Домино обхватил голову, даже этого не заметив, и закачался — Арлета немедленно подобралась к нему вплотную и, с силой нагнув голову к своей груди, обняла, начиная поглаживать.

— Выдыхай, — как сквозь вату, услышал аурис её ласковый голос, ощущая, как его руки осторожно отцепляют от волос. — Всё хорошо. И будет хорошо. Останешься на ужин? Я бы, конечно, хотела, чтобы Эжени у нас до утра побыла, очень она к Ильясу привязалась, пусть забудет, но это как скажешь.

Домино закивал, отстранился, достал телефон, включил обратно сеть — тридцать пропущенных от Крайта в плюс к нескольким гневным сообщениям с вопросом, куда он делся.

— Столовая там, — с улыбкой указала Арлета на левый дверной проём, один из трёх ведущих из гостиной. — Приходи, как освободишься.

Остаток вечера также прошёл для Домино в едва проглядываемом тумане. Глаз вырывал из реальности отдельные куски: незамолкающую Эжени, обращающуюся то к Ильясу, то к Арлете, то, изредка, к отцу, возящегося с ней сына Арлеты, как будто всю жизнь мечтавшего о младшей сестрёнке, саму Арлету, в основном смотрящую на Домино — как будто с лёгким беспокойством и состраданием одновременно. Похоже, ей даже ничего говорить не надо было: главные его проблемы она считала на раз и, кажется, уже решала, что с ними делать.

Домой или в Управление Домино так и не поехал. В какой-то момент ужин перетёк в посиделки за чаем с Арлетой, во время которых почти она одна вела разговор, аурис же только и делал, что кивал или качал головой. Создавшаяся ситуация так сильно отличалась от всех тех, к которым он успел привыкнуть за сознательную жизнь, что он вообще не знал, как себя вести. И тем более не знал, каким образом вдруг оказался у Арлеты в постели — запомнил только её ищущие худые руки, горячие, как песок под солнцем, неожиданно прозрачные глаза, вырвавшиеся на свободу свои собственные давно запертые за семью печатями чувства и едва слышную просьбу перед тем, как уснуть: «Останься со мной».

Обо всём этом Рэксу и Аспитису Домино, конечно, поведал максимально кратко, в качестве предыстории того, как он узнал о смерти Азата, и всё равно получил от старого друга пронзительный, явно к чему-то побуждающий взгляд. Избегая его, аурис поторопился перейти к главному, в мельчайших подробностях, чтобы Рэкс не заострял внимание на его очередных психологических проблемах.

Проснулся Домино в середине ночи. Творящийся в мыслях сумбур почему-то схлынул, оставив после себя кристальную ясность — например, осознание того, что он опять совершенно ничего не понимает, весь мир — в том числе его собственный — катится к катастрофе и ему срочно нужна помощь, чтобы успеть поймать хоть парочку опор. Не пытаясь предугадать последствий своих действий и даже не подумав о том, что там, в больнице в городе Элевейте — забавно, то самое место, с которого началось его, Домино, сближение с Зебастианом, Рэкс всё ещё в коме, Домино оделся, бесшумной тенью выскользнул на улицу, махнув дежурящему телохранителю, на этот раз кейеру, и, опять никому ничего не сказав, сел в машину и поехал на Север.

Если бы Домино сообщил об этом Крайту, его завернули бы ещё на первой заставе — а так он получил хорошую фору, особенно если Арлета, обнаружив его исчезновение, не побежит просить о помощи всех подряд. На всех преодолеваемых блокпостах ни один из солдат не задал лишних вопросов. К следующей ночи Домино оказался в степи примерно посередине Гадюки, если чуть сместить координаты, по непонятной причине потерял связь со спутником и, поскольку уже слишком устал, чтобы, как в юности, ориентироваться по звёздам, решил сделать привал до утра. Он развернул машину к горам, где можно было встать под деревьями — всё лучше, чем посреди открытого пространства, по которому наверняка слонялись неприкаянные отряды недавно согнанного отсюда «Аркана», — однако вдруг заметил далеко на горизонте пляшущее огненное зарево. Разум Домино после всех потрясений и утомительной дороги явно отказывал — ничем другим он не смог бы объяснить своё решение направиться именно туда, как мотылёк на свет.

При подъезде, ещё скрытый ночью, но сам уже отлично различающий детали Домино понял, что наткнулся на догорающий лагерь-стоянку неизвестной принадлежности. Никакого движения заметно не было, как и звуков — кроме потрескивания пламени. Уже разворачиваясь, Домино краем глаза приметил странный силуэт возле центрального столба, остановился, привстал в машине — со времён Севера он так и не полюбил закрытые автомобили, — пригляделся, а потом, спрыгнув в ковыль, поспешил к лагерю.

Ему не показалось: к столбу и в самом деле был привязан человек. Идя к нему, Домино рассмотрел возле тлеющих или сгоревших палаток и другие тела — сцена вообще очень напоминала тот судьбоносный эпизод, когда, выручая Рафаэля, Рэкс разгромил их с Азатом лагерь. В спинах и головах аркановцев — они узнавались по нашивкам на форме — можно было различить кровавые дыры. Интересно, а тот, у столба, живой?

Подойдя к нему совсем близко — он сидел низко опустив голову со спутавшимися неопределённого цвета волосами, вытянув одну ногу и согнув в колене другую, со сцепленными наручниками за спиной через столб руками, — Домино присел на корточки, хотел приподнять голову, но где-то позади что-то взорвалось, и он обернулся, выискивая возможных поджигателей. Людей видно не было. Когда аурис повернулся обратно, пленник уже смотрел на него, и Домино едва удержался на ногах. Его собственное отражение, с набухшим синяком на скуле, улыбалось разбитыми губами. Зрачки — как булавочные головки.

— Я знал, — Азат сплюнул кровь и опять заулыбался. — Знал, что в мои последние полчаса… ты появишься. Освободишь мне руки, До? Не хочу сдохнуть… на цепи.

Домино переполз к его рукам, достал устройство для размагничивания электронных наручников, которое носил на поясе рядом с пистолетом, снял их — Азат тут же начал заваливаться набок, и он поймал его, пытаясь понять, где эта смертельная рана, раз Азат говорит о «последних получасах».

— А ты всё ещё мне доверяешь… — Азат засмеялся хрипло. — А если я сейчас нож под рёбра? Чтобы не умирать в одиночестве?

Домино посмотрел на него скептически.

— Я молю небо, чтобы ты успел мне рассказать, что случилось, прежде чем совсем потеряешь силы. Это… наши?

— Мои. Собственные. Расположение лагеря, как я понял, сдала твоя любимая младшая сестрёнка, теперь-то… небось уже в столице. А напал сын. Со своим… — Азат скривился, не обращая внимания на появившуюся на губах тёмную кровь, — любовничком. Брутус всех солдат разметал в одиночку, мне же преподнесли яд на серебряном блюдечке. Сказали, два с половиной часа дохнуть буду. Два уже прошло, если я не обманываюсь…

Домино коснулся его запястья — оно было ледяным, как будто уже мёртвым, а пульс — рваным и едва прощупывался.

— Отомстил мой мальчик Хас, — продолжал Азат, глядя куда-то в пустоту и, судя по то и дело дёргающемуся лицу, испытывая боль. — В основном, как он сказал, за то, что я над Брутусом измывался. Ну и что хотел из него, Хаса… свою копию… сделать. Вы как хотите, а мне кажется, всё лучше, чем этой гниде задницу подставлять… Ещё засосались у меня на глазах. Не подавись, папочка, нашей неземной любовью…

Домино молчал. Его переполняли все чувства вперемешку, и он не мог остановиться на чём-то одном. Половина его жизни — не по годам, по значимости — сейчас уходила в небытие, и как-то вдруг оказывалось, что он относится к ней совсем не так, как предполагал.

— Ты небось тоже счастлив, Домино? — Азат с усилием повернул голову, чтобы встретиться с бывшим названым братом взглядом. — Я в итоге получил за всё зло, как и ты и хотел. Те, кому я верил, предали меня…

— Мне жаль тебя, — тихо отозвался Домино, и аурис на его руках опять скривился.

— А мне, как и раньше, не нужна твоя жалость. Я сам, слышишь, ни о чём не жалею и тебе не советую! На какое-то время я исполнил все свои мечты… А ты, Домино? Получил что хотел? Высокий пост, Алекта…

— Алекта умерла, — Домино не ожидал, что его голос дрогнет: он был уверен, что пережил уже эту боль. Азат как будто потух лицом, но спросил преувеличенно равнодушно: