- Стоять, - «сказал» Шен.

- Они там? – спросил Хенг, указывая на крошечный полуразрушенный храм Прийи, весь заросший лианами. Золочённый шпиль высился над деревьями - последний, не сдавшийся лесам воин. Шен кивнул и все подобрались.

С сухим шелестом вышел меч из ножен Чонгана, ранний утренний лучик солнца скользнул по лезвию и пропал. В храме слышались голоса, раздался женский смех. Чонган медленно приоткрыл створки двери и проскользнул внутрь. Гиде и Лианг только что обменялись брачными браслетами и с улыбками повернулись к скрипнувшей двери. Гиде вскрикнула, а Лианг выхватил меч, но тотчас же замер, скосив глаза на острое лезвие, застывшего у горла.

- Дернешься, перережу глотку, - ласково произнес Шен. Остальные члены восьмёрки перелезли через окна храма и окружили молодожёнов и старенького храмовника, напялившего церемониальную одежду.

- Как же я тебя ненавижу, - произнес Чонган, глядя в глаза Лиангу. – Я ведь тебя предупреждал держаться от неё подальше. Даже челюсть сломал, чтобы до тебя дошло.

- Что? – вырвалось у Гиде. Она круглыми глазами смотрела на Лианга, тот виновато опустил глаза.

- Далеко убежал, идиот? Что теперь с ней будет?

- Мне всё равно, - звонко выкрикнула Гиде, но Чонган вовсе не замечал её.

- Татуировку поставили? – спросил Чонган у молчавшего юноши и, не дождавшись ответа, схватил его за руку. Увидев серебристую вязь на предплечье выругался. - Мне придется тебя убить, чтобы татуировка исчезла у неё.

- Нет! – Гиде раненой тигрицей прыгнула на Чонгана. Она пыталась дотянуться до него ногтями, но широкие, сильные руки Тэньфея перехватили её.

Лианг покорно пошёл на выход, не желая, чтобы Гиде видела его смерть. У двери он обернулся и улыбнулся ей так, словно шёл на прогулку: «Не глупи, цветочек, скажи князю, что это я тебя похитил. Господин Чонган подтвердит».

«Подтвердит-подтвердит» - подтолкнул его в спину Шен.

- Нет! Умоляю, всеми богами заклинаю, господин Чонган, смилуйтесь над ним. Убейте лучше меня! – рыдала девушка. Она пыталась вырваться из каменных рук Второго, но было легче сдвинуть с места скалу.

- Лучше уж Первый, чем князь, госпожа. Милосерднее, - гулкий голос Тэньфея отразился от голых стен заброшенного храма. Седой жрец в изумлении смотрел на разыгравшуюся сцену. Его руки так и остались приподняты над курившимся алтарём.

Чонган впервые посмотрел на Гиде. Его лицо не было злым, наоборот, полным сочувствия и страдания. Она взмолилась, заломила руки, солёные ручейки текли по щекам.

- Умоляю, вы ведь не жестокий человек. Однажды вы уже спасли мою жизнь, и я вам безмерно благодарна. Он всё равно убьёт нас, так дайте насладиться нашим браком хотя бы до полудня. А потом… у меня есть нож, вам не придется пачкать свою карму убийством, я сама… прошу вас! – голос сорвался на рыдания. Чонган, не в силах слушать её слёзы, выскочил за дверь. На улице стоял Шен с мечом у горла бледного Лианга.

- Надо кончать его, Первый, а то у меня сердце разорвется от этих рыданий, - сказал хмурый Шен, не отрывая глаз от Лианга.

- Да, Первый, она в любом случае будет ненавидеть тебя, а так хоть парнишка быстро умрёт, без мучений, – поддержал его Гато, вышедший вслед за ним.

- Не трогай его пока, - бросил Чонган и направился к лесу. Ночь всё ещё бурлила в крови, и братья «слышали» его чувства. Горе, злость, бессилие, жалость, страх, любовь – всё смешалось в жутком коктейле, и передавалась остальным.

Раздираемый на части противоположными чувствами Чонган впервые в жизни сбежал. Он мчался через шелестящий лес, перепрыгивал через гниющие стволы упавших деревьев до тех пор, пока не задохнулся. Здесь, вдали от товарищей он позволил себе впасть в панику, покрыться холодным потом и вновь пережить то чувство, когда увидел еле шагающую Гиде, всю покрытую кровью, с разбитым лицом, заплывшими глазами и в изорванной одежде. Свой дикий страх, когда она качнулась на парапете. Свою ярость. И свой вой, когда он валялся в доме совсем один. Свою решимость убить князя и клятву, данную ему ранее. Свои слова: «Никогда, больше никогда». Что он хотел сказать этими словами? Никогда больше не посмотрит на Гиде? Или никогда больше не даст её в обиду? Ни то, ни другое у него не получилось.

Сможет ли он жить, зная, что своими руками отдал её на растерзание зверю? Так и не найдя ответа, он вернулся к храму. Лианг и Гиде бесстыдно обнимались, не обращая никакого внимания на Чонгана. Восьмёрка вальяжно расселась, не спуская внимательных глаз с парочки.

- Что будем делать, Первый? – спросил Тэньфей.

- Давай отпустим их, скажем, что не нашли, а свидетеля прирежем? – предложил Хенг. Жрец придушенно пискнул, понимая, кого они называют «свидетелем».

- Тогда нам тоже придется исчезнуть, - лениво процедил Шен. Гато присвистнул. Если уходить, то придется оставить выстраданные посты, уважение и земли, подаренные князем – это понимали все.

- Половина Иднайя будет закрыта для нас, придётся навсегда затаиться, либо податься в Наомию. А у Танина останется жена, носящая его ребенка под сердцем, – задумчиво произнёс Тэньфей.

- Шустрый ты у нас, Шестой, - хлопнул Танина по плечу Седьмой. Тот невесело ухмыльнулся.

- Давайте всех прирежем, скажем, что так и было? – Шен злобно улыбнулся жрецу, который принялся бормотать молитву, уверенный, что не переживёт этот день при любом раскладе.

- Сам будешь резать? – спросил Чонган.

- Бросим жребий.

- Я не убийца, – открестился Хенг.

- Тогда остаётся вариант, который предложила цыпочка. Мы пошлём князю весточку, а перед его приходом они перережут сами себя. Уверен, они сделают это с большим удовольствием. Зная князя, я бы тоже на их месте чиркнул себя по горлу, – воцарилось тяжёлое молчание, нарушаемое только бормотанием жреца. Шен продолжил. - Только вот, что со свидетелем делать? Он ведь слышал наш разговор?

- Да отпусти ты его, ради всего святого. Что ты пугаешь, у него сердце может не выдержать в таком-то возрасте. Идите, дедушка, - крикнул Гато в ухо жрецу. Старичок с непривычной для своих лет резвостью порскнул в кусты.

Когда они добрались до холмов, где их ждала остальная часть отряда, солнце прочно укрепилось в зените. От утренней прохлады не осталось и следа, казалось, каждый листик звенел от жары. Они выслали гонца с наказом найти князя, а сами решили дождаться его у маленькой речушки. Чонган обращался с Гиде почтительно, словно она и не была пленницей. Лианга вовсе не замечал, хотя и было трудно не заметить их переплетенных пальцев, серебристую вязь, покрывающую предплечья. Он сам запёк в костре фазанью тушку, пойманную Шеном ради забавы и отнёс Гиде. Раздобыл где-то фарфоровую, тонкую чашку и налил вино.

- Благодарю вас, господин Чонган. Вы так добры, мне жаль, что пришлось перенести такие неудобства из-за меня, - церемонно поклонилась Гиде. Она аккуратно вынимала кусочки мяса из тушки и ела с той же изысканной грацией, так пленившей Чонгана во дворце. Он открыто любовался Гиде. Как она смаковала фазана, так и он смаковал сияние солнца в её волосах, нежный румянец, покрывающий алебастровые щеки девушки.

- Вы так пялитесь на мою жену, я бы вызвал вас на дуэль, не знай, что и так скоро умру, - ревниво заметил Лианг.

- Да заткнись уже, - лениво бросил Чонган, с улыбкой наблюдающий смущение Гиде.

- Что может быть красивее, чем розовеющее лицо смертницы, - с пафосом заключил проходящий мимо Шен, он нёс в руках извивающуюся рыбу. – Слушай, Первый, а рыбалка здесь хорошая, надо бы вернуться как-нибудь сюда. Вот прикончим болтливого Лианга и выберемся на отдых на седьмицу-другую, устал я что-то.

- Не смешно, - буркнул уязвленный Лианг. В присутствии старших по званию он чувствовал себя крайне неуютно. Будто вновь стоит на плацу в окружении орущей толпы и ждёт, что деревянная палка вот-вот вопьётся куда-нибудь туда… пониже спины.

Солдаты бросали сочувственные взгляды, Лианга любили, многие кутили с ним, вместе играли в карты. С любопытством смотрели на него, неловко ерзающего на траве, на наложницу, с улыбкой ведущую беседу с Чонганом. И отводили глаза, вспомнив про князя.