Ночью раздался грохот. Пишущая машинка, хоть и закреплённая на столе, свалилась на пол. Потом ожил огромный, тяжёлый ящик с линеметателем (это устройство для выбрасывания тонкого троса – линя). Его кидало от одной стенки к другой, разбивая переборки. Утром я еле встал – меня тошнило. Не стесняясь, я выплёскивал из себя желудочную гадость за борт, но коварный ветер разносил мою блевотину по судну. Хорошо, что каплям дождя и волн удавалось её быстро смывать. Я провалялся до обеда. Меня вывернуло наизнанку, но даже думать о еде не хотелось. Хозяин каюты принёс мне тарелку солёных огурцов. Я с большим отвращением начал жевать, но после первых же глотков мне полегчало.

Шатаясь, я отправился на ужин. Самое странное и непривычное ощущение было в замкнутом пространстве, когда идёшь по коридору и не видишь падающую или взмывающую линию горизонта, когда ты не понимаешь, в какую сторону начинает крениться этот взбесившийся Ванька-встанька и какая переборка ударит тебя в бок или по лбу. И кажется, что ты сейчас потеряешь сознание…

За ужином я познал всю «прелесть» застолья в шторм. Стол был накрыт мокрыми полотенцами, чтобы ничего не сваливалось на пол. Миску с ухой надо было держать за один край и в такт судна покачивать её.

На следующий день шторм не ослабел. Но мне стало намного легче. Даже рискнул принять душ. Там проще переносится качка, чем в других безоконных помещениях: тебя мотает из стороны в сторону, но дальше стен душа-пенала не упадёшь. Одного я не предусмотрел: какой-то шутник отключил снаружи холодную воду, и я чуть не ошпарился. Заорал во всю мочь, пытаясь перекричать вой ветра. «Ошибку» исправили. Но кто и зачем поиздевался над московским гостем, осталось загадкой. Может, таким способом экипаж благословил меня на вхождение в клан морских рыбаков и отметил пересечение какой-то северной параллели? Не признались…

Когда команда стала собираться к обеду, заметил, что страдаю не только я, новичок. Люди по-разному реагируют на качку. Кто-то продолжал, отлёживаясь, болеть, а кто-то ходил по кораблю, не держась за поручни и переборки. Рыбу, конечно, не ловили, и почти всё время я проводил в рубке. Мой вестибулярный аппарат приспособился, и я тоже мог подолгу раскачиваться, держа тело в соответствии с земным притяжением и ритмичным покачиванием, нивелируя крен судна. Как настоящий морской волк.

Проходил день за днём – без лова. Команда заскучала. Кто чем пытался заполнить безработное время. Пытались играть в шахматы, то и дело поднимая падавшие фигуры. Читали журналы и книги. Вели разговоры.

Морской труд особенный, и байки особенные:

Моряк должен быть всегда вежлив, тщательно выбрит и слегка пьян.

Моряк должен уметь подойти – к столу, к женщине и к причалу.

Рыбу – стране, деньги – жене, сам – носом к волне.

Или такие бортовые присказки:

Однако солнце выглядывало сквозь лохматые обрывки низких туч редко, и по нему предсказать, какая будет погода, не представлялось возможным.

На пятые сутки штормяга достиг критической, девятибалльной силы. Моё нутро, хоть и протестовало против такого издевательства, но уже без тошноты. Однако голова с тревогой воспринимала, что наш шестидесятиметровый траулер буквально ныряет в волну. Казалось, мы сейчас уйдём в пучину взбунтовавшегося моря и не вынырнем. Волна перехлёстывала через нос корабля, брызги долетали до рубки и… замерзали на стекле.

На шестой день волна и ветер поутихли. Капитан решил, что, несмотря на пять – шесть баллов, пора взяться за работу. У поискового судна нет плана. И не его вина, что всё время штормит. Главное – сделать рейс. Но, сидя у трескучего приёмника, капитан всё время слышал грустную сводку: суда в пролове. И, посоветовавшись с помощниками, он коротко сказал: «Пробежимся!». Мы были в намеченном месте, на Демидовской банке. Это где-то посередине между европейским берегом и Шпицбергеном. Поисковый прибор зафиксировал здесь рыбные косяки. Удастся ли поднять на борт рыбу, это ещё вопрос. Но без пробы ничего не узнаешь.

«Симферополь» – траулер среднего размера. Это на большом траулере (типа БМРТ) трал спускают через корму, по специальному коридору. А здесь трал опускают с борта. И принимают тоже через борт. Важно грамотно поставить судно относительно волн. Надо не бояться стоять у леера, несмотря на накатывающуюся волну. Конечно, на рыбаках – специальная непромокаемая роба. Но лицо не спрячешь. И каждая волна бьёт по-разному. Случалось, во время такого лова в экстремальных условиях рыбаков смывало за борт. При мне всё обошлось.

Первый же трал принёс добычу. Ящик на палубе заполнился кишащей разноцветной массой. Полтонны. Не плохо, но недостаточно, чтобы сообщать другим судам.

Обычно на одно траление уходит часа два. Из рубки лишь следят, чтобы ничего не случилось. Но что может случиться в открытом море? Здесь же нет подводных камней и коряг! А случалось…

– Эй, Иван, как дела? – Это по международному радиоканалу раздался голос норвежца с проплывавшего неподалёку тоже рыболовецкого судна.

– Ответить? – спросил я капитана.

– Ни в коем случае! – Он даже руками испуганно замахал. Советским судам категорически запрещалось контактировать в море с иностранными судами. Радиостанция всегда включена на этом канале, куда могло прийти «SOS». Но никаких разговоров! А то придётся долго и с непонятными последствиями оправдываться перед пограничниками, перед КГБ.

Только мы разошлись с этим кораблём, как капитан взорвался:

– Да что же он, гад, делает!

Поперёк нашего курса, чуть не в корму траулера, шла подводная лодка.

– Да он же за трал зацепится! Ну-ка, прибавь ходу!

И рассказал, что уже был случай, когда норвежская подлодка запуталась в трале нашего судна, и пришлось таким сцепившимся способом заходить в порт. Тут ведь такая опасность: кто кого и куда перетянет, ещё не понятно…

Поисковое судно уходит в рейс почти на месяц, но мне уже пора возвращаться. А как? Мы так далеко и от родных берегов, и от других судов. Капитан успокоил тем же обещанием: «С попутным доберёшься… Лишь бы шторма не было. Прогноз хороший, ветер слабеет». Да где ж попутный в открытом море найдёшь, коли поисковик бороздит водные просторы в стороне от мест производственного лова?

Вскоре меня предупредили, что завтра будет пересадка: какой-то сейнер идёт в Мурманск и подхватит меня. Этот ближайший попутный транспорт был в… ста восьмидесяти милях от нас. «Утром встретимся», – предупредили меня. Я не поверил.

Но рано утром я увидел на горизонте чёрную кляксу корабля. Стал поспешно собираться. «Да не торопись, позавтракай. Успеешь…» Я и умылся, и позавтракал, а мой попутный транспорт всё ещё двигался и двигался к нам, медленно прибавляя в росте. Когда сейнер приблизился, я посмотрел вниз, на волны, и меня обожгла мысль: как же я буду при такой волне – выше человеческого роста – пересаживаться?

Борт о борт швартоваться нельзя – волна разобьёт. С подветренной стороны спустили ялик. Вместе с боцманом – самым мощным моряком нашего судна. Волна мотала ялик, как скорлупку: то поднимала лодку почти до нашей палубы, то кидала, казалось, в бездну. При очередном подъёме я успел передать в руки боцмана мой кофр с фотоаппаратурой. При следующем – я прыгнул и быстро присел. Полдела сделано. Теперь оставалось преодолеть по волнам метров двадцать до сейнера, пришвартоваться к нему и так же расчётливо перебраться на борт корабля-попутчика. Процесс этот оказался более затяжным: одно дело спускать ялик вдоль борта, а совсем другое – приблизить его при такой волне! Но боцман успешно справился, и вот я на другом судне!