— Девочка места себе не находит из-за тебя.

— Я-то тут причем?

— Нравишься ей, вот причем. Ты мог бы начать все с начала, знаешь, ведь время лечит.

— Лечит? — спрашиваю в крик. — Тебя вылечило?

Ее ладонь исчезает с моего плеча. Пусть! Не хочу ничего, хватит, наигрался с Линой в идеальную семью. Кофе с тостами по утрам, воскресные пикники, бильярд в офицерском клубе, фальшь, фальшь, сплошная фальшь…

— Это не про меня, Вера. Моя душа выгорела, я — каратель, и ничего не желаю больше, чем крови! — почти кричу я, а она тихо спрашивает:

— Кто у тебя?

— Брат.

Именно в эту минуту я осознаю, как тяжело мне было молчать, держать все в себе и терпеть разрывающую нервы боль. У меня их, нервов, наверное, не осталось уже. Я начинаю говорить, память захлестывает меня с головой, каждое слово разжигает огонь в груди, плавится свинцом. Говорят, если выговоришься — станет легче. Неправда, мне легче не стало! Все осталось прежним, только о моей беде узнал еще один человек. И, глядя в глаза этого человека, — красивые синие глаза за бликующими стеклами очков — я чувствую себя не столь одиноким, как прежде.

В отличие от остальных, Вера не унижает меня жалостью, наоборот, криво усмехнувшись, говорит:

— Все это очень печально, но объясни, почему ты обвинил себя?

— Я же говорил! — раздражаюсь я, мне кажется, что она невнимательно слушала. — В междумирье…

— Я поняла про Штормзвейг, про Лину тоже… Но, Дан, — она разворачивает ко мне экран, где высвечена сделанная мной таблица дат, — вот оно — твое оправдание.

— Что ты имеешь в виду?

— Если б ты не поддался на провокацию, твоего брата выманили бы другим способом. Не смотри на меня так, я очень хорошо понимаю тебя. Нет, — твердо остановила она мои возражения, — ничего не говори. Он тебя любил… я думаю, и вряд ли хотел бы, чтоб ты лез в логово Алвано.

— А больше некому, Вера, — отзываюсь я, — я один, один за двоих.

Вера Строгова, вдова офицера, смотрит на меня странным задумчивым взглядом. С таким видом можно решать интегральное уравнение, записанное у меня на лбу. Потом встает, и, отодвинув заслонку печки, достает кружку топленого молока и заботливо завернутые в полотенце ватрушки.

— Выпей молока, и больше никакие кошмары тебя не потревожат. Давай, утром тебе рано вставать.

На рассвете я забираюсь в скутер, меня провожают Вера и Сергей. Кроме них только Шику знает о моем рейде. Если кто-то сольет информацию, вычислить шпиона будет нетрудно.

Солнце показывается из-за кромки леса, превращая его в розовый хрусталь. Шику спит, и я рад, что нарьяг не провожает меня, надеюсь, его никто не обидит в мое отсутствие, об этом я лично просил Сергея.

Вера в последний раз проверяет встроенную в новый шлем камеру. Я подключаю каску к батарее костюма, и умная электроника послушно выдает на сканер параметры среды.

Сергей кивает и стискивает мою ладонь.

— Береги себя, Даня! — говорит он. — Помни, сроку тебе — неделя, не больше.

Улыбаюсь и завожу двигатель — не сомневайтесь, я вернусь.

Путь до Наршинкур — пика Звездного Бога — занял три дня. Никогда еще я не был так внимателен, пилотируя скутер. «Астра» — один из самых совершенных летательных аппаратов своего класса с двумя почти бесшумными винтами, сделанный из особых сплавов, поглощающих радио- и инфракрасное излучения, он практически незаменим в условиях, требующих соблюдения секретности. Размер винтов, объем двигателя, вместимость кабины пилота — все это я мог рассказать среди ночи назубок. Ты, окончивший летный курс при военной академии Оримы, потратил немало часов, вбивая в меня, непутевого, разные премудрости. Можно сказать, штурвал истребителя был моей любимой игрушкой.

Но нынешний полет оказался сложным. Пошел снег, мягкие комья слипшихся снежинок плавно опускались вниз, мгновенно облепляя ветровое стекло. Системы управления не справлялись с навигацией, связь с базой исчезла, но этому обстоятельству я был только рад — мне хотелось одиночества.

Когда впереди показывается пик, — около восьмисот метров в высоту, не заметить невозможно, — я решаю рискнуть и поднять машину над лесом. Как и система скутера, на миг теряю ориентацию. Все вокруг такое белое, что непонятно, где небо, а где земля, будто завис в пенно-белой пелене тумана. Вцепляюсь в штурвал, ладони от напряжения вмиг становятся мокрыми. Система думает и усиливает подогрев и очистку ветрового стекла. Снежные комья превращаются в струйки и тут же срываются в стороны, подхваченные воздушным потоком.

Пик Наршинкур темнеет подножием, вокруг него разбросаны черные треугольники елок. Мерно работают винты моей серебристой машины, я лечу, понимая, насколько сильно рискую. Из-за смены высоты вдруг налаживается связь, сердитое лицо Веры появляется в маленьком мониторе на панели управления:

— Где ты?

— Квадрат шестнадцать — ноль три, высота двести метров, скорость семьдесят миль в час, — рапортую я. Вера хмуро отвечает:

— Хорошо, ты почти на месте, будь осторожен.

— Твоими молитвами.

Кружу у подножия пика, аппаратура тихонько пищит, стеклоочиститель старательно елозит по ветровому стеклу. Склоны горы покрыты ползучими лиловатыми кустарниками с причудливыми очертаниями.

Отклоняясь вправо, прочесываю квадрат за квадратом, понемногу набираю высоту. На радаре пусто, но у «астры» он слабенький, ловит только большие крейсеры, поэтому самым полезным инструментом остаются глаза, в которых уже рябит от снежных танцев.

Темнеет, я решаю спуститься — в темноте скутер практически бесполезен, и тут вижу его: широкофюзеляжный, грузовой самолет R-11, аналог имперского «Горба», медленно и плавно заходит на посадку. Щелкаю пальцами тумблер:

— Вер, я, кажется, нашел его.

В эфире молчание, потом раздается Верин голос:

— Ты уверен?

— Попробую подойти поближе.

— Нет, — ее голос чуть дрожит или это помехи? — не рискуй.

— Не волнуйся, время есть, я дойду до него сам.

Скутер ныряет в белую пелену, скользит между соснами, выискивая удобное для посадки место. Даже хорошо, что скоро ночь — к утру найду воздушную базу нелюдей.

Загружаю в карманный навигатор предполагаемые координаты цели, задаю машине режим ожидания и откидываюсь в кресле — спину ломит от долгого полета. Вытаскиваю из-под сиденья термос со сладким чаем, неизменную плитку концентрата (куда же без них?) и, не особенно торопясь, перекусываю. До цели немногим больше трех миль, правда, по заснеженному лесу, но мне не привыкать.

На душе как-то муторно. Так бывает, когда сталкиваешься с чем-то неприятным, после чего остается гадкое ощущение, хотя причину его уже и не помнишь. Ладно, черт с ним, все равно хуже уже не будет! Пора идти! Открываю люк и выбираюсь из скутера, внезапно осознавая, как соскучился по свежему влажному воздуху, не пропущенному через пластины кондиционера. Снег тут же облепил лицо, буквально окутывая его приятной прохладой. Синие сумерки сделали мою машину невидимой даже вблизи. Маскирую скутер сосновым лапником, чтоб уж наверняка. Ранец на спину, гранаты в подсумок, в руки винтовку, ну что ж, вперед!

Иду по не слишком глубоким сугробам, темнота не смущает, от снега светло и даже уютно. С коротким хриплым криком срывается с ветки потревоженная птица. Сверяюсь с навигатором, от траектории пути не отклонился, но в предполагаемом месте ничего нет. Только лес — такой же густой и непроходимый бурелом, как и возле пика Наршинкур. Делаю самое простое, что возможно в моем положении — забираюсь на верхушку дерева. Вокруг темнота и снег. Дьявол, неужели ошибся? Но я же четко видел «Горб», такую бандуру ни с чем не спутаешь!

Тут некстати вклинивается Вера:

— Дан, что там у тебя?

— А ты не видишь? На дереве сижу!

— Зачем?

— Гнездо вью! Что за идиотские вопросы?

Короткий смешок.

— Спокойно, нулевой результат — тоже результат, возвращайся.