А ещё случилось сильное наводнение, в низинном районе. Сто двадцать палаток пришлось поставить, чтобы разместить семьи, оставшиеся без крова.

Вы полагаете, доблестная советская пресса сообщала об этих катастрофах? Может, и сообщала. Но так, чтобы никто не обратил особого внимания. Дали «крупной» нонпарелью по десять строк. Я, например, даже готовясь к поездке, не узнал об этих катастрофах. Обычно такой информацией не хотели омрачать счастливую жизнь советских людей. Даже об Ашхабадском землетрясении 1948 года, когда спящая столица Туркмении превратилась в руины с огромным числом трупов (до ста с лишним тысяч!), было запрещено публично рассказывать. Мы узнавали подробности из слухов…

Партийный лидер республики, рассказывая о достижениях Нахичевани, как водилось в те годы, сравнил уровень производства с дореволюционным периодом (обычно – с довоенным 1913 годом): сейчас столько выпускается продукции за два дня, сколько тогда за целый год. Ну, чем не достижение?! А развёрнутое строительство: жилья, новых производств, Араксской гидроэлектростанции (до революции, подчёркивает Ибрагимов, вообще электричества не было – а где оно было на территории Российской империи кроме как в крупнейших городах?)! А какие новые перспективы открываются: найдены молибден, свинец! Медный рудник уже закладывается. Традиционный строительный материал травертин (туф) пользуется всё большим спросом, в том числе и за рубежом.

Но при этом только треть городского населения пользуется газом, только сто литров воды приходится на одного городского жителя, очень мало асфальтированных дорог (в этом мы убедились, глотая пыль из-под автомобильных колёс)… И вообще: если эта древняя земля такая богатая, то почему население такое бедное? Даже по советским меркам – весьма бедное… Власть, ответь? Не дала ответа. Да, я тогда и не посмел у партийного секретаря спросить об этом. А если бы посмел, то вышколенный деятель сослался бы на тяжёлое наследство от царских времён. Ну, и доложил бы, куда следует о том, что я опасный элемент.

Нахичеванцы жили бедно не из-за царского наследия, не потому, что этот край, как и вся Российская Империя, был бедным до 1913 года. Все европейцы перед Первой мировой войной тоже были не слишком-то богатыми, а после неё – даже бедными, и после Второй мировой – тоже бедными. Но почему-то они весьма быстро поправили свои дела. А мы-то, в том числе и райский край Нахичевань, почему так отстали в развитии?..

Ещё одна сценка из повседневной жизни Нахичевани.

Мы попросили познакомить нас с хорошим врачом, обязательно азербайджанцем. Ведь Советский Союз гордился своими достижениями в медицине. Опять-таки в сравнении с пресловутым 1913 годом. Хотя, когда мы приехали в эту республику, с тех далёких царских времён прошло пятьдесят пять лет! Зачем же так лобово сравнивать две отдалённые эпохи?

Нас привели в республиканскую больницу, открыли перед нами дверь врачебного кабинета. А там… идёт операция. Знаменитый местный хирург (фамилию не хочу называть) оперировал у больного раковую опухоль на шее (зоб). Мы опешили: ввалились без халатов, с пыльной городской улицы… Я замешкался, извинился и хотел выйти. «Да, ничего, ничего. Он под наркозом», – успокоил нас хирург. Он явно был доволен, что к нему пришли московские (такая неожиданность!) журналисты, отвернулся от пациента и стал преспокойно с нами разговаривать. Я едва выдержал те несколько минут, пока мой коллега фотокорреспондент снимал этого представителя современной нахичеванской интеллигенции – мы же должны похвастать перед друзьями и врагами нашей страны своими достижениями в развитии национальных окраин!

Я был обескуражен. Ну, как же так: опытный врач, заведующий хирургическим отделением, кандидат медицинских наук и – «подождёт». Этот пациент с надрезанной шеей для него НИКТО, и такое отношение врача к нему – это отголоски всей советской системы, где каждый человек, каждая человеческая жизнь ни во что не ставились. Главное: показать всеобщие достижения! Ну, и себя немножко…

Недолго я продержался в АПН. Заскучал. Одна командировка в год – это мало, в другую уже не пустили («зачастил!»). К тому же мне не хватало общения с читателями. Пишешь, пишешь – в лучшем случае соседи по кабинету что-то выскажут, да собкоры из социалистических стран сообщат, как встретили наши материалы за рубежом. Использовать работу в АПН для прыжка в заграничное бюро я не захотел. Хотя и денежно, и престижно, но меня к этому не тянуло. К тому же фактически надо было становиться «подкрышником», то есть залезать под крыло КГБ.

Я поделился с коллегами желанием поискать журналистское счастье где-нибудь ещё. И тут один из соседей по кабинету поделился любопытным вариантом. Московская патриархия пригласила его к себе. В качестве журналиста. Оклад приличный – четыреста рублей. Это в два с лишним раза больше, чем в АПН. Но он отказался. Спросил меня: «Хочешь? Могу порекомендовать. Но… партбилет – на стол». Я тоже отказался от «выгодного» предложения. Не потому, что испугался расстаться с партбилетом. Мне, атеисту, в принципе с церковниками не по пути. Даже за большие деньги. Идеологически. А с точки зрения истории культуры – религией можно интересоваться и со стороны.

Меня удивила возможность церкви платить журналистам гораздо больше, чем в государственных СМИ. Значит, у РПЦ много денег! Значит, нам в официальных СМИ сильно не доплачивают? И находились светские, совсем не религиозные журналисты, которые уходили на хлебные православные места. И внезапно… становились правоверными…

Подкрышная организация, как и сама «крыша» не любит, когда её покидают перспективные сотрудники (а меня считали перспективным, растущим, подающим надежды, идеологически выдержанным). И при увольнении из АПН я, по совету коллег, заявил, что здесь мне всё нравится, благодарен агентству, но, поскольку нет возможности часто ездить в командировки, а в этом смысле мне, начинающему журналисту, ещё надо навёрстывать и расширять свой кругозор, то я ухожу туда, где такая возможность предоставляется. Мы расстались по-доброму.

Я ушёл в менее престижную редакцию – газеты «Водный транспорт».

Переманили меня туда возможностью поездить чуть ли не по всему миру и открытием нового, почти научного отдела. Сосватал меня туда всё тот же Лёня Коренев. Его старый знакомый Валерий искал себе компаньона по отделу, и Лёнина характеристика моих профессиональных и поведенческих качеств его, видимо, удовлетворила. Но руководителем отдела был совсем другой человек, и надо было пройти смотрины.

Мы встретились в ресторане «Урал» на Пушкинской (теперь Большая Дмитровка). Не уверен, что это питейное заведение сохранилось. Там мы приятно посидели. За мой счёт, конечно, – это как бы был мой вступительный взнос. Такого способа знакомства с будущим работодателем у меня прежде ещё не было.

Зав отделом Виталий Валентинович Тарасов был уже в годах и выглядел не совсем здоровым. Он из военных моряков – кавторанг, то есть капитан второго ранга. Приехал в Москву с Дальнего Востока, где в последнее время служил журналистом, поработал в какой-то местной военной газете. Он произвёл на меня приятное впечатление – добропорядочного свойского мужичка. Я его тоже удовлетворил при первом взгляде. И, распрощавшись с престижным АПН, я оказался в «Водном транспорте».

Эта отраслевая газета по своему профессиональному уровню была так себе, но позволяла корреспондентам побывать во всех концах необъятного Союза. И даже за его пределами.

В то время в СССР было несколько ведомственных и узкопрофессиональных газет: «Воздушный транспорт», «Медицинская газета», «Учительская газета»… Формальными учредителями-издателями числились соответствующие министерства. Хотя фактически все они были под контролем сектора печати отдела пропаганды ЦК КПСС.

«Водный транспорт» выходил только три раза в неделю, обычным, «правдинским» форматом А2 на четырёх полосах. Он был органом Министерства морского флота СССР, Министерства речного транспорта РСФСР и соответствующего профсоюза. Тираж был по советским меркам небольшой, насколько помню, порядка ста тысяч экземпляров – капля в море.