- Когда-нибудь нам, наложницам, придется проститься с господином. Ваша будущая супруга вряд ли одобрит…

- Моя будущая супруга или девочка четырнадцати циклов или другая девочка пятнадцати циклов. Вряд ли кто-то из них способен препятствовать моим увлечениям. Даже если вмешается глава рода, я, пожалуй, пожертвую всеми моими наложницами, кроме тебя. Ты – моё сокровище и отдавать тебя я не собираюсь.

- Вы преувеличиваете мою ценность, господин, - пробормотала Гиде, опуская глаза, чтобы слезинка, выкатившаяся из глаз, запуталась в ресницах и не упала вниз.

- Нисколько, ты мне дороже всего, что у меня есть, - будничным тоном произнес князь. Схватил Гиде за руку и притянул к себе. - Ты моя, Гиде, запомни. Ты всегда будешь моей наложницей, нас ничто не разлучит.

- Но…я бы хотела родить когда-нибудь…

- И испортить свою чудесное тело? Забудь об этом. К тому же, я не собираюсь тебя делить с кем-нибудь, пусть даже и с ребенком. Никогда больше не упоминай мне об этой твоей странной прихоти. Ты должна быть довольна, у тебя есть все – слуги, наряды, украшения. Ты полновластная хозяйка в этом дворце до приезде моей супруги. Вот возьми, - кинул он ей тяжёлый кошель с монетами, - купи себе что-нибудь и, будь добра, не зли меня больше!

 Ноздри Фэнсина раздулись, брови гневно сошлись и Гиде отступила. Хлопнула дверь и быстрые шаги князя стихли. В распахнутую дверь заглянула Лала, затем вбежала и обняла сидевшую на коленях с опущенной головой девушку. «Он нас не отпустит, Лала, никогда не отпустит!» - прошептала она со слезами девочке, гладившую её по голове. Наконец, Гиде вытерла слёзы и, одевшись с помощь Лалы, вышла прогуляться вдоль внутренней стены. Позабытый бархатный кошель с деньгами остался лежать на полу.

А во дворе замка царила привычная суета: текли и вытекали ручейки подводов, раздавался звон металла из кузни, суетились слуги и маршировали взводы солдат. Гиде неудержимо потянуло к людям, ей нравилось наблюдать за суматохой, хотелось кинуться в гущу событий, перекидываться шуточками, делать какое-то важное и нужное дело. Она бы на денек хотела даже стать поварихой, важно пробовать на вкус блюдо, хмуриться и стукать по голове неугодных огромной ложкой.

- Прекрасное осеннее утро, не так ли, госпожа? – раздался мужской голос со спины. Гиде смутилась - это оказался начальник замковой охраны, тот человек, остановивший от падения со стены во время очередного приступа отчаяния.

- Да, чудесное, - пробормотала она не поднимая глаз.

- Я заметил, вы всегда гуляете одна, только иногда с девочкой-служанкой. Остальные наложницы же всегда вместе. Вы не ладите?

Гиде чуть улыбнулась, Чонган явно не страдал излишней тактичностью.

- Наложницы во все времена не ладили между собой. А теперь, когда князь особенно выделяет меня, у них есть общий враг – я, - пожала плечами Гиде, словно её это совсем не заботило.

- Я думал, такие прекрасные существа не подвержены зависти или злости. Мои солдаты теряют мечи при виде такой красоты. Я даже хотел предложить господину завести отдельный отряд, состоящий из прекрасных девиц с шелковыми зонтиками вместо копий. Как только они выедут на поле сражения на белоснежных конях, враги выронят оружие, и тут мои бравые вояки добьют их, – неловко пошутил Чонган.

Гиде звонко рассмеялась.

- Почему же не предложили?

- Боялся, что мои вояки останутся без оружия раньше, чем наши враги.

Чонган с улыбкой наблюдал за смеющейся Гиде. Её нос забавно морщился, а зубки влажно блестели на солнце. Она даже слегка порозовела и стала похожа на человека, а не нарисованную копию себя. В ярком свете ласкового осеннего солнца было видно, что Гиде совсем ещё девчонка, такие ещё на рынок ходят только под руку со строгими матерями. Отсмеявшись, девушка повернулась к солдатам, копошившимся у подножия стены. Утренний свет подсвечивал темно-каштановые волосы, золотил ресницы, ярко-зелёные глаза сейчас казались светлее, цвета распускающихся почек листвы на деревьях. Чонгану захотелось прикоснуться к щеке – правда ли такая нежная на ощупь как кажется? Весь её вид вызывал не плотское желание, а бесконечную нежность, желание защитить. Будь она не наложницей великого князя, а обычной девушкой – Чонган изменил бы своему решению не обзаводиться семьей. Он бы ухаживал за ней, заваливал подарками до тех пор, пока не загорелись бы её зеленые глазки от счастья. Ради Гиде построил бы дом. И потом, выплатив положенный откуп, увез бы к себе домой, чтобы серебряным колокольчиком звенел её смех, заполняя его душу счастьем до краев.

- Улыбайтесь чаще, тенна, - вырвалось у него.

- Что? – удивленно спросила Гиде, - что значит «тенна»?

-  Это значит цветок. За Стеной у диуани растет необычный цветок. С виду это просто цветок – красивый, с удлиненными серебристыми лепестками, похожими на лепестки лилий. Но, когда всходит вторая луна, цветок начинает светиться и подрагивать, словно живой. Это необычайно красивое зрелище, я всего лишь однажды видел поле, усеянное тенна, но забыть такое не смогу и за всю свою жизнь. В землях диуани много всего необычного...

- Как бы я хотела побывать за Стеной.

- Тише, госпожа. Боги могут вас услышать. Нет существ более мерзких и страшных, чем диуани. Говорят, они произошли от людей, внешне нас напоминают чем-то. Но, милосердная Прийя, кровожаднее и злобнее существа, чем диуани, я не встречал.

- Они разумные?

- Да, только используют весь свой разум только для поиска пищи, особенно любят человечинку.

В тот раз они еле отбились от взбешенного диуани, а когда подходили к Стене, обнаружили, что исчез Восьмой. «Это самка! Только она может задурить голову так, чтобы мы не заметили пропажу» - крикнул Шен, лучше всех в восьмёрке знакомый с повадками диуани. «Поворачиваем, он исчез недавно, она его ещё не успела съесть!» - скомандовал Чонган и повел восьмёрку назад. Они бесшумно шли сквозь галдевшие джунгли, ступая след в след. «Старайтесь ни о чем не думать, просто представляйте себе деревья!» - велел он восьмёрке. Они шли по своим следам, но все время сбивались из-за магии самки диуани. Влажный жаркий воздух давил на легкие, последние лучи солнца гасли в кроне гигантских деревьев. Ещё немного и настанет ночь, последняя ночь в их жизни, если они проведут её в землях диуани. «Надо возвращаться, Первый!» - шепнул Хенг. Чонган лишь мотнул головой. Он чувствовал, что его Восьмой где-то неподалеку. А она кружит и кружит их, чувствует каждого и смеется. Слышит их страхи, усиливает, морочит. «А что, если идти наоборот своим желаниям?» - подумал Чонган. Он сделал шаг в сторону и почувствовал, как воспротивилось его тело, испарина выступила на лбу.

 - Первый, не могу! - захрипел Тэньфэй сзади.

- Каждый пусть прицепится поясом к последующему. Закройте глаза, не думайте ни о чем и идите.

Чонган шел на ощупь, как только ему становилось легче, он сворачивал туда, куда все его тело противилось идти. Он оглох и ослеп. «Зачем ты идешь? Он уже не жилец, ты все равно его не спасешь, только остальных погубишь», - спросил его вкрадчивый женский голос. «Возвращайся назад, Чонган. Ты сделал все, что мог. Ммм, твой Восьмой такой вкусный», - звонкий девчоночий смех прозвенел в голове. Чонган заорал от нахлынувшей злости. Злости выжегшей в нем страх и ощущение беспомощности. Он, невзирая на боль, побежал изо всех своих сил, продавливая чужое сопротивление, и волоком таща за собой упавшую на землю восьмёрку. Ещё через мгновение он выскочил на поляну и тут все закончилось. Испачканная соком листвы, измаранная в земле, чертыхавшаяся восьмёрка вывалилась сквозь стену кустов. Все это время они шли по кругу, не подозревая как близка была самка диуани и Восьмой. Чонган выхватил свой меч, очнувшаяся восьмёрка тоже подхватила оружие и приготовилась к атаке. На середине поляны сидел на коленях Восьмой с закрытыми глазами и покачивался из стороны в сторону. Напротив, в такой же позе сидела хрупкая женская фигурка. Ее длинные, тёмные волосы обвили Восьмого. Толстые пряди, больше похожие на корни, изредка пульсировали, словно живые. Она тоже двигалась в такт Восьмого, её глаза были закрыты. В полумраке не было видно провалившегося носа, а страшный рот с двумя рядами зубов был закрыт. Чонган выхватил копье у Тэньфея и одним сильным броском отправил его в спину диуани. Раздавшийся визг ввинтился под кости черепа, ещё чуть-чуть и, казалось, голова у Чонгана лопнет, словно перезревшая дыня. Когда визг, наконец, стих, вся восьмёрка повалилась на землю. Чонган, пошатываясь, побрел к Восьмому и, с брезгливым страхом, откинул потускневшие, сероватые волосы самки. Восьмой лежал на боку с закрытыми глазами и, казалось, спал.