Марк глубоко вздохнул и посмотрел другу прямо в лицо.

— Рон, давай не будем больше продолжать эту страшную тему. Нам нужно как можно быстрее забыть о случившемся.

— Марк, убить человека — это одно дело. Но заставить его есть дерьмо…

— Рон, пожалуйста…

— Мне представляется это… — послышался тихий голос Хасима ель-Шейхли, — как будто кто-то хочет нагнать на нас страху.

Марк, почувствовав, что его снова начинает колотить, судорожно стиснул кулаки. Он должен был взять себя в руки и, кроме того, успокоить других.

— Нам не следует больше ни слова упоминать о происшествии. Мужчина стал жертвой какой-то внутренней распри в его племени. Будем надеяться, что они ограничатся только одним убитым, так как мне не хотелось бы, чтобы полиция мамура начала расследование и прервала нашу работу. Что касается… того, как он был убит, то это сделано не для того, чтобы нагнать на нас страху. Это нужно рассматривать как предостережение его друзьям или тому, кто задумает отомстить за него. Теперь я предлагаю, — Марк устало поднялся, — всем отдохнуть до ужина.

Марк снова провел вечер, исследуя в лаборатории жалкие остатки экспедиции Рамсгейта. Потом к нему присоединилась Жасмина. Она нервничала и не могла заснуть, объяснила она, почти что извиняясь. Они уселись на высокие табуреты и спокойно болтали за чашкой чая из корицы. Она называла его Марком и казалась более раскованной, чем прежде.

Теперь он, уставший, медленно брел к своей палатке, которую делил со своим другом. К своему огромному удивлению, он обнаружил, что в ней все еще горит свет.

Внутри он увидел Рона, который, сидя по-турецки на кровати, держал на коленях раскрытый дневник Рамсгейта. У его левого колена лежала фотография верхнего фрагмента стелы. Когда Марк вошел, он даже не поднял головы.

— Что ты тут делаешь? — спросил Марк, расстегивая рубашку.

Около правого колена Рона лежал блокнот, в котором он быстро делал какие-то заметки.

— Я пытаюсь идентифицировать этих богов.

Марк отвернулся, вытащил рубашку из-под ремня брюк и снял ее через голову. Потом он включил лампочку над своей кроватью, плюхнулся на одеяло, взял со столика бутылку бурбона, стакан и налил себе немного виски.

— И что ты выяснил?

Рон опустил ручку и поднял голову:

— Я вспомнил, что Рамсгейт идентифицировал семь существ, когда нашел вход в гробницу, и что он занес их имена в дневник. Мы с тобой сумели определить только четырех из этих богов — Амон Сокрытый, который стоит в центре, Ам-мут Пожирающий, у которого тело из разных частей — задние ноги бегемота, передние ноги льва и голова крокодила, Акер Окрыленный, тоже отличающийся от других своим необычным телосложением — у него тело антилопы с крыльями и головой птицы, и, наконец, отвратительный гигант по имени Сет, убийца Осириса. Все остальное так обгорело, что фигуры трудно опознать. Можно различить только силуэты. Поэтому я заглянул в дневник, и так как выяснил, что сделанная Рамсгейтом идентификация четырех богов совпадает с нашей, я сделал вывод, что остальных богов он определил тоже правильно.

Марк налил себе еще виски.

— Кто же эти остальные?

Рон громко прочитал из дневника:

— Апоп Змееподобный, человекообразное существо с головой кобры и мечом в руке, Двуногий, стоящий на задних ногах кабан с человеческими руками, и, наконец, богиня, пленяющая мертвых… — Рон взглянул на Марка. — …женщина с головой скорпиона.

Марк опустил уголки губ и поднял брови:

— Весьма впечатляющая компания.

— Ничего подобного не встречается больше в пятитысячелетней истории Египта.

Марк поставил свой стакан и с большим трудом стянул сапоги.

— Выглядит так, как будто жрецы Амона сделали все для того, чтобы никто не вошел в гробницу.

Рон на мгновение посмотрел на друга, потом начал вслух читать дневник:

— Один превратит тебя в огненный столб и уничтожит тебя. Один вызовет у тебя страшные кровотечения и будет иссушать твое тело, пока ты не умрешь. Один…

— Ну перестань, Рон, это же не фильм про Франкенштейна.

Рон ничуть не смутился.

— Один сорвет волосы с твоей головы и скальпирует тебя. Один придет и разрубит тебя на части. Один придет как тысяча скорпионов. Один прикажет насекомым поедать тебя. И один… — Он посмотрел на Марка. — …один заставит тебя есть собственные экскременты…

Порыв прилетевшего из пустыни ветра просвистел над лагерем и ударился о стены палатки. Марк и Рон долго смотрели друг на друга, слушая, как мелкий песок стучит по тонкому брезенту. Наконец Марк махнул рукой и начал снимать носки.

— У меня какое-то странное чувство, Марк.

Марк старался не смотреть в большие, голубые глаза Рона и снова взялся за бутылку. У него начало стучать в голове.

— Экспедиция Рамсгейта, Марк… мы нашли всех ее участников разрубленными на части и с разбитыми черепами…

— Хватит болтать ерунду!

— Что обнаружили солдаты паши, когда они пришли в каньон, Марк? Конечно же не жертв оспы, это ясно. Человек, который выписывал свидетельства о смерти, был настолько напуган, что уже ничего не соображал. В панике он написал, что сэр Роберт умер от холеры.

Марк как раз собирался поднести стакан ко рту, но остановился. Стук в голове усилился. Какое-то мгновение он неподвижно смотрел в одну точку. Он кое-что вспомнил.

Странная женщина, плачущая на скале, которую он видел четыре дня назад. Прозрачная женщина.

— Я чувствую себя здесь очень неуютно, Марк. От всего этого места у меня мурашки бегают по коже. А когда я нахожусь в фотолаборатории и выключаю свет, мне кажется, что я не один…

Марк рассерженно вскочил. Он схватил рубашку, снова надел ее и проговорил:

— Происшествие с гафиром совершенно выбило тебя из колеи, мой друг. И кроме того, ты пьешь слишком много красного вина. Ты воображаешь себе вещи, которых вообще не существует. Здесь нет ничего подозрительного.

Но тут его посетило новое воспоминание. Старая Самира, как она сидела за общей палаткой и в потоке слов на коптском постоянно повторяла седьмую строчку. «Один будет превращен в огненный столб, а один медленно истечет кровью», — пела она.

— Марк?

Он перестал застегивать рубашку. Как могла Самира узнать о семи проклятьях? Она же никогда не читала дневник…

— Марк, тебе нехорошо?

— У меня ужасно болит голова. Пойду подышу еще немного свежим воздухом.

— Сегодня холодная ночь, Марк, прими лучше…

Но его друг уже ушел.

Когда Марк приблизился к краю освещенного пространства, за которым простиралась бескрайняя ночная пустыня, он, к своему великому удивлению, наткнулся на Алексис Холстид. Но еще больше поразило его то, что она была одета лишь в тонкий прозрачный пеньюар.

— Миссис Холстид!

Она медленно повернулась к нему. Ее алые губы приоткрылись, но с них не слетело ни звука.

Он осторожно приблизился к ней:

— Миссис Холстид? С вами все в порядке?

Хотя она смотрела ему прямо в лицо, казалось, что она его совсем не замечает. Ее взгляд был направлен в пустоту.

— Я… я кое-что ищу.

— Здесь холодно, миссис Холстид. Пойдемте, я провожу вас до вашей палатки.

Под прозрачными складками неглиже выступали ее большие упругие груди с торчащими сосками. Марк протянул ладонь и нежно прикоснулся к ее руке, неожиданно почувствовав, как горит ее кожа.

— Пойдемте со мной, миссис Холстид.

— Нет… Вы не понимаете. Я должна с вами поговорить.

Но ее сопротивление было совсем слабым.

— Мы можем поговорить в палатке. Пожалуйста, миссис Холстид.

Ледяной ветер пустыни закружил вокруг его босых ног, и мелкий песок тысячами иголочек вонзился ему в лодыжки. Марк невольно задрожал.

— Вам, должно быть, ужасно холодно.

— Сейчас же лето.

Марк бережно взял ее за руку и повел из темноты обратно в лагерь. Хотя она и следовала за ним медленно, но послушно, она не переставала протестовать слабым голосом: