Его очень легко подвигнуть на расширение собственных планов. «Когда ему указали, что очень выгодным может быть разведение домашней птицы, он немедленно заверил, что, разумеется, будет держать индеек, павлинов и голубей, откармливать гусей и заведет фазанью ферму».
Его болезнь сначала проявилась в огромных закупках и планах. Будучи принятым в клинику, он «чувствовал себя прекрасно, как никогда ранее, и испытывал тягу к творчеству. Ему здесь очень нравилось, и он хотел писать здесь стихи, что он якобы делает лучше, чем Гете, Шиллер и Гейне… Он собирался изобрести огромное количество новых машин, перестроить клинику, воздвигнуть собор выше Кельнского, укрыть лечебницу стеклянной броней. Он якобы гений, говорит на всех языках мира, построил церковь из чугуна, получил от кайзера высший орден, изобрел средство для обуздания дураков, подарил больничной библиотеке 1000 книг, в основном философских трудов, вообще у него божественные идеи. Эти великие идеи сменяли одна другую, возникали мгновенно и тут же заменялись новыми… Больной без устали говорил, писал и рисовал, сразу же заказывал все, что предлагалось в газетных объявлениях: продукты, виллы, платье, мебель. То он был графом, то генерал-лейтенантом, то он подарил кайзеру целый полк полевой артиллерии. Он пообещал скоро переместить клинику на гору».
Попробуем навести в этой пестрой мешанине некий предварительный порядок. Здесь имеется то, что можно назвать тенденцией возвышения. Он собирается воздвигнуть собор выше Кельнского и перенести клинику на гору. Высота, которой он собирается достичь, приличествует и ему самому. Она выражается в соотношении социальных позиций: его деду предложено дворянское достоинство, сам он граф, в военной иерархии генерал-лейтенант. Им интересуется кайзер, и ему будет вручен орден, он ведь одарил кайзера целым полком. Последнее свидетельствует о том, что он стремится стать выше кайзера.
То же самое распространяется на духовную сферу. Будучи гением, он говорит на всех языках мира, как будто языки – это что-то вроде подданных гения; он превзойдет самых знаменитых поэтов – Гете, Шиллера, Гейне. Создается впечатление, что в этой своей тенденции возвышения он озабочен не тем, чтобы пребывать вверху, а тем, чтобы стремительно взлететь вверх. Надо срочно карабкаться вверх, и любая возможность здесь уместна. Оказывается, все, что считалось наивысшим, на самом деле можно превзойти. Будут поставлены новые рекорды высоты. Есть подозрение, что под рекордами высоты на деле подразумеваются рекорды роста.
Вторая бросающаяся в глаза тенденция – тенденция приобретения. Разговор то о бумажной фабрике и торговле лесом, то о садоводстве, винограднике и лошадях. Но по тому, как воспринят намек на разведение птицы, сразу видно, что приобретение здесь имеет вполне архаичную природу. Речь идет о приумножении всего, что только можно, а в особенности всего живого, что охотно размножается. Индейки, павлины, голуби, гуси и фазаны перечисляются по отдельности как роды, при этом нельзя отделаться от представления, что каждый из них благодаря уходу будет до бесконечности приумножаться. Приобретение здесь таково же, каким оно было изначально: поощрение естественных масс к приумножению, идущее на пользу владельцу.
Третья тенденция – расточительство. Он заказывает все, что рекламируется: продукты, виллы, одежду, мебель. Будь он свободен и располагай деньгами, все это было бы им куплено. Но нельзя сказать, что это было бы им собрано. Несомненно, всем этим добром он распорядился бы так же легкомысленно, как и деньгами, то есть раздарил бы его кому попало. Удержание столь же ему не свойственно, как и владение. Он видит вещи, которые хочет купить, нагроможденными перед собой, но лишь до тех пор, пока они ему не принадлежат. Текучесть владения для него важнее, чем само владение. Его характерный жест, на первый взгляд двоякого характера, на самом деле един: это доставание и разбрасывание полными пригоршнями. Это жест величия.
Обратимся теперь ко второму случаю. Это тоже купец того же возраста, страдающий параличом в более возбужденной форме. У него тоже все началось с великих планов: не имея средств, он купил ванное заведение за 35 тысяч марок, заказал на 16 тысяч марок шампанского и на 15 тысяч белого вина, намереваясь открыть ресторан. В клинике он беспрерывно хвастается. «Он станет таким большим, что будет весить четыре центнера; он вставил в руки стальные штанги и носит железный орден в два центнера весом; у него есть 50 негритянок; ему всегда будет 42 года; он женится на графине шестнадцати лет с состоянием в 600 миллионов, которой сам папа римский вручил розу добродетели. У него есть лошади, которые не едят овес, а также сто золотых замков с лебедями и китами, сделанными из материала, из которого делают пуленепробиваемые панцири; он сделал великое изобретение, построил кайзеру дворец за 100 миллионов, с кайзером он на ты, от великого герцога получил 124 ордена, каждому бедняку дарит по полмиллиона. Наряду с этим проявляются идеи преследования. Его пять раз хотели убить, каждую ночь высасывают из его зада два ковша крови, за это он отрубит головы сторожам, велит собакам их разорвать, он уже соорудил паровую гильотину».
Здесь все гораздо грубее и отчетливее: речь идет о возрастании как таковом, о росте во всей его наготе, который можно даже соразмерить с четырьмя центнерами веса выросшего. Речь идет о силе: он вставил в руки стальные штанги. Речь идет о самом весомом и непреходящем отличии – железном ордене в два центнера весом, и у него достаточно сил его носить. Речь идет о потенции и об остановке лет: для своих 50 негритянок он всегда останется сорокадвухлетним. Ему предназначена самая добродетельная и самая богатая юная невеста. Его лошадям овес не нужен. Белые лебеди в ста золотых замках – это скорее всего женщины, в любом случае они являют собой контраст негритянкам. Киты ему нужны как самые большие из всех возможных созданий. Даже о своей неуязвимости он позаботился. Много говорится о металлах, в частности, в связи с китами, о пуленепробиваемых панцирях. Сто миллионов, которые в его распоряжении, стоит дворец для кайзера, из-за этих миллионов они на ты. Бедняков тоже миллионы, но, наверное, каждый из них считается за полчеловека, иначе почему бы дарить каждому по полмиллиона. В этом своем исключительном и выдающемся положении он, естественно, благодатный объект для преследования со стороны врагов. Одного-единственного покушения для такой замечательной личности недостаточно. Он вправе обезглавить и бросить собакам злодеев-сторожей, сосущих у него кровь (из зада, чтобы подчеркнуть их унизительную позицию). Но еще стремительнее, чем старомодная свора собак, действует паровая гильотина, воздвигнутая им для массовой казни.
Его возбуждение растет вместе с ростом цены, ростом числа называемых тысяч. Деньги в его голове обретают прежний массовый характер. Они возрастают скачкообразно, со все большим ускорением; как только достигнут миллион, счет идет на миллионы. Значения слов переливаются одно в другое, они относятся к людям, как и к денежным единицам. Важнейшее свойство массы – тяга к росту – сообщается деньгам. Величие руководит и управляет миллионами.
Приобретение и расточение здесь – также две стороны одного и того же жеста, скупка и раздаривание, как и все остальное – лишь средства для его самораспространения. По контрасту с тенденцией возвышения это можно назвать тенденцией роста вширь. Для него нет разницы между покупкой и дарением; массой своих денег он покрывает предметы, пока они не исчезают в нем самом; массой денег и предметов он покрывает людей, пока они не оказываются ему подвластными.
В наивной, а потому особенно убедительной форме здесь проявляется традиционное свойство королей, хорошо известное из сказок, а также из исторических сообщений – щедрость. Об одном западноафриканском короле XIV в. рассказывают, что во время паломничества в Мекку он купил весь город Каир, – поистине незабываемое деяние. Хвалиться приобретениями сегодня так же модно, как хвалиться расточительством. Сомнительные денежные короли нашего времени доказывают свое величие лишь размерами пожертвований на общественную пользу. Наш больной выбрасывает 100 миллионов на замок, и кайзер охотно принимает эту жертву.
