1. Сын ощущает рану отца именно той точкой тела, где ощущает ее отец.

2. Муж чувствует лямки, на которых жена несет ребенка, своими собственными плечами.

3. Страус скребет ногой затылок там, где его укусила блоха. Бушмен чувствует то же место собственным затылком.

4. Бушмен чувствует шорох ног антилопы в буше как шорох собственных ног. Черные полосы на лице антилопы он ощущает на собственном лице, а черные пятнышки в глазах антилопы — в своих глазах. Черную шерсть на боках антилопы он чувствует на собственных ребрах.

5. Бушмен чувствует кровь на икрах и на спине. Это кровь антилопы, которую он убьет и понесет на плечах. Он ощущает также шерсть животного. Головой он чувствует, как будут отламываться рога. Ему чудится кровь в ямках под коленями, куда она обычно капает, когда несут убитого зверя.

Все, что входит в последний пункт, касается убитой антилопы. Радость от ее крови определяет характер превращения.

Этот случай сложнее, чем четыре предыдущих, поэтому разберемся сначала с ним. Общее в них всех заключается в том, что одно тело приравнивается к другому. Тело сына есть тело отца, в результате старая рана обнаруживается в том же самом месте. Тело мужа есть тело жены, лямки, на которых несут ребенка, трут одни и те же плечи. Тело бушмена есть тело страуса: блоха кусает его в том же самом месте, и он чешет там же.

В каждом из этих трех случаев тела отождествляются по какой-то отдельной черте. Это очень разные черты: в случае раны — старая особенность тела, постоянно напоминающая о себе, в случае лямок — длящееся давление, в случае чесания — отдельно взятое движение.

Интереснее всего случай с антилопой. Здесь налицо четыре или пять черт, вместе создающих полное отождествление одного и другого тела. Это движение ног, черная шерсть на боках, черные полосы от лба к носу, черные пятнышки в глазах и, наконец, место на голове, где сидят рога, будто их носит сам человек. К движению — здесь движение ног, а не чесание — добавляется как бы полная маска. То, что сразу бросается в глаза при взгляде на животное, то есть рога и далее все черное — полосы и пятна в глазах, — складывается в редуцированную до простейших черт маску. Бушмен носит ее как собственную голову и одновременно как голову зверя. Черную шерсть на боках он ощущает так, будто он в шкуре антилопы; это, однако, его собственная кожа.

Тело одного и того же бушмена становится телом его отца, его жены, страуса и антилопы. Способность его быть в разное время то одним, то другим, а потом снова самим собой — факт огромного значения. Последовательность превращений определяется внешними поводами. Это чистые превращения: каждое существо, которое он предчувствует в себе, остается тем, что оно есть. Они не сливаются друг с другом, иначе все не имело бы смысла. Отец с его раной — не жена с ее ремнями. Страус — не антилопа. Собственная самотождественность, от которой бушмен может отказаться, сохраняется в превращении. Он может быть тем или иным, но и то, и другое остаются отделенными друг от друга, потому что между ними всегда остается он сам.

Простейшие единичные черты, определяющие превращение, можно назвать его узловыми пунктами. Старая рана отца, наплечный ремень женщины, черные полосы на морде антилопы — вот эти узловые пункты. Это характерные черты существа, которые отличают его от других и которые свойственны ему постоянно. Это признаки, с которыми ожидаешь столкнуться, увидев их носителя.

Однако животное, на которое охотятся, — особый случай, поскольку реально требуются его плоть и кровь. Убив его и неся домой, бушмен особенно счастлив. Труп зверя, то есть добыча, висящая за спиной, важнее, чем его живое тело. Бушмен чувствует кровь, текущую по икрам и задерживающуюся в подколенных ямках, кровь на спине и там же — жесткую шерсть. Это мертвое тело, которое он несет, — не его собственное, да оно и не может быть его собственным, ибо его он будет есть.

Предчувствия бушменов, касающиеся антилоп, проходят, следовательно, несколько стадий. Бушмен ощущает себя, как описано выше, живым зверем, его тело становится телом антилопы, которая движется и смотрит. Он предчувствует также и убитое животное, как другое, чужое тело, прижатое к его собственному, в состоянии, когда оно уже не может от него отделиться, убежать. Обе фазы взаимозаменяемы. Кто-то сначала переживает первую, кто-то — вторую. Вместе они воплощают в себе полноту отношения бушмена к животному, весь процесс охоты — от шороха ног до крови.

Превращение как бегство с целью спасения от врага — общеизвестный прием. Он встречается в мифах и сказках, распространенных повсюду на земле. В дальнейшем речь пойдет о четырех примерах, позволяющих выделить различные формы, в которых совершается превращение как бегство.

В качестве двух основных форм я выделяю линейное и круговое бегство путем превращения. Линейное происходит в привычной форме охоты. Одно существо гонится за другим, расстояние все сокращается, но в миг, когда убегающий должен быть схвачен, он превращается во что-то другое и ускользает от преследователя. Охота продолжается или, лучше сказать, начинается снова. Опасность вновь нарастает. Преследователь становится ближе и ближе, возможно, он даже хватает жертву. Но тут она снова превращается, теперь во что-то третье, и снова спасается в последний момент. Процесс может повторяться бесчисленное количество раз, важно лишь, что происходят все новые превращения. Они каждый раз должны быть неожиданными, чтобы озадачить преследователя. Он ведь, как охотник, нацелен на определенную, хорошо знакомую дичь. Ему известно, как она выглядит, как убегает, где и как ее лучше всего схватить. Момент превращения вселяет в него смятение. Он вынужден настраиваться на совсем другую охоту. Новая добыча требует новой охоты. Теоретически эта последовательность превращений бесконечна. В сказках она раскручивается долго. Симпатии здесь на стороне гонимых, и часто все кончается поражением или гибелью преследователя.

Простой на первый взгляд случай линейного бегства путем превращения содержится в мифе австралийских лоритья. «Вечные и несотворенные» тукититы, предки тотема, вышли из земли в человеческом облике и оставались людьми, пока однажды не появилась чудовищная черно-белая собака, которая стала за ними охотиться. Они бросились бежать, но боялись, что бегут недостаточно быстро. Чтобы увеличить скорость, они начали превращаться во всевозможных животных: упоминаются кенгуру, орлы, эму. Нужно заметить, однако, что каждый из них превращался в одного определенного зверя и сохранял его облик во все время бегства. Тут появились двое других предков, похожие на первых, но гораздо более храбрые и сильные. Он обратили собаку в бегство, а потом убили. Большинство тукититов приняло свой человеческий образ, потому что опасность миновала и бояться было нечего. Но они сохранили способность по желанию превращаться в животных, чье имя они носили, то есть в животных, которыми они были во время бегства.

Для этих тотемных предков характерно ограниченное превращение, то есть способность превращаться только в один вид животных. В другом месте мы подробнее рассмотрим эту двойную фигуру. Здесь достаточно подчеркнуть, что способность превращения возникла и сформировалась в ходе бегства.

Многообразные линейные превращения происходят в грузинской сказке о мастере и его ученике. Злой мастер, который был не кто иной, как дьявол, взял в обучение мальчика и научил его всякому колдовству. Он не хотел его отпускать и решил превратить в своего прислужника. Мальчик бежал, но был пойман мастером и заперт в темном сарае. Он думал только о свободе, но бежать не удавалось, время шло, и он становился все печальнее и печальнее.

Однажды солнечный луч проник в темноту сарая. Ученик заметил в двери щель, сквозь которую пробился луч, превратился в мышь и выскользнул наружу. Мастер увидел, что мальчик исчез, превратился в кошку и помчался за ним.