На полнеба над городом протянулось дрожащее, плещущее языками пламени светло-оранжевое полотно — точь-в-точь того цвета, какого были волосы у Анжелы. Это было всё равно что смотреть на лесной пожар через молочное стекло, скрадывающее ярость и яркость бушующего пламени и оставляющее лишь его безопасный призрак, несущий не страх и катастрофу, а непонятное успокоение и уверенность в том, что даже в самом ужасном присутствует что-то светлое. Пастельно-пламенный водопад, будто падающий с нескольких разновеликих вершин, низвергался прямо на замерший под ним в восхищении город — и в последний момент не касался ни единого шпиля или крыши, словно отскакивая от невидимой преграды. За пожаром угадывались звёзды.

— Это Иеремиевы огни, — выдохнула Анжела, глаза которой тоже, казалось, пили исходящий от мягкого пламени свет и никак не могли напиться. — Вы знаете о них?

— Ни разу не видел, — отозвался Аспитис. — Да и в книгах почему-то не попадалось…

— Кажется, зафиксированных случаев этого явления два или три — в самые тяжёлые, переломные годы. Это — обещание. Что, как бы ни было сложно, всё закончится хорошо… Верите, Мессия?

Теперь она смотрела на него, задорно улыбаясь. Аспитис тоже улыбнулся.

— Приметы всегда были для меня просто словами… И не в год ли образования МД их увидели однажды?

— 237-й?..

— Значит, угадал. Ну, может, в чём-то и правда, — он рассмеялся. Вопреки ожиданиям, Анжела возражать не стала. Лишь ещё раз оглянулась на огни, чтобы потом повернуться обратно и решительно заговорить:

— Вы скоро уедете, а я так и не собралась кое-что наконец сказать. Но сегодня должна, а то поздно будет. Я хочу попросить у вас прощения, Аспитис. За свою несдержанность, из-за которой вы злились и срывались. Мне очень трудно было принять ваш вариант правды, и я не уверена, что смогу однажды сделать это по-настоящему, хотя он имеет такое же право на существование, как и все остальные. У нас такой разный жизненный опыт, к тому же у вас его на тридцать с лишним лет больше. Простите. Надеюсь, я не останусь в вашей памяти взбалмошной, неуравновешенной девицей…

— Ты тоже меня прости, Анжела, если можешь, — Аспитис взял её за руку — так было легче говорить ранее невозможные для него вещи. — Я отвык от неповиновения, вот меня и срывало. Сколько лет уже я отвечаю на агрессию агрессией — это, конечно, вряд ли изменится. Но мне бы тоже не хотелось, чтобы в твоих воспоминаниях я был тираном и деспотом.

Анжела, поражённая, смотрела на него во все глаза — и при таком освещении казалось, что они того же оттенка зарождающегося рассвета, как пляшущий на небе водопад, и того же, какого были, когда Аспитис впервые её увидел. Не дождавшись ответа, он осторожно спросил:

— Тебе точно не нужна моя помощь? Я могу поклясться Рэксом, что обойдусь с твоим мужем максимально культурно.

Она покачала головой, а улыбка почему-то получилась несчастной.

— Я справлюсь, правда. Можно просто представить, что мы никогда не встречались, и грызть жизнь дальше.

— Но мы же встречались! И моя помощь ни к чему не обяжет тебя, так почему бы не…

Аспитис осёкся, натолкнувшись на её грозный взгляд, и вместо продолжения увещеваний поднёс руку к губам для поцелуя.

— Спасибо за всё. Может, потом ещё свидимся, — подмигнул он и отпустил её. Анжела кивнула, отвернулась к ограждению, вновь вскидывая глаза на оранжевое полотно, и Аспитис пошёл к лестнице. Полотенце, в какой-то момент оказавшееся в его руках, как будто само собой расползалось на полосы и лохмотья.

Но это ничего. Как сказал тогда Бельфегор, всё пройдёт.

Из больницы Аспитис возвращался в Канари не только с Мисао, но и с Цезарем: ввиду грядущих революционных изменений в глобальном мироустройстве, которые в первую очередь коснутся именно МД, Мессия согласился с Рэксом в том, что своих приближённых ему с войны лучше забрать. Сейя и Рейн, сейчас ведущие войска с северо-запада и юго-востока соответственно по направлению к центру Севера, где бешеной собакой скакал загоняемый в клещи Брутус, вполне могли справиться со всем и без присутствия эмдэшных представителей высшей власти.

И чем меньше у будущих весьма вероятных повстанцев-атрафламмовцев союзных войск будет рычагов давления на канарийскую ставку МД, тем лучше.

Анжелу и Гери Аспитис отослал из элевейтского госпиталя на следующий же день после их ночного разговора под Иеремиевыми огнями — поэтому ещё через день с Севера он отбывал с лёгким сердцем. По прибытии в Канари, никого из своих о возвращении не извещая, Аспитис прямым ходом направился в галереи ГШР, где должно было состояться подписание документов о слиянии Генштаба и организации Мессии-Дьявола в один общий надправительственный орган власти. Пока всё шло в тайне: Кит создал для Аспитиса и двух его телохранителей безопасный коридор для прохода по галереям, на совещание собрались лишь пятеро — сам Аспитис, Рэкс, Домино, Эдриан и Рената, но именно вот эти секретность и малочисленность участников громче всего заявляли о том, какое эпохальное событие готовилось произойти.

Встретивший Мессию сухим лёгким поклоном Домино ни единой чертой образа не совпадал с тем человеком, кто месяц назад заявился к ним с Рэксом с заявлением о смерти Азата. Чопорный, суровый секретарь — Тэдэо в лучшие его годы, — в деловом, до последней складочки выглаженном костюме глянцевого серого цвета, до блеска начищенных ботинках, белоснежной рубашке — на всём этом фоне даже терялись обычно несвойственные высшим чинам длинный хвост и видная из-за воротника татуировка из падающих фишек домино, окольцовывающая шею. К тому же общение с Арлетой (а Аспитис очень сомневался, что Домино посмел ослушаться своего командира) явно сказалось на аурисе положительно — за прошедший месяц из болезненной худобы и бледности он перетёк в нечто среднее между дистрофиком и нормальным человеком, и глаза теперь блестели не лихорадочной усталостью, а затаённым торжеством. Чего, само собой, никак нельзя было сказать об Эдриане.

Аспитис ещё помнил, как его старший брат выглядел в их последнюю встречу, когда пытался подло убить его, безоружного и беззащитного, собственными же руками, но всё равно с трудом верил, что человек, до определённого момента превосходящий его и внешним видом, и комплекцией, и затмевающим солнце величием, мог превратиться в высохшего, изборождённого морщинами старика, только, кажется, и живущего что ненавистью. Благодаря Розе — как Аспитис ни просил и ни требовал перестать ему помогать, это продолжало происходить — он ещё дышал вопреки всем усилиям альмеги открыть в его организме парочку филиалов уже существующих органов. И на фоне жёсткого, грозного Рэкса, при взгляде на которого сразу становилось понятно, кто управляет Генштабом, смотрелся беззубым зверем, растянувшимся на выщербленном полу давно не открывающейся клетки.

Впрочем, Аспитис всё равно ждал от него подставы. И наверняка Рэкс тоже — иначе не держал бы его постоянно под надзором.

— Добро пожаловать, сэр Пикеров, — встретил Аспитиса взявший официальный тон Домино и указал на пустое кресло напротив вставшего его поприветствовать Рэкса за овальным столом в небольшом кабинете, где должно было состояться совещание. Ни Эдриан, ни подмигнувшая Аспитису Рената, слишком красивая и живая, чтобы находиться рядом с Эдрианом, подниматься не стали.

Аспитис, оставивший Цезаря и Мисао за дверями, рядом с Кереном, и чувствующий себя непривычно нервозно, пожал лукаво улыбающемуся Рэксу руку и, уже доведённым до автоматизма движением отдёрнув плащ, опустился в кресло. Сразу смерил взглядом неподвижного Эдриана — тот, сплётший узловатые длинные пальцы, изваянием из треснувшего мрамора высился во главе стола и смотрел строго перед собой. Рэкс же подчёркнуто не обращал на него внимания.

— Начнём, пожалуй, — он подозвал к себе рукой Домино и, взяв у него папку и раскрыв её, пододвинул Аспитису. — Мы составили необходимый документ, Мессия. Просмотрите, любые правки, если то потребуется, будут внесены сейчас же. Или у вас есть что сообщить заранее?