– Нет, – сказал он. – Я не думаю, что ты хочешь войны.

Она отрывисто кивнула. Ее платье было, как всегда, облегающим и коротким, но сегодня с особо открытым верхом. Груди – приподняты и выпячены, чтобы бросаться в глаза. Жаворонок отвернулся.

– Тоска сегодня с тобой, – заметила Рдянка.

– Я растерян.

– Надо радоваться, – возразила она. – Духовенство почти договорилось. Скоро на главной ассамблее богов прозвучит призыв к атаке.

Жаворонок кивнул. Главную ассамблею богов созывали только в важнейших случаях. На ней право голоса имел каждый. Если проголосуют за войну, то богов, владеющих кодами для безжизненных, – того же Жаворонка – призовут к командованию войсками.

– Ты изменила команды для десяти тысяч Утешителя? – спросил он.

Она кивнула:

– Теперь они мои, как и безжизненные Милосердной.

«Цвета, – подумал он. – Отныне мы вдвоем повелеваем тремя четвертями войск королевства. Во имя Радужных тонов – куда я лезу?»

Рдянка откинулась на лежаке, рассматривая меньший, который недавно занимала Сири.

– Впрочем, меня раздражает Всематерь.

– Потому что она красивее тебя или умнее?

Рдянка не удостоила его ответом и только раздраженно стрельнула взглядом.

– Дорогуша, я просто хотел разогнать тоску, – сказал он.

– Всематерь владеет последним отрядом безжизненных.

– Тебе не кажется, что это странный выбор? – спросил Жаворонок. – То есть меня избрали логично – если, конечно, не знать, каков я на деле, – поскольку я предположительно отважен. Утешитель воплощает справедливость, которая отлично уживается с солдатами. Даже Милосердная, воплощение добротолюбия, представляется выбором отчасти осмысленным для руководства войсками. Но Всематерь? Богиня матерей и семей? Ей отдали десять тысяч безжизненных, и этого достаточно, чтобы даже я всерьез рассмотрел мою гипотезу о пьяной обезьяне.

– О той, что подбирает имена и титулы возвращенным?

– Именно. Я вообще подумывал расширить теорию. Теперь я предлагаю уверовать в то, что Бог – или вселенная, или время, или все, что угодно, которое заправляет всем на свете, – на самом деле пьяная обезьяна.

Рдянка обхватила себя руками и наклонилась так, что бюст чуть не выпрыгнул из выреза.

– И ты полагаешь, мой титул выбран случайно? Богиня честности и межличностных отношений. По-моему, в самую точку – или нет?

Жаворонок замялся. Потом улыбнулся:

– Милая, ты хочешь доказать бытие Божье своим декольте?

– Ты удивился бы, узнай, чего можно добиться красивой грудью, – с улыбкой ответила она.

– Хм. Я никогда не задумывался о теологической мощи твоих грудей, дорогая. Имейся такая Церковь, ты, может, все-таки сделала бы из меня теиста. Ладно, не важно. Ты объяснишь, каким конкретным поступком огорчает тебя Всематерь?

– Она не отдаст мне команды для безжизненных.

– Неудивительно, – заметил Жаворонок. – Я сам тебе верю с трудом, а я твой друг.

– Жаворонок, нам нужны эти кодовые слова.

– Зачем? Мы получили три четверти – мы уже главные в войсках.

– Мы не можем позволить себе внутренние раздоры и споры, – ответила Рдянка. – Если ее десять тысяч выступят против наших тридцати, то мы победим, но останемся крайне ослабленными.

– Она этого, ясно, не сделает, – нахмурился Жаворонок.

– Ясно, что мы должны быть уверены.

– Что ж, ладно, – вздохнул Жаворонок. – Я с ней поговорю.

– Пожалуй, это ход неудачный.

Он вскинул брови.

– Она тебя недолюбливает.

– Да знаю, – сказал Жаворонок. – У нее отменный вкус. В отличие от некоторых других знакомых.

Рдянка свирепо глянула на него:

– Мне что, снова трясти перед тобой грудями?

– Умоляю, не надо. Я не уверен, что вынесу последующие теологические дебаты.

– Хорошо, коли так, – отозвалась она, откидываясь и глядя вниз на спорящих жрецов.

«Это у них, конечно, надолго затянется», – подумал Жаворонок.

Он посмотрел в другую сторону, где Сири задержалась, чтобы поглядеть на арену. Она положила руки на каменную ограду, что было не очень удобно при ее малом росте.

«Возможно, ее расстроили не размышления о кончине мужа, – предположил Жаворонок. – Может быть, дело в дискуссии, переключившейся на войну».

Которой ее народу не выиграть. Вот еще одна веская причина неизбежности конфликта. Как дал понять Хойд, война разразилась, когда одна сторона приобрела необоримое превосходство. Халландрен строил армию безжизненных веками, и ее размер становился пугающим. Атаковав, он бы нес все меньшие и меньшие потери. Надо было понять это раньше, чем воображать, будто с прибытием новой королевы все успокоится.

Рядом гневно задышала Рдянка, и Жаворонок заметил, что она обратила внимание на его интерес к Сири. Она взирала на королеву с откровенной неприязнью.

Жаворонок сразу сменил тему:

– Ты знаешь что-нибудь о комплексе туннелей под Двором богов?

Пожав плечами, Рдянка вновь повернулась к нему:

– Конечно. Туннели есть и под некоторыми дворцами, их используют как склады и тому подобное.

– А хоть в один ты спускалась?

– Я тебя умоляю. С какой стати мне ползать в складских туннелях? Я и знаю-то о них только от моей первосвященницы. В начале служения мне она спросила, не желаю ли я соединить мой туннель с главным комплексом. Я отказалась.

– Потому что не захотела, чтобы кто-то получил доступ к твоему дворцу?

– Нет, – сказала она, снова поворачиваясь к собравшимся внизу жрецам. – Потому что мне не хотелось увязнуть в раскопках. Будь добр, можно еще вина?

Сири довольно долго наблюдала за прениями. Ее чувства отчасти напоминали те, в которых отчитался Жаворонок. Ей было досадно внимать этим спорам, не имея права голоса при дворе. Однако знать ей хотелось. Для нее выступления жрецов в своем роде были единственной связью с внешним миром.

Услышанное не внушало оптимизма. Время шло, и солнце скатилось к горизонту, слуги начали зажигать вдоль прохода большие факелы, а Сири становилось все страшнее. В следующем году ее мужа либо убьют, либо склонят к самоубийству. Над ее родиной, в свою очередь, нависла угроза вторжения со стороны того самого королевства, которым муж правил, – но он был не в силах предотвратить войну, ибо не мог изъясняться.

Еще ей было совестно за то, что в действительности она наслаждалась этими трудностями и опасностями. Дома она могла встряхнуться, лишь проявив строптивость и непокорство. Здесь же достаточно было остановиться, посмотреть – и вот уже нарушался порядок вещей. Все с грохотом рушилось, а нынче шума возникло слишком много, но это по-прежнему заводило Сири.

«Дуреха, – сказала она себе. – Всему, что ты любишь, грозит опасность, а тебе только бы пощекотать нервы?»

Она должна помочь Сьюзброну. Избавить его от гнета духовенства. Тогда и он сумеет чем-нибудь пособить ее родине. Размышляя об этом, она чуть не пропустила долетевшие снизу слова. Говорил жрец из тех, что были сильнее прочих настроены на войну.

– Разве не слышали вы об идрийском агенте, который устраивал в городе беспорядки? – вопрошал он. – Идрийцы готовятся к войне! Они-то как раз понимают, что столкновение неизбежно, а потому начали действовать против нас!

Сири встрепенулась. «В городе – идрийские агенты?»

– Чушь! – заявил другой жрец. – Про лазутчика, о котором ты говоришь, сказывают, будто это принцесса из королевского семейства. Ясно, что это байка для простолюдинов. Зачем принцессе тайно прибывать в Т’Телир? Эти сказки нелепы и ни на что не опираются.

Сири состроила презрительную мину. Ее сестры не те люди, чтобы явиться и действовать в качестве «идрийских агентов». Она улыбнулась, представив, как ее сладкоречивая сестра-монашка – или даже Вивенна в ее строгих одеждах и с непоколебимыми устоями – тайком проникает в Т’Телир. Отчасти ей было трудно поверить, что Вивенну действительно прочили в невесты Сьюзброна. Чопорная Вивенна? При экзотическом дворе, в окружении диких нарядов?