и он начал смеяться над своими опасениями.

«Да я просто с ума сошел и, веря в подобную нелепость, обижаю моего бедного Брише».

Но в ту же минуту у него появилась мысль, заставившая его вздрогнуть. Он вдруг припомнил одну подробность из рассказа Картуша, позабытую им: чтобы проникнуть к настоящему или мнимому Брише, надо было произнести следующий пароль: «Поговорим о герцоге Вивьенском!» Судья хорошо помнил, как друг чтил память покойного герцога.

Откуда взялось это имя и не указывало ли оно, что сообщником Картуша был действительно Брише? Погруженный в эти размышления, де Бадьер шел по улицам совершенно бессознательно и очнулся, увидев перед собой дом исчезнувшего друга.

«Что мне делать? – думал он. – Если Брише и виновен, могу ли я покрыть позором его дочь и жену? Может, зайти к ним; не узнаю ли я здесь чего-нибудь, что подскажет мне истину?»

Он опустил молоток, и Колар отворил дверь.

– Не получали ли вы известий о моем господине? – спросил он.

У старого слуги превратилось в привычку задавать этот вопрос при каждой встрече с судьей. Таинственное исчезновение прокурора, казалось, сделалось единственной заботой преданного старика. Судья так часто отвечал отрицательно на этот вопрос, что Колар невольно вскрикнул, когда де Бадьер задумчиво произнес:

– Да, получил, – и тотчас же прибавил: – Есть известия, но странные!

Занятый своими мыслями, судья говорил машинально, не сознавая даже, что говорит, но, услышав крик, быстро поднял глаза.

– Что с тобой, Колар? – вскричал он при виде слуги, бледного как полотно и схватившегося дрожащими руками за косяк двери, чтобы не упасть; от сильного волнения он весь трясся.

– Ах, сударь, вы меня просто поразили, – сказал он слабым голосом, – когда вы сказали, что получили известия, я думал, господин мой нашелся. Но эти известия… странные, как вы говорите, ясно доказывают, что его нет в живых. Переход от радости к отчаянию – слишком сильное ощущение для моих лет, потому что ведь я угадал, господин судья, наш барин умер?

В голосе Колара послышалась такая глубокая скорбь, что де Бадьер сейчас же сказал про себя: «Он так любит Брише, что поможет мне, если я доверюсь ему».

Крупные слезы катились по лицу слуги, и он тихо повторял: «Мой бедный господин умер!»

Судья отстранил Колара, стоявшего на пороге, и вошел в переднюю, говоря:

– Успокойся, мой друг, и скажи мне прежде всего, где твои госпожи?

– Чтобы избавиться от крика и шума толпы, привлеченной казнью, они обе удалились во внутренние комнаты. – И Колар хотел выйти, прибавив: – Я доложу о вас.

Судья поспешно удержал его:

– Нет, Колар, не беспокой дам, мне нужен ты. Пойдем в маленькую приемную.

Судья прошел в следующую комнату, за ним последовал и Колар с выражением грустного удивления на лице.

– Постарайся припомнить всю твою жизнь в этом доме и скажи мне, давно ли ты служишь здесь? – продолжал судья, посадив старика возле себя.

– Через два месяца будет двадцать два года, как я живу здесь; я поступил за два года до первой женитьбы моего господина.

– Ничего особенного не случилось до женитьбы? Была ли действительно первая жена сиротой, как говорил сам Брише, не знаешь ли ты?