Тем временем Кларисса, успокоенная тем, что я почти парализован, осторожно касается раненого плеча и тяжело дышит, глядя на окровавленные пальцы. Рана несерьёзная, но, по-хорошему, её следует тотчас перевязать, чтобы остановить кровотечение. Я стискиваю зубы и пытаюсь дотянуться до рукояти своего меча. Только бы получилось!.. Осталось ещё чуть-чуть…

Кларисса, заметив мои действия, подходит и издевательски наступает на него ногой. Но я не прекращаю своих попыток, игнорируя усиливающуюся боль. Вместо страха мной внезапно овладевает злость: неужели я так легко сдамся?! Сквозь полуопущенные веки я замечаю, как дочь Ареса делает шаг по направлению ко мне, заносит меч и… злорадное торжество в её глазах вдруг сменяется полной растерянностью. Выронив оружие из вмиг ослабевших рук, она медленно опускается на колени. И с застывшим взглядом валится вперёд, поперёк меня. В её спине торчит вонзённая стрела со знакомым мне оперением.

Аннабет опускает лук и, окончательно выпутав ноги из коварной сети, подбегает ко мне и помогает освободиться от груза мёртвого тела. Раздавшийся пушечный выстрел звучит погребальным колоколом. Над ареной кружатся серые ошмётки пепла, скорбно венчая нашу победу. Ложатся на одежду, застревают в волосах и назойливо лезут в нос, заставляя задыхаться от и без того прогорклого воздуха. В попытке увернуться я поворачиваю голову к земле ― и тут же вздрагиваю: медленно приближающиеся к нам клубки дыма показались мне ползущими змеями. Но, приглядевшись, я понимаю: этот дым возник вовсе не в следствии пожара, до сих пор бушующего на окрестностях. Он мягко стелется по земле, будто перекатывается, целенаправленно двигаясь нам навстречу. Такой же, как и тот, что перед началом Игр перенёс нас на арену.

Аннабет, настороженная моим пристальным вглядыванием куда-то в сторону, быстро оборачивается. Сразу всё поняв, она заметно расслабляется и берёт меня за руку, переплетая наши пальцы. Свивающиеся клубки обступают нас и просачиваются между нами. Вместе с тем я чувствую, как некая неведомая сила мягко, но настойчиво разъединяет наши руки. Я уже с трудом различаю Аннабет, скрытую за дымной занавесью. Она всё больше отдаляется, пока совсем не теряется из виду. Восходящие потоки воздуха отрывают моё тело от земли, но так бережно, что дополнительной боли это не приносит. Перед глазами становится темно, и я уже не нахожу разницы между сгущающимся туманом и моим медленно гаснущим вымученным сознанием.

========== Глава 9. Триумфаторы ==========

Я прихожу в себя в месте, никак не напоминающем арену. Вокруг меня простирается тишина, мягкая и обволакивающая. В ней нет ничего настораживающего, возможно, потому, что я наконец-то чувствую себя комфортно: моя голова утопает в удобной подушке, а руки сжимают край лёгкого одеяла. Вероятно, я в палатах врачевания, отведённых специально для победителей, ― это не мысль даже, просто осознание. На полноценные мысли нет ни сил, ни желания. Мной овладевает апатия, от которой хочется снова закрыть глаза и впасть в долгий сон без сновидений, милосердно оттягивающий встречу с реальностью…

От постоянного пребывания в четырёх стенах время сливается для меня в одну бессмысленную, безликую и невероятно тягучую субстанцию. Я пробую вставать с кровати, ем то, что мне дают, но делаю это без энтузиазма, словно в полудрёме, даже не особенно осознавая, кто находится рядом со мной. Мыслями я снова и снова возвращаюсь к событиям минувшей недели. Прокручиваю их один за одним, не в силах остановиться. Словно это доставляет мне некое извращённое удовольствие. И даже во сне мне нет покоя: стоит только закрыть глаза, как видения из прошлого с мучительной ясностью встают перед моим внутренним взором.

“Ты выжил, а мы погибли. Хотя не меньше тебя заслуживали жизни”, ― казалось, шепчут мне призраки во мраке ночи, столпившиеся у изголовья моей кровати и упорно не желающие мириться с подобной несправедливостью.

Это особенно невыносимо.

Временами, в моменты коротких просветлений, я думаю о том, как мне хочется напиться из Леты и всё забыть. Даже если ради этого мне придётся пожертвовать и хорошими воспоминаниями, которыми я жил до сих пор, ― в приступах малодушия это кажется мне небольшой платой за спокойствие. Вот только боги сделали эту привилегию доступной лишь мёртвым. Иронию невозможно не почувствовать.

Трудно сказать, как долго я находился в таком состоянии ― мне представляется, что не меньше месяца, хотя на деле, должно быть, лишь несколько дней, ― но, проснувшись однажды, я не чувствую больше ничего. Глядя в идеально выбеленный потолок своей палаты, я не вижу смертельно бледного лица Луки, не задыхаюсь в бессильной ярости, в который раз опаздывая на помощь Талии, не слышу криков тех, кого забрало море. Разумеется, я не питаю иллюзий насчёт того, что видения покинули меня навсегда. Просто утомлённый разум отказался и дальше себя мучить, временно давая мне передышку.

Оглядевшись будто впервые, я поднимаюсь в кровати и опускаю ноги на пол. В комнате, кроме меня, никого нет ― и это устраивает меня как нельзя лучше. Вконец запутанные мысли лучше всего приводить в порядок в полной тишине и одиночестве. Я прислушиваюсь к своим ощущениям и с удовлетворением отмечаю, что боли почти нет, лишь осталась лёгкая скованность, наиболее сосредоточенная в том месте на боку, где проходит розовая полоса, не так давно бывшая глубокой кровоточащей раной. Моё общее самочувствие ― как после затяжной болезни, но в то же время ощущения подсказывают, что дело идёт на поправку. Я неторопливо встаю с кровати и, слегка размявшись, плетусь в сторону ванной комнаты, соседствующей с моей, ― о комфорте для победителей здесь позаботились.

Прохладные струи скользят по моей коже, даря приятное, почти позабытое ощущение свежести, когда я забираюсь в ванну и включаю душ. Почувствовав прилив сил, я даже решаю полноценно вымыться. А после упираюсь руками в покрытую плиткой стену, гладкую от испарений, и опускаю голову, позволяя воде просто течь по моей спине. На минуту забываюсь, и в этот момент меня молнией пронзает воспоминание: в день начала Игр я точно так же стоял под душем, готовясь к худшему. Будто целая жизнь прошла с тех пор… Стоять так и дальше становится до дрожи холодно, и я поспешно вылезаю из ванны.

В моей палате по-прежнему пусто, и на этот раз меня это несколько разочаровывает, ведь за время своего выздоровления я практически ни с кем не разговаривал. Я сажусь на край кровати, мельком окинув взглядом смятую постель. Возвращаться к унылому созерцанию потолка совершенно не хочется. Впрочем, гнетущая тишина, надёжно хранимая толстыми стенами, и без того подталкивает к размышлениям. Но мрачные думы всё-таки не успевают завладеть моим сознанием: в комнату, осторожно приоткрыв дверь, на случай если я сплю, робко заглядывает Аннабет.

― Привет, ― улыбается она и, потоптавшись немного у входа, проходит внутрь. ― Мне сказали, к тебе уже можно.

― Привет! ― я удивлён так же, как и обрадован визитом Аннабет.

Она садится со мной рядом и, скинув обувь, по-простому забирается с ногами на кровать. Я украдкой всматриваюсь в её лицо. Оно ещё хранит отпечатки перенесённых испытаний, но теперь Аннабет опрятно одета и причёсана, и если не обращать внимания на некоторые мелочи, вроде так и не исчезнувших теней под глазами, то можно представить, будто ничего и не было. Хотя… кого я хочу обмануть?

― Как ты?

Аннабет пожимает плечами, и я лучше, чем кто-либо, понимаю её состояние.

― Во всяком случае, это я первая пришла к тебе, ― с намёком на шутку говорит девушка, но её взгляд остаётся серьёзным.

В покоях воцаряется тишина. Не такая, когда нечего сказать, а такая, когда всё ясно и без слов.

― До сих пор не могу поверить… ― я на несколько секунд прячу лицо в ладонях и качаю головой.

― Как один долгий кошмарный сон, правда? ― понизив голос почти до шёпота, участливо делится Аннабет.

― Да уж… ― неохотно соглашаюсь я и, желая сменить тему, спрашиваю: ― Какие новости за эти дни?