Удивительно, что это чувство приписывают мертвым всюду и при самых разных обстоятельствах. Кажется, что среди умерших всех народов господствует один и тот же настрой – лучше бы нам остаться в живых. С точки зрения тех, кто остался, каждый, кто ушел, потерпел поражение. Поражение заключается в том, что он был пережит. Он не может с этим смириться, и, вполне естественно, эту сильнейшую боль, которую вынужден был вынести сам, он старается причинить другим.
Значит, каждый мертвый – пережитый. Такое отношение к мертвым меняется только в случае крупных катастроф, происходящих относительно редко, когда погибает вместе множество людей. При единичной же смерти, о которой сейчас идет речь, из семьи или группы выбывает один. Налицо оказывается масса выживших, имеющих определенные права на мертвого; они образуют оплакивающую стаю. К ощущению потери, понесенной группой, добавляется любовь, которую к нему испытывали, и эти чувства часто невозможно разделить. Горестный плач в основе своей выражает искренние чувства. И если посторонние склонны относиться к нему с подозрением, то это потому, что ситуация многозначна по самой своей природе.
Ведь эти люди, у которых есть основания для плача, в то же самое время являются выжившими. Как понесшие утрату они рыдают, как выжившие испытывают своего рода удовлетворение. Даже самим себе они не признаются в этом неподобающем чувстве. Но им отлично известно, как воспринимает все это мертвый. Он должен их ненавидеть, ибо у них есть жизнь, которой он лишен. И они взывают к его душе, чтобы доказать, что не желали его смерти. Они напоминают о своей доброте к нему, когда он еще был жив, приводят факты, подтверждающие, что все делалось, как он хотел. Его явно выраженные последние желания исполняются неукоснительно. Во многих местах последняя воля имеет силу закона. Во всем их поведении просматривается ясное и непоколебимое убеждение в том, что он ненавидит их как выживших.
Один индейский мальчик из племени демерера взял привычку есть песок и от этого умер. И вот его тело лежит в открытом гробу, купленном у живущего по соседству плотника. Сейчас гроб закроют и опустят в могилу. Рыдая, к нему припала бабушка и говорила:
«Дитя мое, я ведь много раз говорила тебе не есть песок. Я тебе никогда не давала песку, я знала, что это вредно. Ты сам его отыскивал. Я всегда говорила, что это плохо. И видишь, ты от этого умер. Не мсти мне, ты сам ведь это с собой сотворил, что-то злое внушило тебе есть песок. Смотри, я кладу с тобой лук и стрелы, чтобы ты радовался. Я всегда была к тебе добра. Будь и ты добр и не причиняй мне зла».
Потом подошла рыдающая мать и стала причитать:
«Дитя мое, я родила тебя в мир, чтобы ты видел только хорошее и всему радовался. Эта грудь кормила тебя, пока ты ее хотел. Я делала тебе игрушки и шила красивые рубашечки. Я за тобой ухаживала, кормила тебя, играла с тобой и ни разу тебя не ударила. Будь и ты ко мне добр, не причини мне зла».
Следом приблизился к гробу отец ребенка и произнес:
«Мальчик мой, когда я тебе говорил, что нельзя есть песок, ты меня не послушался и, видишь, теперь ты мертв. Я пошел и добыл тебе красивый гроб. Мне надо много работать, чтобы за него расплатиться. Я сделал тебе могилу в этом красивом месте, где ты любил играть. Я тебя положу удобно и дам песка для еды, теперь он не повредит, а я знаю, что ты его любишь. Не приноси мне несчастья, лучше ищи того, кто заставил тебя есть песок».
Бабушка, мать и отец любили ребенка и, хотя он умер совсем маленьким, боятся его гнева только потому, что он умер, а они живут. Они уверяют мертвого, что не виновны в его смерти. Бабушка кладет ему лук и стрелы. Отец покупает красивый гроб и кладет в гроб песок, зная, что сын его любит. Так трогательна эта простодушная нежность к мертвому ребенку, но есть в ней что-то жуткое – она пронизана страхом.
У многих народов из веры в дальнейшую жизнь мертвых возник культ предков. Там, где он приобрел устойчивые формы, кажется, будто люди научились усмирять собственных мертвых. Мертвые получают все, что им хочется – почет и пищу, – и чувствуют себя удовлетворенными. Заботясь о них по всем правилам, пришедшим из стародавних времен, их превращают в союзников. Чем они были в этой жизни, тем же остаются и теперь, занимая свое прежнее место. Кто на земле был могучим вождем, тот вождь и под землей. Во время жертвоприношений и заклинаний его упоминают на первом месте. Его чувствительность намеренно преувеличивается, ведь если ее задеть, он может стать опасным. Он заинтересован в процветании потомства, от него многое зависит, поэтому нужно, чтобы он был по-доброму настроен. Он любит быть поблизости от своих потомков, и надо вести себя осмотрительно, чтобы по неосторожности не прогнать его отсюда.
У зулу в Южной Африке совместное существование с предками приняло особенно интимные формы. Материалы, собранные и изданные около ста лет назад английским миссионером Келлавеем, – это лучшее, что можно найти о культе предков у зулу. Он дает информаторам говорить самим и ведет записи на их собственном языке. Его книга «The Religious System of the Amazulu» является раритетом и поэтому мало известна; это один из важнейших документов человечества.
Предки зулу обращаются в змей и уходят в землю. Но это не мифические змеи, как можно было бы думать, которых никто никогда в глаза не видит. Это обыкновенные, хорошо знакомые виды; они охотно живут возле хижин и иногда даже в них заползают. Некоторые из этих змей по телесным признакам напоминают определенных предков и рассматриваются живущими как таковые.
Но они не только змеи, ибо во сне могут являться живущим в человеческом обличье и разговаривать с ними. Таких снов ждут, и, если их нет, жизнь становится неуютной. Зулу хотят разговаривать со своими мертвыми, им важно видеть их во сне ярко и отчетливо. Иногда образ предка мутнеет и затемняется, тогда его надо вновь прояснить при помощи особенных ритуалов. Время от времени и, разумеется, при всех важных событиях предкам приносят жертвы. Забивают коз и быков и торжественно приглашают предков прийти и накушаться. Их зовут, громко выкликая почетные титулы, которым уделяется огромное внимание: предки весьма честолюбивы, забыть или намеренно замолчать почетное звание – это тягчайшее оскорбление. Жертвенное животное должно громко визжать или стонать, чтобы его слышали предки, им по душе этот крик. Поэтому овец, умирающих молча, не берут для жертвы. Жертва – это не что иное, как трапеза, в которой мертвые участвуют вместе с живыми, причащение живых и мертвых.
Если жизнь идет как надо, то есть как привычно предкам: обычаи соблюдаются, жертвы приносятся, все остается неизменным, – предки довольны и способствуют благополучию потомков. Если же кто-то вдруг заболеет, значит, он возбудил недовольство своих предков и должен положить все силы, чтобы выяснить повод этого недовольства.
Ибо мертвые вовсе не всегда справедливы. Они были людьми, их человеческие слабости и ошибки у многих на памяти. В снах они являются так, как это соответствует их характеру. Стоит труда разобраться в случае, довольно подробно описанном Кэлловеем. Из него следует, что даже самых ухоженных и почитаемых предков иногда охватывает злоба на оставшихся в живых только за то, что те живы. Проявление этой злобы, как мы сейчас увидим, если перевести его на наши обстоятельства, соответствует опасной болезни.
Скончался старший брат. Все его достояние и особенно скот, который здесь только и считается подлинным достоянием, перешло к младшему брату. Это обычный порядок наследования. Кроме того, младший брат, вступивший в наследство и принесший, как полагается, все жертвы, ничем не провинился перед мертвым. Однако внезапно он тяжело заболел, и во сне ему явился старший брат. «Мне приснилось, что он ударил меня и спросил: «Как вышло, что ты уже не знаешь меня?» Я ответил: «Что мне сделать, чтобы ты видел, что я знаю тебя? Я знаю, что ты мой брат». Он спросил: «Когда ты приносишь в жертву быка, почему не зовешь меня?» Я возразил: «Но я зову тебя и выкликаю все твои славные имена. Назови мне хоть одного быка, которого я убил, не позвав тебя». Он ответил: «Я хочу мяса». Я отклонил это требование, сказав: «Нет, брат мой, у меня нет быков. Разве ты видишь их в загоне?» «Если есть хоть один, – ответил брат, – я требую его». Когда я встал, то почувствовал боль в боку. Я пытался дышать и не мог, я задыхался».
