- Братья, это моя вина. Я вас сюда привел, и я в ответе за то, что происходит. Обещайте, что не полезете в драку, пока я не дам знак.

- Первый, ты что задумал? – спросил Шен с подозрением.

- Вы мне доверяете? – Чонган подошёл к наомийцу вплотную, положил руку на плечо и заглянул в глаза.

- Да, Первый, всецело, - в глазах Шена читалась безграничная вера, которая пришла ещё в лесах диуани, когда от их слаженности зависела жизнь каждого в восьмёрке.

- Тогда держитесь рядом и ни в коем случае не вмешивайтесь. Во сколько выходит князь на тренировку?

- Скоро уже выйдет, - парни подобрались, от расслабленности не осталось и следа. Они знали, если Чонган что-то задумал, лучше ему не мешать.

- Седьмой, проследи и доложи, как только он появится на верху лестницы. Четвёртый, стой у подножия лестницы и по знаку Седьмого начни задирать Кицина. Не жалей своего яда, мне надо, чтобы Кицин разозлился всерьёз.

Шен с недоверием посмотрел на него, медленно кивнул и вместе с Седьмым исчез за дверью. В комнате воцарилось напряженное молчание. Муха с жужжанием билась об стекло, приковывая к себе все взгляды. Встать бы и раздавить надоеду, но нет, все сидели на месте, прислушиваясь к звукам за дверью.  Как только Седьмой появился в дверях, молчаливый и сосредоточенный Чонган в сопровождении восьмёрки поспешил на помощь Шену.

- Да я тебе сейчас шею сверну, - услышали они рык Кицина на подходе.

- Куда тебе, поросячий опарыш, от моего Четвертого и диуани откусить пытались, зубы сломали. А ты только верещать умеешь, – Чонган выхватил деревянную палку дзё у растерянного новобранца, стоявшего на пути - не хватало ещё ранить Кицина.

Краем глаза Чонган заметил, как за спиной по лестнице спускался князь со своей свитой. Кицин тем временем чернел и раздувался как жаба. Его оскорбил какой-то сотник, да ещё прилюдно. Он выхватил копье из стойки у стены и швырнул им в Чонгана. Копье со свистом пролетело и воткнулось в землю там, где только что стоял Чонган. Наконечник полностью ушел в землю, сил у Кицина хватало. Не давая времени на раздумья он одним движением отобрал у солдата палку, отбросил его с дороги и с криком понесся к Чонгану. Раздался сухой треск палок, напуганные солдаты подались назад, спеша уйти с дороги яростного смерча из двух тел. Прыжок, удар, кувырок, удар – палки двигались с такой быстротой, что расплывались в глазах. Кицин был невероятно быстр, словно взбесившийся диуани. Он так и сыпал ударами, не давая ни мгновения для передышки. Удары были хитрые, даже в ярости Кицин не терял голову. Наконец, смерч распался на две половинки. Противники двинулись по кругу, неотрывно следя друг за другом. У Чонгана текла кровь, конец палки рассекла ему скулу, оба тяжело дышали. Вдруг, словно по знаку, они кинулись вперёд и снова палки расплылись в движении. Удар, прыжок, подножка, кувырок, опять удар. Кицин стал уставать, ему нелегко было поддерживать взятый им темп боя, слишком часто он посещал чайные дома с обильной едой и выпивкой. Чонган, почувствовав это, ускорился. И, наконец, Кицин стал допускать одну ошибку за другой. Его шатало. Тогда он сосредоточился на защите и, заставив Чонгана подойти ближе, неуловимым движением ткнул его в живот концом палки. Раздался общий испуганный возглас. Чонган упал, казалось, палка выбила из него весь воздух. Боль раздирала живот, рот заполнила кровь, не было сил ее выплюнуть. Огромным усилием он собрал расплывающееся сознание и сгруппировался, заслышав тяжелые шаги приближавшегося Кицина. Восьмёрка схватилась за мечи, но не двинулась с места, остановленная шипением Тэньфея. Кицин схватил Чонгана за косу и запрокинул его голову вверх, вторая рука сжимала нож, сдернутый с пояса. «Ну что, ублюдок, давай хрюкай или я перережу тебе горло». Солнце блеснуло на лезвии кривого ножа, на мгновение ослепив Чонгана. Поэтому его плевок попал не в лицо, как он этого хотел, а всего лишь на одежду. Зарычавший от злости Кицин взмахнул ножом, но охнул и упал на колени, сбитый ударом ноги. Рука разжалась и нож выпал. Чонган пнул его подальше и встал в стойку, дожидаясь, пока Кицин придет в себя. Этот бой он мог бы закончить давно. Но князь любил зрелища и не оценил бы некрасивые, но эффективные приемы, спасавшие жизнь наемнику в лесах за Стеной. Наконец, Кицин пришел в себя. Слепая ярость переплавилась в холодную злость, позволяя оценить противника. И он понимал, что в честном бою ему Чонгана не одолеть. Навязав Чонгану ближний бой, он попытался выдавить ему глаза, но сам захрипел под тяжестью его тела. Вывернутые в болевом приеме руки дергались, ноги скребли по пыли. Наконец, он хлопнул одной рукой, признавая поражение. Чонган немедленно отпустил его и отпрыгнул назад, опасаясь атаки.

В тишине раздались хлопки. Это был князь.

- Великолепный бой. Самое удивительное, моего военачальника побил его же сотник. О чем это говорит, о том, что мой военачальник слишком слаб, или о том, что мой сотник слишком силен?

- Мой господин, это говорит лишь о дерзости… - начал было Кицин и замолчал, остановленный поднятой рукой князя.

- Где вы научились так драться? – спросил Фэнсин, не обращая более внимания на Кицина. Тот же с яростью смотрел в спину хозяина, потом на землю в поисках упавшего кинжала. Чонган напрягся, готовясь отразить атаку униженного Кицина.

- На Стене и за Стеной. Я провел в армии более двадцати циклов, мой господин, – Чонган надеялся, что у Кицина хватит духу напасть на князя, но тот не шевельнулся. Пальцы на сжатых руках побелели.

- ­Значит, в моём войске ты быстро поднимешься наверх, сотник Чонган, - князь чуть покосился в сторону Кицина, видимо, готовился отпрыгнуть, если Кицин нападёт. Князь вовсе не глуп, решил Чонган. Он нарочно ставит подчиненных в глупое положение, а затем смотрит на реакцию.

Шен подтолкнул локтем Хенга: «Смотри-ка, знает, как его зовут».

- При всем уважении, господин, то, что я вижу сейчас – это не войско. Это сборище крестьян, собранных в одном месте. Нет единого обучения для всех новобранцев, дисциплина хромает, стены охраняются только на башнях, а не по всему периметру, двери внутри замка и вовсе не охраняются. Деньги, выданные на оружие и форму, разворовываются…

- Что ты несешь? – спохватился Кицин. – Что ты можешь в этом понимать. Ты был всего лишь Первым в восьмёрке.

- Только лишь потому, что любил ходить за Стену. По своему желанию я оставался в восьмёрке и здесь я служу не ради богатства или чинов.

- Ради чего же, солдат? – спросил князь, его, похоже, позабавили слова Чонгана. – Скажи, для чего ещё можно служить в моём войске, кроме как ради денег и чинов?

- Ради чести. Служить тому, кто меняет судьбы подданных – это честь, мой господин. Я и моя восьмёрка присягнули вам, если помните. Это для нас не пустой звук. Мы дали клятву умереть за вас, господин, а не говорить приятные, льстивые слова в угоду вашей милости. И продолжим это делать, если позволите.

- Я тронут твоими словами, воин. Отныне ты назначаешься на место начальника замковой охраны. Мастер Кицин с этого момента освобождается от этой должности и становится сотником моей личной охраны. Будет охранять мою спальню. Лично.

Князь повернулся и ушел, его свита, ещё более многочисленная, чем раньше, молча потянулась за ним. На самом верху лестницы одна из женских фигур быстро оглянулась на него и заторопилась вслед за князем. Чонгану показалось, что Кицин снова ткнул его концом палки, выбив весь воздух из легких – он узнал нежный овал лица и огромные, зеленые глаза вчерашней девушки.

- Первый, поверить не могу! Ты это сделал, ты унизил и сместил Кицина!  - громко воскликнул обычно молчаливый Гато.

- И ты теперь начальник всей замковой охраны! Большая шишка! – хлопнул по спине Шен.

Чонган принимал поздравления с широкой улыбкой. Тэньфей не сильно стукнул его своим кулачищем, а затем обнял: «Убить бы тебя, Первый, с твоими интригами». Они вновь расположились в тесной комнатке Чонгана, довольные и расслабленные.