– Сьюзброн, они замышляют тебя убить.

«У тебя нет доказательств».

– Ладно, пусть так, но это по меньшей мере подозрительно, – сказала она. – Два прошлых Бога-короля умерли через считаные месяцы после рождения наследника.

«Ты слишком недоверчива, – заявил Сьюзброн. – Повторяю еще раз: мои жрецы – хорошие люди».

Она бесстрастно уставилась на него, ловя взгляд.

«Разве что лишили меня языка», – признал он.

– И держат взаперти, и ни о чем тебе не докладывают. Смотри, даже если они не собираются убивать, им известны вещи, которые от тебя скрывают. Возможно, это как-то связано с биохромой – с чем-то, из-за чего ты умрешь, когда появится наследник.

Сири нахмурилась, откидываясь назад. «Не в этом ли все дело?» – вдруг подумала она.

– Сьюзброн, как вы передаете дохи?

Он замялся.

«Я не знаю, – написал. – Я плохо в этом разбираюсь».

– Я тоже, – подхватила Сири. – Их могут у тебя отобрать? Отдать сыну? Что, если это тебя убьет?

«Они этого не сделают».

– Но это не исключено, – возразила она. – И может быть, все именно так и происходит. Вот почему опасно обзаводиться ребенком! Им придется создать нового Бога-короля, а для тебя это смерть.

Он сел с доской на коленях, затем покачал головой, начертав:

«Я бог. Мне не давали дохов, я с ними родился».

– Нет, – сказала Сири. – Синепалый говорил, что вы накапливали их веками. Что каждый Бог-король получает в неделю два доха вместо одного и так запасается.

«Вообще-то, – признался он, – бывают недели, когда я получаю три-четыре».

– Но чтобы выжить, в неделю нужен только один.

«Да».

– И тебе не дадут умереть с таким-то богатством! Они слишком боятся позволить тебе ими воспользоваться, но и сами не хотят их лишиться. Поэтому, когда рождается новый ребенок, они отбирают дохи у старого короля, убивая его, и отдают новому.

«Но возвращенные не могут пользоваться дохом для пробуждения, – написал он. – Поэтому моя сокровищница дохов бесполезна».

Сири приумолкла. О таком она слышала.

– Это касается только врожденного доха или и тех, которые наслоились?

«Не знаю», – написал он.

– Держу пари, при желании ты смог бы воспользоваться дополнительными дохами, – заявила Сири. – Иначе зачем лишать тебя языка? Быть может, тебе не добраться и не использовать тот дох, что делает тебя возвращенным, но у тебя есть тысячи сверх него.

Какое-то время посидев, Сьюзброн в итоге поднялся и подошел к окну. Он уставился в темноту. Сири нахмурилась, затем слезла с кровати, подобрала его доску и нерешительно, в одной ночной сорочке, приблизилась.

– Сьюзброн? – окликнула она.

Немой бог смотрел в окно. Она встала рядом, стараясь не касаться его, и тоже взглянула. За стеной Двора богов искрились разноцветные городские огни. Дальше был мрак. Неподвижное море.

– Пожалуйста, – проговорила она, силком вручая ему доску. – Что случилось?

Он помедлил.

«Прости, – написал затем. – Я не хочу показаться грубым».

– Из-за того, что я продолжаю чернить твое духовенство?

«Нет. Твои теории интересны, но я думаю, это просто догадки. Ты не знаешь, что духовенство замышляет именно то, о чем говоришь. Не это меня удручает».

– Тогда что же?

Он поколебался, вытер доску рукавом.

«Ты не веришь в божественность возвращенных».

– Я думала, мы уже обсудили это.

«Обсудили. Однако я понял, что именно поэтому ты обращаешься со мной так, а не иначе. Ты иная, ибо не веришь в мою божественность. Не только ли поэтому я нахожу тебя интересной? И если ты не веруешь, мне становится грустно. Потому что бог, которым я являюсь, и есть то, чем я являюсь, а если ты в это не веришь, то мне приходится думать, что ты не понимаешь меня».

Он сделал паузу.

«Да. Это действительно звучит грубо. Прости».

Она улыбнулась и робко дотронулась до его плеча. Он застыл, глядя вниз, но не отпрянул, как бывало когда-то. Поэтому она подошла вплотную и приникла к его руке.

– Мне не обязательно веровать, чтобы понять тебя, – возразила Сири. – Я бы сказала, что тебя не понимают скорее те, кто поклоняется. Они не могут к тебе приблизиться и увидеть, кто ты на самом деле. Они слишком сосредоточены на ауре и божественности.

Он не ответил.

– И еще, – добавила она. – Я иная не только потому, что не верую в тебя. Многие во дворце тоже не веруют. Синепалый, некоторые служанки в коричневом, кое-кто из писцов. Они только служат тебе так же благоговейно, как жрецы. Я же… не из тех, кто преклоняется. Я и дома не слушалась ни отца, ни монахов. Может быть, тебе как раз это и нужно. Кто-то, готовый заглянуть дальше твоей божественности и познать тебя.

Он медленно кивнул.

«Это утешает, – написал он. – Хотя очень странно быть богом, жена которого не верит в него».

«Жена», – подумалось ей. Порой это с трудом вспоминалось.

– Не беда, – ответила она. – По-моему, любому мужчине полезно иметь жену, которая не так преклоняется перед ним, как остальные. Кто-то же должен сохранять твое смирение.

«Мне кажется, что смирение прямо противоположно божественности».

– Как быть милым? – спросила она.

Он издал смешок.

«Да, совершенно точно».

Он положил доску. Затем неуверенно, чуть испуганно приобнял ее за плечи и привлек к себе, чтобы вместе смотреть на огни города, который даже ночью оставался разноцветным.

Тела. Четыре штуки. Все лежали бездыханными на земле, и кровь на траве казалась причудливой темной краской.

Это случилось на следующий день после прихода Вивенны в парк Д’Денира на встречу с фальсификаторами. Она вернулась. Солнце пекло голову и шею, пока она стояла в толпе зевак. Безмолвные шеренги Д’Дениров наблюдали сзади – каменные солдаты, которым никогда не придется маршировать. Очевидцами смерти этой четверки были только они.

Люди приглушенно переговаривались в ожидании, когда городская стража закончит осмотр. Дент привел Вивенну быстро, пока не убрали трупы, – она сама настояла. Теперь она жалела о своей просьбе.

Ее усиленному взору пробуждающей оттенки крови на траве явились во всей своей силе. Красное и зеленое. Их сочетанием рождалось нечто почти лиловое. Она смотрела на трупы, чувствуя себя разбитой. Цвет. Так странно видеть бледные цвета кожи. Она могла описать разницу – потаенную разницу – между кожей живой и мертвой.

Мертвая была на десять оттенков белее. Это вызвано истечением крови из вен. Почти как… если бы та сама и была цветом. Краской человеческой жизни, которую беспечно вылили, оставив холст чистым.

Она отвернулась.

– Видите? – спросил сбоку Дент.

Она молча кивнула.

– Вы спрашивали о нем. Ну, вот что он делает. Вот почему мы так встревожены. Посмотрите на эти раны.

Вивенна развернулась обратно. В прибывающем утреннем свете она увидела нечто, поначалу пропущенное. Кожа вокруг ран, нанесенных мечом, полностью обесцветилась. Сами же раны имели угольно-черный оттенок, словно были заражены страшной болезнью.

Она вновь повернулась к Денту.

– Идемте, – сказал Дент, выводя ее из толпы, а городские стражи наконец погнали публику назад, раздраженные числом ротозеев.

– Кто они? – тихо спросила Вивенна.

Дент смотрел прямо перед собой.

– Банда воров. Тех, с кем мы работали.

– По-вашему, он мог явиться за нами?

– Не уверен, – ответил Дент. – Наверное, при желании он мог нас найти. Я не знаю.

Когда они прошли между статуями Д’Денира, через лужайку подоспел Тонк Фах.

– Брюлики и Клод на стреме, – доложил он. – Его никто не видел.

– Что случилось с кожей этих людей? – спросила Вивенна.

– Это все его меч, – рыкнул Дент. – Мы обязаны с ним разобраться, Тонк. В конце концов наши пути пересекутся. Я это чувствую.

– Но что это за меч? – не унималась Вивенна. – И как он высосал цвет из кожи?

– Нам придется украсть эту штуку, Дент, – проговорил Тонк Фах, скребя подбородок, а Брюлики и Клод зашагали рядом, создав заслон, когда они влились в уличный людской поток.