Бригадир вернулся на фронт. И хотя он считал, что легионы свою задачу в основном выполнили, вынужденный обстоятельствами оставаться в их рядах, он не прекращал усилий для достижения цели, какой добивался на протяжении уже года, — взять на себя командование над всеми легионами. Выполнение этой задачи облегчила концентрация на Волыни осенью 1915 года всех самостоятельно до сих пор сражавшихся бригад. Под влиянием уговоров Пилсудского постепенно исчезали прежние предубеждения и обиды. Весной 1916 года был создан Совет полковников, что стало своеобразным вотумом недоверия к императорско-королевскому командованию легионами. Одновременно Пилсудский получил возможность выступать от имени всех легионов. Воспользовавшись этим, он 15 июля направил от имени Совета докладную записку Главному командованию армии с требованием ясного заявления по польскому вопросу и переформирования легионов в корпус, что должно было стать прологом к созданию польской армии, с которой бы считались. Он также дал недвусмысленно понять, что в переходный период на него должно быть возложено командование реорганизованными легионами. В случае несоблюдения этих условий он считал самым верным роспуск легионов. Для дополнительного давления на австрийцев спустя две недели после направления докладной записки, подписанной всеми строевыми командирами, он подал просьбу об отставке.
Этот акт имел скорее демонстративный характер. Бригадир был убежден, что императорско-королевские штабисты должны будут уступить. Внимательно следя за развитием событий, он видел нарастающую серьезность положения центральных государств и вместе с тем рост значения польского «козыря». В этом его убеждали происходящие на фронте события. В июне 1916 года началось наступление русских под командованием генерала Брусилова, которое прорвало оборону австрийцев на Волыни. В ожесточенные трехдневные бои оказались втянутыми и бригады легионеров. Их атаковали две русские пехотные и четыре кавалерийские дивизии. Солдаты-легионеры сражались геройски. Пилсудский руководил отрядами из первых линий окопов. Однако после трех дней боев не было иного выхода, как отступить. Бои под Костюхновкой вошли в историю легионов как самая крупная, но и самая кровопролитная битва. В одной I бригаде было убито и ранено тридцать офицеров и около пятисот солдат. «Мы вышли из боя сильно поредевшими, — писал Бригадир несколько дней спустя Валеры Славеку, — и страшно измотанными тремя днями непрерывных схваток, а затем очень трудным отступлением: три ночи и три дня почти никто не спал, а часто и голодали… Теперь уже неделю отдыхаем, зализывая раны».
Жертвы требовали компенсации. Ею могли стать лишь уступки в национальном вопросе. Поэтому Пилсудский нажимал на австрийцев, тем более что бои на Волыни показали ценность солдат-легионеров и полностью скомпрометировали императорско-королевскую армию. Поэтому Бригадир имел в своих руках немалые «козыри», и, безусловно, габсбургские штабисты должны были признать их весомость. Однако неожиданно вмешались немцы, добиваясь отставки строптивого офицера. В это время они имели уже свои планы военного использования поляков, но хотели реализовать их без участия творца польских вооруженных сил. Они опасались — и справедливо, — что в армии, создаваемой при его активной помощи, будет царить дух I бригады с неотъемлемым польским патриотизмом, который рано или поздно станет обузой для разрабатываемых в Берлине проектов урегулирования польских дел.
В это время немецкие пожелания были для австрийцев уже приказом. 27 сентября 1916 года Главное командование армии уволило Бригадира из легионов.
Пилсудчики представляли позднее это событие как результат сознательной политики Коменданта. Одни считали это доказательством, что Пилсудский решил порвать связи с центральными государствами, другие усматривали в этом шантаж, который через несколько недель привел к уступкам со стороны немцев и австрийцев, то есть к обнародованию Акта от 5 ноября 1916 года, возвещавшего о создании самостоятельного польского государства и польской армии, с которой бы считались в этой войне. Эти утверждения имеют до сих пор хождение в некоторых исторических трудах. Однако у них мало общего с подлинной картиной событий.
Просьба об отставке была задумана как тактическое средство давления на австрийцев, а ее удовлетворение застало Коменданта врасплох. В кругу близких ему людей он не скрывал своего беспокойства. Он ожидал, что вот-вот теперешние его союзники начнут претворять в жизнь идею, которая на протяжении ряда лет была объектом его стараний, — приступят к созданию польских вооруженных сил. Он не мог смириться с тем, что останется в такое время не у дел. «По-моему, — записывал внимательно присматривавшийся к нему В. Л. Яворский, — Пилсудский чувствует, что потерпел неудачу. Хочет как-то выбраться из этой ситуации. Принял бы любую генеральскую должность».
Но Пилсудский был слишком искушенным игроком, чтобы примириться с судьбой без борьбы. Он без колебаний вступил на единственно возможный в новой ситуации путь. Начал доказывать императорским политикам и штабистам, что без него о создании польского войска им нечего и мечтать. По его указанию в легионах началась массовая кампания ухода в отставку, грозящая ликвидацией легионов. Одновременно активизировала свою конспиративную деятельность Польская военная организация, заявившая о желании сражаться с Россией, но только под командованием того, кто первым в этой войне вложил оружие в руки поляков.
Но немцы не думали уступать. 5 ноября 1916 года они приступили к реализации своих польских планов. Создавалось впечатление, что они по-прежнему не замечают Бригадира. Но долго так продолжаться не могло. Без его участия создание польской армии застряло бы на мертвой точке.
После нескольких дней бесплодных усилий оккупанты перестали сомневаться в этом и включили Пилсудского во Временный государственный совет[60], прообраз польского правительства, возникшего в январе 1917 года.
Бригадир появился в Варшаве еще до формального образования Совета. 12 декабря 1916 года жители столицы восторженно встретили его на вокзале. Молодежь выпрягла лошадей из экипажа и на руках донесла его до гостиницы. Варшавские подчиненные Пилсудского постарались, чтоб всем было ясно, что в город прибыл долгожданный вождь народа. И от этого также зависел успех игры, которую он заново начал с Германией.
На фотографиях, запечатлевших его встречу, лицо Пилсудского сияет от радости. Исчезли беспокойства, досаждавшие ему в течение последних месяцев. И ничего удивительного. Никогда еще он не был так близок к цели, о которой мечтал. Казалось, что, руководя работой военной комиссии Временного государственного совета, ибо такой пост он должен был занять, он приобретет существенное влияние на организуемое немцами войско.
Коренным образом изменились к лучшему не только его политические интересы. Оптимистически начали складываться и личные дела, которые до недавних пор выглядели не лучшим образом. Александра вот уже почти год находилась в заключении. В ноябре 1915 года немцы арестовали ее по обвинению в вербовке людей в нелегальную Польскую военную организацию и бросили в лагерь в Любане в Силезии. Нельзя исключать, что этим оккупанты хотели доставить неприятность подлинному автору расширения Польской военной организации. Они, должно быть, знали о связывающих их отношениях. Тайная полиция работала безупречно. Пилсудский искренне переживал тяжелую судьбу Александры. В записке, пересланной за колючую проволоку, он писал: «Боже милостивый, прошу тебя, думай о здоровье, может, тебе нужны деньги, напиши!» Ее освободили 3 ноября 1916 года. Но увидеться сразу они не могли. Она вернулась в Варшаву, а он жил в Кракове, с Марией.
Занятие военной должности во Временном государственном совете положило конец расставаниям. Но, боясь людской молвы, они не могли поселиться вместе. Враги, которых у него всегда было достаточно, сразу бы разнесли по всему городу, что «вождь народа» состоит в нелегальной связи с наложницей. Поэтому хозяйство Пилсудского вел Сокольницкий, исполняющий обязанности его личного секретаря. А Александра, хотя была фактической, но неофициальной женой, вынуждена была оставаться в тени.
