В этих воспоминаниях не было преувеличения. До 1918 года в лишенной свободы Польше не существовали функционирующие в других местах механизмы проверки достоверности популярности отдельных политических групп. Выборы в парламенты государств — участников разделов Польши выполняли эту роль в исключительной форме, и в 1918 году мало кто отваживался ссылаться на них. Ведь в течение последних лет многое изменилось. Поэтому все могли утверждать, что именно они пользуются поддержкой большинства общества.
У Пилсудского для каждого был один и тот же ответ. Он довольно бесцеремонным образом дал его 8 декабря 1918 года представителям ППС и ПСЛ «Вызволене»[78], то есть представителям правящих в то время в Польше партий. «Моим главным стремлением в нынешнее время является созыв Сейма. В Польше все кричат, что имеют большинство. Но только Сейм выяснит и установит, где это большинство и чего оно хочет».
Итак, Сейм должен был нормализовать польскую политическую жизнь. Упорядочить ее и направить по пути легализма. Там, где до сих пор правила уличная демагогия, должны были воцариться законы парламентской игры, допускавшие партийные споры, но всегда уступающие воле большинства.
Эту ожидаемую метаморфозу политической жизни Пилсудский связывал также с предвиденной им коренной переоценкой прежних разногласий, которые он приписывал прежде всего различным подходам в определении путей, ведущих к независимости. «В вытекающий отсюда спор, — говорил он Б. Медзиньскому, — вкладывалось слишком много ожесточенности, подозрительности и смешивания с грязью противоположной стороны. Но сегодня история уже сказала свое; независимо от того, кто, что и как предвидел, остается фактом, что перед нами предстали свобода и независимая жизнь с ее огромными и совершенно новыми проблемами». Поднять их и решить таким образом, чтобы укрепить обретенную государственность, должен был как раз Сейм. «Вы ни черта не понимаете моей ситуации, — кричал Начальник на своих сотрудников в середине января 1919 года. — Дело не в левых или правых, плевать мне на них. Я здесь не от левых и не для них, а для всех… Внутренние дела решит Сейм, который я для этого и созываю. Каким он будет: левым или правым — посмотрим. Все мои усилия должны идти в направлении армии. Этого я и добиваюсь»…
Если все эти заявления рассматривать дословно, то можно было бы сделать вывод, что Пилсудский считал парламент самым совершенным институтом осуществления власти. Но такое мнение не выдержало бы испытания историей. И не только из-за эволюции убеждений Начальника. В сущности, он никогда не был столь уж большим почитателем парламента, как, казалось, свидетельствовали его собственные заявления. Он делал их, ибо так велела тактика, а не стратегия его действий. В действительности же он был далек от субъективной трактовки Сейма. Сомневался, что его депутаты способны представлять подлинную волю народа. Считал, что сам лучше их понимает и реализует его интересы.
Таким образом, не Начальник должен был помочь Сейму в трудном деле строительства государства. А как раз наоборот. Парламент должен был облегчить ему выполнение этой задачи. Между тем депутаты Сейма всерьез считали себя единственными хозяевами Польской Республики, и в этом расхождении понимания политических ролей заключался главный источник позднейших конфликтов.
Однако вначале царила ничем не нарушаемая гармония. Как он и обещал, Начальник передал свои чрезвычайные полномочия Сейму, который определил новые принципы функционирования высших государственных властей.
По закону, называемому позднее «малой конституцией»[79], вся полнота власти находилась в руках Законодательного сейма. Ему были подчинены органы исполнительной власти — Начальник государства и правительство. Начальник, избираемый парламентом и ответственный перед ним, представлял Польскую Республику во внешних делах, а также был высшим исполнителем решений Сейма в гражданских и военных делах. Он назначал по согласованию с Сеймом правительство, которое было ответственно за свои действия перед парламентом. Каждый документ Начальника приобретал силу лишь после подписания его соответствующим министром. Таким образом, в крайней форме в Польше была введена система парламентских правительств, оставляющая главе государства лишь представительские функции.
Одновременно с принятием «малой конституции» Сейм специальным решением единодушно выразил Пилсудскому благодарность за «полное лишений и невзгод осуществление своих функций на благо Родины» и также единогласно доверил ему пост Начальника государства. Высказываемые по этому поводу комплименты не могли скрыть горькой правды: Пилсудский, сохранив формально тот же пост — Начальника государства, фактически превращался из диктатора в президента, почти полностью лишенного возможности политических действий. Правда, он занимал пост верховного главнокомандующего, дающий огромные возможности для действий вне рамок парламента.
Они были достаточно широки, поскольку на практике Законодательный сейм мог угрожать его сильным политическим позициям только тогда, когда он имел бы прочное правительственное большинство. А на это трудно было быстро рассчитывать, ибо правые, центр и левые располагали приблизительно одинаковым числом мандатов, нападая друг на друга и создавая тем самым широкое поле для инициатив Начальника, который, впрочем, умело пользовался этим.
Однако Пилсудский не предпринял даже малейшей попытки организовать на улице Вейской[80] преданную ему группу депутатов. Он традиционно пользовался поддержкой левых партий, но не отождествлял себя с их действиями и программами, так как к этому времени в идейном отношении окончательно порвал с левыми. Часто цитируют его слова, будто «он вышел из партийного поезда на остановке, которая называется Независимость». Это выражение настолько точно передает сущность тогдашнего поведения Начальника, что трудно даже поверить в очередную, скрывающуюся за ним мистификацию. Но в действительности это выражение придумал и пустил в оборот Адольф Новачиньский[81].
Итак, Пилсудский не искал поддержки среди существующих политических партий. Думал о более надежной опоре. Ценной еще и потому, что она не требовала идейных компромиссов. Ею должна была стать армия. Еще во время войны он убедился, насколько важна поддержка солдат в спорах с гражданскими. Теперь он хотел использовать этот опыт в более широком масштабе.
Поэтому преданные главнокомандующему вооруженные силы должны были заменить свою партию, стать опорой для политических действий, обеспечить успех в борьбе за власть. Итак, он последовательно стремился к объединению различных частей, солдаты которых начали в 1918 году службу под знаменами Польской Республики. А таких было много. Самыми многочисленными были военные бывших армий государств — участников разделов Польши: русской, австрийской и немецкой. Среди добровольных формирований выделялись легионеры трех бригад, солдаты так называемого польского вермахта, добровольцы из трех польских корпусов, сформированных на территории революционной России, из мурманских отрядов, одесской и сибирской дивизий и, наконец, недавние конспираторы из Польской военной организации. Отдельную группу составляла польская армия, созданная во Франции под командованием генерала Юзефа Халлера[82]. Большинство из этих комбатантов вообще не знало Пилсудского либо не испытывало к нему доверия. Чтобы завоевать его, необходимо было приложить немало усилий, которые, впрочем, не во всех случаях приносили ожидаемые результаты.
«Вы вышли из разных школ, — обращался он к солдатам, — с разными методами, разными способами мышления, разными привычками, разными особенностями повседневного солдатского быта, поэтому первым и главным требованием является унификация. Долой различия, да здравствует единство во всей польской армии!»
