Важно заметить, что самопоглощение, о котором здесь идет речь, хотя и обыкновенно для легенд аранда, не встречается в их повседневной жизни. В действительности отношение членов клана тотема к животному, именем которого они себя называют, совсем другое, чем в легендах о происхождении. Члены клана как раз не едят свое тотемное животное. Им запрещается убивать его или есть, оно считается как бы их старшим братом. Только во время обрядов, имеющих целью приумножение тотема, когда представляются древние мифы и члены клана выступают в качестве собственных предков, каждый торжественно получает немного мяса тотемного животного. Но им разрешается лишь чуть-чуть вкусить от него. Как серьезную пищу его нельзя использовать, а если это животное попадет им в руки, они не имеют права пролить его кровь. Следует передать его тем членам семьи или племени, которые принадлежат другим тотемам, им это есть можно.

Так что в более поздние времена, которые следуют за временами мифических предков и которые, с точки зрения живущих аранда, можно считать нынешними, на место самопоглощения пришел другой принцип — принцип пощады. Ближайших родственников среди животных не едят, так же как не едят людей. Времена тотемного каннибализма — а именно так можно назвать поедание собственного тотема — миновали. Людям, принадлежащим к другим кланам, член тотема разрешает есть своих родственников среди животных, точно так же, как они должны разрешать есть своих родственников. Это даже более, чем разрешение. Ибо он еще заботится о приумножении собственных тотемных животных. Ритуалы умножения, пришедшие из древности, всем хорошо известны и исполняются неукоснительно. Звери, на которых слишком много охотятся, уходят или вымирают. Здесь вспоминается эпизод из первой легенды, связанный с исчезновением бандикутов: бесчисленные сыновья Кароры охотились на них так усердно, что невозможно стало найти бандикута даже на расстоянии трех дней пути. В это голодное время неплохо было бы произвести на свет еще бандикутов. Самопоглощение зашло так далеко, что старшие братья, первые сыновья Кароры, оказались полностью съеденными. Возникла необходимость превратить самопоглощение обратно в самоумножение, с которого все начиналось.

Именно такое обращение и демонстрируют нынешние ритуалы приумножения тотемных животных. С ними человек связан так тесно, что увеличение их числа и увеличение его собственной численности разделить невозможно. Важнейшей и постоянно воспроизводимой частью ритуала является изображение предков, которые одновременно были и тем, и другим — и человеком, и животным. Они по собственному желанию превращались из одного в другое; воспроизвести это превращение можно, только им овладев. Предки выступают как двойные фигуры, о которых шла речь выше. Это превращение представляет собой важнейшую часть обряда. Если он совершается правильно, родство закрепляется и подтверждается, и человек заставляет приумножаться животное, которое есть он сам.

Возможность изучить массу, как она является в представлениях отдельных индивидов, дают галлюцинации алкоголиков. Разумеется, речь идет о феноменах, возникающих вследствие отравления, но они каждому доступны и до известной границы могут быть вызваны экспериментально. Неоспоримо, что эти явления имеют универсальный характер: определенные простейшие характеристики таких галлюцинаций свойственны всем людям независимо от их происхождения и положения. Они достигают максимальной сложности и интенсивности при белой горячке, в латинской классификации — Delirium tremens. Наблюдения над этой болезнью поучительны в двух отношениях. Массовые процессы и процессы превращений в ней своеобразно переплетаются, их здесь труднее разделить, чем во всех других контекстах. Здесь узнаешь о превращении столько же, сколько о массе, и в конце концов остаешься при убеждении, что самое лучшее — наблюдать их в нераздельном или хотя бы, по возможности, неразделенном виде. Чтобы получить представление о природе алкогольных галлюцинаций, приведем их описания из работ Крепелина и Блейлера. Оба автора видят их не совсем одинаково, но то, что у обоих совпадает, будет считаться имеющим больше доказательной силы.

«Среди ложных восприятий, вызываемых делирием, — говорит Крепелин, — преобладают зрительные. Видения обычно очень отчетливы, редко туманны и неопределенны, имеют угрожающий, отталкивающий характер. Больные воспринимают их как реальные, реже — как искусственные феномены по типу кинематографа или волшебного фонаря, придуманные с целью их развлечь, или, наоборот, напугать. Массами появляются мелкие и крупные предметы, пыль, хлопья, монеты, рюмки, бутылки, палки. Они почти всегда оживленно движутся, иногда двоятся. Наверное, этим непостоянством восприятий можно объяснить частое появление носящихся вокруг животных. Они шмыгают между ног, жужжат в воздухе, обсиживают пищу. Все кишит пауками „с золотыми крыльями“, жуками, клопами, змеями, колючими гусеницами, крысами, собаками, хищными животными… Множества людей, вражеские рыцари, иногда даже „на ходулях“, набрасываются на больного или проходят мимо него длинными, причудливыми шествиями; страшного вида кикиморы, уродцы, маленькие человечки, чертики, домовые, привидения всовывают головы в дверь, шмыгают под мебелью, карабкаются по лестницам. Реже встречаются свежие смеющиеся девушки или непристойные сцены, рождественские обряды, театральные представления…»

«…Особенные накожные ощущения порождают у больного представление о том, что по нему ползают муравьи, пауки, жабы… Ему кажется, что его оплетают тонкими нитями, обрызгивают водой, кусают, колют, стреляют. Вокруг в огромных количествах лежат деньги. Он их собирает, ясно ощущая в своих пальцах, а они вдруг разбегаются как ртуть. Все, что он пытается схватить, ускользает, расползается или вдруг вырастает до чудовищных размеров, чтобы опять распасться, растечься, раскатиться…

Маленькие узелки и структурные нарушения в ткани кажутся блохами на простынях, трещины в тарелке — иголками, в стенах открываются потайные двери…

Больной абсолютно неспособен к упорядоченному поведению, галлюцинации поглощают его целиком. Он редко воспринимает их созерцательно, чаще они побуждают его к деятельности. Он не может оставаться в постели и рвется в дверь, потому что пришло время его казни, и все ждут. Он потешается над причудливыми животными, отшатывается от жужжащих птиц, стряхивает гусениц, давит жуков, растопыренными пальцами ловит блох, собирает лежащие вокруг деньги, пытается разорвать опутывающие его нити, с усилием перепрыгивает через растянутую по земле проволоку».

«Алкогольному делирию, — подводит итог Крепелин, — присущ массовидный характер ложных восприятий и их разнообразное живое движение: появление, скольжение, расплывание».

Не менее впечатляет блейлеровское описание белой горячки:

«На переднем плане стоят характерно окрашенные галлюцинации, выражающиеся в зрении и осязании. Видения мно-жественны, подвижны, в основном бесцветны и имеют тенденцию к миниатюризации. Зрительные и осязательные галлюцинации имеют часто характер проволок, нитей, водяных струй и прочих вытянутых в длину вещей. Часто встречаются элементарные видения, например искры или тени. Если налицо слуховые галлюцинации, то это в основном музыка — чаще всего со строгим тактом, — что редко встречается в других психозах. За все время болезни больные вступают в контакт с сотнями воображенных и всегда немых персонажей…»

«Маленькие и многочисленные движущиеся вещи в реальности обычно представлены мелкими животными — мышами и насекомыми. Они же — постоянные темы алкогольных галлюцинаций. Нередки, впрочем, и образы других животных: в уменьшенном или натуральном виде являются свиньи, лошади, львы, верблюды, а иногда и вообще несуществующие животные, представляющие собой фантастические комбинации частей и членов разных животных. Очень часто я слышал о том, как на воображенной доске на стене проходили целые зверинцы уменьшенных до размеров кошки животных, весьма развлекавших пациентов. Даже люди бывают часто уменьшенными — „видеть человечков“ значит заболеть белой горячкой, — хотя они могут являться и в натуральную величину.