― А это было и не ради тебя, ― холодно бросаю я и, развернувшись, собираюсь уходить.
В тот же миг за спиной слышится шум льющейся воды: бог морей перетекает из одной ипостаси в другую и касается рукой моего плеча.
― Перси, мы можем поговорить?
Теперь его ничем не отличишь от человека, разве что своеобразные доспехи выдают в нём бога. Стоит признать, так гораздо лучше. Но во мне всё ещё зреет глухое раздражение, с трудом поддающееся контролю. К тому же меня одолевают противоречивые чувства: с одной стороны, мне хочется наконец поговорить с отцом по душам, ведь неизвестно, когда ещё представится такой случай, а с другой ― хочется сбросить его ладонь и просто уйти, показав всю глубину моего к нему презрения.
― Ну, хорошо, ― я резко разворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом, ― вы были против существующих порядков, но почему вы раньше ничего не могли поделать?
― Всё не так просто, Перси… ― устало вздыхает Посейдон. ― Игры не всегда были такими. Сначала это были обычные состязания, и смерти на них случались крайне редко и то лишь по неосторожности. По потом Зевс стал постепенно ужесточать правила. Не всем это пришлось по душе, но мы поддались его уверениям. А когда опомнились, он уже настолько укоренился на вершине своей власти, что так просто отменить его решения оказалось невозможным. Но я понял его причины. Он держал полубогов в вечном страхе, потому что сам боялся. Боялся за свой авторитет, за то, что однажды его захотят лишить власти и свергнуть с пьедестала.
― По-моему, так он только приблизился к этому… Так значит, один полубог, укравший молнии, оказался решительней вас всех?
― Ты этого не знал, но у богов тоже есть законы, которые мы не можем нарушить, которым подчинялся даже Зевс. Нам запрещено красть символы силы. Но мы всячески содействовали сыну Гермеса! Один он бы не справился. Выкрасть молнии у самого громовержца, царя богов ― это даже звучит невероятно!
Его последний аргумент окончательно приводит меня в замешательство. Я не собираюсь легко прощать богам так дорого обошедшиеся нам ошибки, но и обвинительных вопросов я тоже больше не нахожу.
― Кто же теперь будет царём богов? ― уже другим, более миролюбивым тоном спрашиваю я.
― Больше не будет царя богов, власть в равной степени будет распределена между олимпийцами. Мы решим дальнейшую участь Зевса на общем собрании. Но какой бы она ни была, вашему миру это не навредит. И, разумеется, больше ни о каких Играх не может идти и речи.
Уловив перемену в моём настроении, Посейдон подходит ближе.
― Вернуть утраченное время не под силу даже богам. Но это не значит, что нельзя изменить будущее. Я знаю, мне никогда не стать примерным отцом, но я буду присматривать за тобой, хоть ты и не будешь этого замечать. И если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь ― ищи меня в своих мыслях.
“Многообещающая перспектива”, ― с сарказмом думаю я, но уже без прежней злости.
Посейдон протягивает мне руку, и я, помня о необходимости налаживания доброжелательных отношений, без колебаний пожимаю её.
***
Мы возвращаемся в лагерь на следующее утро. И буквально с первых шагов понимаем, что весть о случившемся уже успела облететь весь лагерь. Теперь нас воистину встречают как заслуженных победителей! Радостные восклицания, похлопывания по плечу и рукопожатия сыплются на нас со всех сторон, пока мы неторопливо идём к нашим Домам. Лагерь преобразился до неузнаваемости, ведь его жители перестали напоминать порабощённых чужой волей зомби. Сам воздух вокруг словно наполнился звенящим ликованием.
― Перси и Аннабет спасители лагеря полукровок! ― кричит кто-то в толпе, перекрывая шум остальных голосов.
Мы останавливаемся на развилке дорог, в стороне ото всех, и поворачиваемся друг к другу.
― Нужно, чтобы все узнали, кто на самом деле украл молнии, ― говорю я, обведя взглядом лагерь.
― Мы обязательно расскажем им, ― серьёзно кивает Аннабет.
Тёплый ветерок, проворным зверьком снующий между нами, играет прядями её волос. Её синие, цвета предгрозового неба глаза с лёгкой поволокой грусти смотрят на меня с нечитаемым выражением. Могу побиться об заклад, она думает сейчас о Луке. И о Талии. И даже о Клариссе, которая, несмотря на свой вздорный характер и изначальную неприязнь к нам, всё-таки не заслуживала смерти.
― Перси Джексон! ― окликает меня издали Хирон.
Я бегло оборачиваюсь и обращаюсь к Аннабет, неуверенно почёсывая затылок и не зная, как сказать ей то, что я хочу:
― Э… Аннабет, я тут подумал… Может, мы как-нибудь выберемся в город, посидим в кафе?..
После недолгого молчания дочь Афины озорно улыбается:
― Может быть.
― Правда? Ну, отлично! Тогда я пойду?.. Увидимся! ― извиняюще пожав плечами, я бегу к Хирону, терпеливо дожидающемуся меня.
Аннабет провожает меня задумчивым взглядом.
― Перси, ― Хирон радушно улыбается мне, ― вижу, ты всё-таки прошёл per aspera ad astra*. Я в тебе не сомневался. Хотя и несколько разочарован тем, что это Аннабет, а не ты, мой бывший ученик, догадалась обратиться ко мне за помощью.
― Значит, вы тоже были против тех порядков? Не то чтобы я думал иначе, но… ― я развожу руками, уверенный, что Хирон и так всё поймёт.
― Мало кто поддерживал Зевса в его тирании. Но он сумел навязать нам свои законы. Я рад, что теперь всё по-другому.
― Лагерь теперь будет таким, каким был когда-то давно?
― Многое изменилось с тех пор. Но я уверен, что отныне перемены будут только к лучшему.
Случайно повернув голову в сторону, я вижу нашего директора, шагающего в одному ему известном направлении. Он не расточает улыбки направо и налево, даже что-то недовольно бормочет себе под нос, но то, что он ведёт себя вполне мирно, уже можно счесть хорошим знаком.
― А что насчёт Диониса?
― Ну… Думаю, теперь он сможет вернуться на Олимп, ― смеётся Хирон и затем резко перескакивает на другой вопрос: ― Так какую же награду хочет наш герой? ― и выжидающе смотрит на меня.
Мне не приходится долго копаться в своих желаниях. Перед глазами тут же возникает родное лицо с грустным взглядом больших карих глаз и ласковой улыбкой на губах. Сердце сжимается от острой тоски по самому дорогому мне человеку. Поэтому ответ сам слетает с губ:
― Отпустите меня домой.
