Последний взгляд: ничего ли не забыл. Нет, сменил все, вплоть до термобелья. Еще после первого нападения морфоидов я заподозрил, что мне в амуницию могли сунуть жучка. И оказался прав. Ищите меня теперь, хитрые сволочи, если сможете!

В Нарголлу вошел спокойно. На рассвете. Осталась самая малость — отыскать командора и нанести ему дружеский визит.

Миновав продовольственные и оружейные склады на севере столицы, иду узкими нищими улочками Нарголлы. Кривобокие лачуги ничем не лучше, чем в Крикхе. Такая же грязь и убожество, только улицы замощены булыжником да шаманских колокольчиков как не бывало.

Дальше стоят дома поприличнее, хоть и сложно странные строения связать с жилым помещением. Остроконечные и круглые крыши окрашены в алый цвет, украшены рунами-символами. В лучах поднимающегося солнца панорама выглядит завораживающей и пугающей. Один из символов мне знаком: такое клеймо было у Шику на затылке, мальчишка объяснял мне, что это руна причастности и посвящения высшей воле. Дескать, его отдали на откуп проклятущему Нар-шине, и лишь от желания того зависит, будет маленький нарьяг жить или умрет.

Вдали возвышается шпиль главного храма, такой же жуткий, вымазанный красной краской и расписанный письменами. Обиталище верховного Харру.

С блаженной улыбкой я закрываю глаза и вижу, как ледяные волны смывают всю эту гадость, подтачивают фундаменты, врезаются и рушат стены. Город не утонет, но сопротивляться больше не сможет. Нарьягам придется сдать свою последнюю твердыню Стивенсу, особенно если командор отправится к тому времени к праотцам.

За поворотом я едва не налетаю на шумную подвыпившую компанию. Наемники, добродушно косят на меня глазками, похлопывают по плечу. Один полез обниматься, сжал в медвежьих объятьях, обдавая сивушной вонью. Натянуто улыбаюсь и спешу к распахнутой двери кабака. Питейное заведение занимает один из нарьяжьих домов, приземистый, с куполообразной крышей. Внутри просторно, тепло и шумно. Я поискал глазами свободный столик, но все заняты. Кто-то дергает за рукав, я, не удержавшись, плюхаюсь на лавку и оказываюсь в большой компании. Все беспечны, хмельны и плохо друг друга знают:

— Выпей с нами, брат.

Оборачиваюсь. Тот, что дернул меня, краснорожий небритый детина с сержантскими погонами. Во рту гнилые зубы и один золотой, весело блестящий.

— Ты это, не стесняйся, — локтем в бок пихает он меня, — пей, ешь, чай, с мороза. А не по нраву, что на столе, закажи, чего хочешь. Я это, угощаю.

Тут же подскакивает подавальщик.

— Чего тебе, парень?

— Сок апельсин…

Я даже испугался изумленной тишины.

— Шутка, — ухмыляюсь я, — пива.

— Хе, ну ты и остряк, — с одобрением снова пихает меня краснорожий.

Передо мной тут же появляется гигантская кружка пива. Мой новый знакомый выжидательно смотрит на меня. Пена над кружкой колышется, пузырьки лопаются, мутноватая струйка сочится по гладкому боку кружки. Делаю глоток, ощущая горечь на языке: дрянное пиво, да еще и разбавленное… Краснорожий отворачивается, наконец, и я наваливаюсь на закуску. Рву руками жареную курицу на общей тарелке, обгладываю сочное мясо, обсасываю кость, не хуже локхи. И снова тычок в бок:

— Ты из какой бригады, парень?

Вспомнив беседу с охранником, отвечаю:

— Мору.

— Ну и идиот ваш Мору, прости господи! — здоровяк делает глоток — ровно полкружки, льет прям в глотку. — Гоняет парней по горам, на кой? Кого там ищет в такую стужу?

— Да, параноик, — соглашаюсь я.

— Ты ведь оттуда?

— Да.

— Ну, и как там?

— Холодно.

— Ты пей, брат, пей!

— Да я пью…

Время идет. Я цежу пиво и прислушиваюсь к разговорам. Но ни крупицы полезной информации пока не получил. Черт, но не могу же я в лоб спросить, где штаб Алвано!

Надо расспросить хорошенько краснорожего, вот только придумать бы повод. А башка, как назло, отказывается соображать. Тут наемник, что напротив, пьяный, почти мордой в салате, понимает соловый взгляд:

— Ты хто? Я тя не знаю.

— Я тя тоже, — отвечаю в тон.

— Крыса штабная?

— Закрой хлебало, пока язык не отсох! — вступается краснорожий. — Парень из разведки Рутгерта. Только с гор…

— Прям с гор? И чо там?

— Холодно, — пожимаю плечами.

Пьянчуга успокаивается, весело подмигивает, заговорщически гундосит на весь кабак:

— Ух, и ненавижу штабных выползней, особенно того, чернявого…

— Что при командоре принеси-подайка? — охотно включается в разговор краснорожий сержант.

— Ну. И подставляйка, гы-гы! Видал его? — это уже мне. Вот он, момент истины!

— Да я и в штабе то не бывал ни разу. Не знаю даже, где это.

— Да в самой заднице, — беспечно просвещает меня наемник, — возле башни этой, как там, Хари… Хары…

— Харру.

— О!

Глотаю пиво, с тоскливым безразличием прислушиваясь к продолжающемуся разговору. Если б город был занят имперцами, я бы уже кормил собой червей, да и эти двое — тоже. За разглашение военной тайны. Хотя… им и так недолго осталось.

Я улучаю момент, когда обо мне позабыли и встаю изо стола. Покачиваюсь, как пьяный, выразительно придерживая ремень штанов, чтоб ни у кого не возникло сомнений в моих намерениях.

Я почти дошел до выхода, когда дверь распахнулась. У солдата белое от инея и ужаса лицо и дико расширенные глаза.

— В городе кровососы! — орет он. Раздаются смешки, дескать, допился до белой горячки. Но тут второй спиной вперед втаскивает в освещенный зал что-то мешковатое. По натоптанному полу ползет волнистая красная линия. Отпускает, и все вскакивают, стараясь разглядеть обезображенный труп. Кажется, что с него содрали кожу, отовсюду, даже со щек. На трупе моя одежда. Я едва успеваю выскочить из кабака на светлую уже, снежно-розовую улицу Нарголлы. Пиво, которое мне не пришлось по душе, покидает меня навеки.

Краснорожий вывалился из кабака вслед за мной. И по той же причине. Долго отплевывался, потом закурил дешевую самокрутку, от дыма защипало в носу. Из кабака доносится галдеж и собачий скулеж.

— Дьявольщина! Всегда знал, что в этих поганых горах полно всякой дряни: ловушки, растяжки, твари эти… крокодилы шерстяные! Теперь и упыри полезли, видать, от холода. Тьфу, пакость!

Он смачно плюнул.

— Ты, парень, того… иди-ка к своему Мору и доложи о происшествии. Пусть покумекает, так ли, сяк ли. Виданное ли дело, средь бела дня мужика замочили…

— А может…

— Ты иди-иди, — в голосе сержанта появляется угроза. Я спешу ретироваться.

— Мору не там, парень! — орет мне краснорожий, его качает, как ковыль на ветру.

— Я к Алвано, в штаб, — оборачиваюсь и припускаю бегом, пока кто-нибудь еще не заинтересовался моей персоной.

Вероятно, прежде в здании штаба жил кто-то богатый и влиятельный, может и сам Харру. Теперь же белый приземистый особняк с узорной полукруглой крышей занимает командор Алвано. На входе охрана в тулупах, два, похожих на подушки, наемника держат винтовки с надетыми на дуло штыками.

— Чо надо? — вопрошает одна из подушек.

— Срочное донесение командору! — запыхавшись, выдавливаю я, абсолютно достоверно показывая, что очень, ну прямо очень торопился.

— Ну? — говорит вторая. Рожи не видно за поднятым меховым воротником, только узкие щелки глаз взирают из-под заиндевелых бровей.

— Танки выходят на боевую позицию, — ору я.

— Чо?

Вот дебилы! Хочется завыть и биться о землю в корчах от такой непроходимой тупости.

— Донесение от Рутгерта Мору командору Алвано! — прямо в обмороженную рожу кричу я и тут же добавляю кулаком в зубы: — А ну, пропусти, придурок!

— Да ты… — медленно поворачивается второй тулуп, медленно опускает штык-нож. Мама моя, откуда их таких взяли? Ногой в живот, кулаком в морду, подушка плавно и величественно переваливается через перила.

Путь свободен. Распахиваю дверь и взлетаю по лестнице на второй этаж. Маленькая приемная, за широким столом сидит порученец, угрюмо поворачивая грани кубик-рубика.