Автобус останавливается, лёгким толчком выводя меня из задумчивого оцепенения. Мы проходим по полупустому салону и спускаемся со ступенек. Двери с шумом захлопываются за нашими спинами, оставляя нас совершенно беззащитными перед громадой многоэтажки, упирающейся в чернеющее небо остроконечным конусом. Мимо нас равнодушными тенями скользят прохожие ― здесь почти всегда людно, ― разговаривают, смеются и никто из них даже приблизительно не догадывается, почему двое подростков стоят, уставившись на возвышающийся перед ними небоскрёб, и какие события должны будут вскоре произойти. Для них такие как мы ― всего лишь миф.

Непонятно, на какой силе воли я двигаюсь вперёд: перехожу дорогу, преодолеваю лестницу, открываю дверь, ― будто поднимаюсь на эшафот к палачу. Возможно, меня держит осознание, что рядом Аннабет и я не могу подвести её. Дожидаясь лифта, я старательно пытаюсь подавить поднимающееся в душе недостойное чувство злости на Луку, взвалившего на нас эту ответственность.

Но, с другой стороны, так ли обязательно строить из себя Прометея и бороться за призрачную надежду на справедливость с теми, кто гораздо могущественней тебя? Ведь мы можем просто вернуть молнии Зевсу. Во всяком случае, хуже от этого никому не будет, а мы, может быть, даже выторгуем кое-какие дополнительные права… И всё будет как прежде: снова отобранных трибутов будут посылать на арену, и ни в чём неповинные парни и девушки будут точно так же убивать друг друга ради эфемерных почестей. А мы… Мы, прославленные победители, будем спокойно наблюдать за жестокой бойней, зная, что могли помешать этому, но испугались, струсили…

Двери лифта открываются, и я шагаю внутрь, оставляя снаружи все сомнения и страхи. У меня было достаточно времени на раздумья, чтобы взвесить все “за” и “против”, а теперь остаётся лишь твёрдо следовать по намеченному пути. Вдвоём с Аннабет мы нажимаем заученную комбинацию кнопок. Некоторое время ничего не происходит, а потом наш лифт взлетает вверх, точно запущенная в космос ракета. От неожиданности мы едва успеваем схватиться за стенки, чтобы устоять на ногах.

Наконец лифт останавливается, и мы, с трудом веря, что всё это происходит на самом деле, выходим из кабинки. Под нашими ногами клубятся чёрные тучи, наполовину скрывая раскинувшийся где-то далеко внизу Манхэттен. Сразу от кабинки лифта идёт короткий мост, ведущий на плато, на котором и расположен Олимп. Мы прибыли по адресу.

Даже с учётом того, что я готов был увидеть всякое, я застываю у входа, поражённый исключительными масштабами и величественной красотой города богов. Рассеянные повсюду огни, горящие в больших чашах и играющие бликами на украшенных золотом мраморных постройках, позволяют легко разглядеть его очертания. Наверняка днём при свете солнца Олимп выглядит ещё красивей, сияя золотой жемчужиной посреди бескрайнего небесного простора.

Однако первое восхищённое впечатление длится у меня ровно до тех пор, пока мой взгляд не натыкается на гигантскую фигуру бога, как раз под стать здешней архитектуре. Он заметил нас сразу, едва мы ступили на священную территорию, и теперь, сложив руки на груди, внимательно и с явным интересом осматривает нас. У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что мы попались.

Но неизвестный нам бог в сверкающих доспехах лишь коротко кивает, и Аннабет настойчиво тянет меня за рукав. Пригибаясь, словно воры, крадущиеся во мраке, мы бежим по главной широкой дороге, уходящей вверх, к самому богатому дворцу. Щит оттягивает мне руку, не давая забыть о добровольно возложенном на плечи долге.

На ходу я перевожу дух: просто удивительно, сколько мыслей может пронестись в голове за несколько секунд! Я-то уже было поверил, что наш заговор раскрыт и стал лихорадочно искать пути отступления.

Не совладав с собственным любопытством, я оглядываюсь на оставшегося позади небожителя.

“Гермес”, ― мелькает упорная мысль, хотя никаких доказательств, что это действительно он, у меня нет. Непонимание его поступка тревожит меня, но размышлять об этом сейчас недосуг.

Начало пути было преодолено удачно, и теперь мы стоим перед огромными тяжеловесными створками входа во дворец. Я достаю спрятанное оружие. Потрескивающие и исходящие сверкающими разрядами молнии удобно ложатся в мою ладонь ― до сих пор не могу свыкнуться с ощущениями касаясь их! В левой руке я зажимаю щит и подхожу ближе к дверям. Непродуманность нашего плана сразу даёт о себе знать: я с трудом представляю, что делать дальше. Впрочем, в этом нет нашей вины: в лагере, находящемся под неусыпным надзором богов, мы не могли открыто говорить на эту тему. Так что теперь всё зависит от удачи, моей ловкости и смелости.

Я киваю Аннабет и налегаю плечом на одну из створок. Это оказывается легче, чем я думал, и мне удаётся достаточно быстро сдвинуть её с места. Не оглядываясь на Аннабет, я влетаю внутрь здания.

Мне относительно повезло: внутри меня встречает хищная сталь взгляда Зевса.

Он стоит в центре, у круглого постамента, напоминающего стол, облачённый в неизменные доспехи, которые олимпийцы, похоже, не снимают никогда. К счастью, колоссальные размеры бога больше не вводят меня в ступор. Я не трачу времени на разглядывание обстановки, даже не успеваю заметить, есть ли в зале кто-нибудь ещё, а вместо этого сразу замахиваюсь и пускаю небесную стрелу в полёт.

Мощным толчком меня отбрасывает назад, и я падаю на спину ― вот она, скрытая сила молний. Выпавший из моей руки щит со звоном падает рядом, но уже нет времени, чтобы поднять его. Аннабет помогает мне быстро встать на ноги, и тогда я могу оценить нанесённый противнику ущерб. Я впервые использовал столь нестандартное оружие, а Зевс хоть и был удивлён неожиданным визитом гостей, но не настолько, чтобы растеряться, и потому молния рассыпалась искрами о его наплечник, лишь слегка задев руку.

Зевс на мгновение зажимает рану ладонью, а затем выхватывает немалых размеров меч из висящих на поясе ножен и с перекошенным от злобы лицом бросается на меня. Я же тем временем подбегаю к ближайшей колонне и, обретя в ней опору, снова бью молнией в царя богов. Обжигающая яркая вспышка заставляет его остановиться и отступить назад, но прочный нагрудник уберегает его от серьёзных повреждений.

Ситуация стремительно уходит из-под моего контроля. Я начинаю понимать, что не смогу долго противостоять громовержцу, даже с учётом того, что у меня в руках его главное оружие. Всё напрасно! Никогда полукровкам не избавиться от гнёта богов…

Но стоит мне об этом подумать, как в нашу схватку вмешиваются остальные олимпийцы. Угнетённые деспотизмом Зевса, так же как и мы, пусть и не в такой степени, они не пожелали остаться в стороне, когда появился реальный шанс изменить своё положение.

В один миг чаша весов склоняется в мою сторону. Против такой слаженной силы Зевсу не устоять. И вот его руки уже обвиты массивными цепями, а сам он, разозлённый и вместе с тем растерянный, теперь полностью находится во власти своих родственников.

Неожиданно всё заканчивается очень быстро, и в зале остаётся лишь несколько богов. У меня всё ещё ощутимо стучит кровь в висках и тяжело колотится сердце после короткого, но ожесточённого сражения. Краем глаза я замечаю, как Аннабет подходит к одной богине с длинными вьющимися, как у неё, волосами. И тут передо мной возникает огромная, заслоняющая свет фигура. Я поднимаю голову, уже догадываясь, кого увижу.

― Хоть это и прозвучит странно, но я благодарен тебе за то, что ты сделал, ― говорит Посейдон и смотрит на меня с такой добротой, что я невольно вспоминаю, как сильно мне не хватало всё это время отца. Доброго и сильного. Умного и понимающего. К которому всегда можно обратиться за советом и помощью.

Но его слова, призванные наладить контакт, имеют прямо противоположный эффект. Они напоминают мне о разделяющей нас глубокой пропасти отчуждения. Тем более, что я уверен: если бы я погиб на Играх, Посейдон просто забыл бы обо мне, как, вероятно, забывал о других своих детях.