– Джесс… – хриплю, отталкиваясь от стены. Цепляюсь за кого-то руками и отбрасываю, словно обжигаюсь. Кручу головой, снова повторяя ее имя, но… она уже исчезла. Вновь слышу смех, кто-то щупает меня за задницу, другая рука проводит по рубашке на груди.

– Отвали, – цежу, не думая о том, с какой силой толкаю человека позади себя. Снова кручусь среди гостей. Ад из тысячи лиц, улыбок, поцелуев, стонов. Схожу с ума. Калейдоскоп вращает меня, ядреная паника покрывает все тело липким потом.

Поворачиваю голову. Под звуки рока, бьющего басами по вискам, скачет девушка, сверкая голыми ягодицами. Белья на ней нет, и стоящий рядом парень не упускает возможности схватить ее за задницу и притянуть к себе, завладеть губами. Я его вижу в первый раз, но на моей памяти это уже третий за такое короткое время. И будто пелена спадает с глаз, рождая внутри невероятной силы гнев и злость, каковых не помню в своей жизни. Никогда я не вспыхивал так сильно, чтобы превратиться в чудовище.

Сцепив зубы, разворачиваюсь и направляюсь к стойке диджея.

– Эй… – Не давая ему возмутиться, с силой толкаю. Он падает в толпу, а я вырываю из розетки все шнуры, и наступает блаженная тишина. На меня устремлены десятки глаз, но я нахожу одни. Изумленные, а через секунду – насмешливые.

– Все. Вон, – произношу громко и четко. На раздавшееся возмущение реагирую сильным ударом по ноутбуку, стоящему передо мной. Он отключается.

– Я сказал – вон! Увижу кого-нибудь через минуту – вызову полицию! Проведете время в тюрьме! Вон! – Хватаю ноутбук и швыряю об стену.

Визг, крики и полный бедлам, пока молодежь сбегает, толкая друг друга.

– Флинт! Мать твою! Ублюдок! – Среди всех распознаю голос Джесс, она медленно подходит ко мне. Голубые глаза сверкают от ярости, маленькие ладошки сжимаются в кулаки. Это меня злит еще больше. Стерва. Потаскуха. Убью. Хочется придушить ее, сжать горло и услышать слова извинений за все, что она во мне затронула.

– А ты сейчас получишь, – указываю пальцем на Джесс, спрыгивая с импровизированной сцены.

Меня не волнует, что обо мне подумают оставшиеся люди. Смотрю на нее, готовую драться со мной за эту паршивую жизнь, но мне этого мало. Мало остановить бедлам и рассадник похоти, мне нужно наказать ее. Именно она стала моим сегодняшним кошмаром, разрывающим внутри, и она же поплатится за это.

– Как ты смеешь?! Будешь оплачивать…

– Закрой свой грязный рот! – Повышая голос, хватаю ее за руку и тащу за собой.

– Отпусти меня! Флинт! Живо отпусти! Убью! Козел недоразвитый! – визжит Джесс, пытаясь вырваться. Обхватываю ее за талию и несу по лестнице.

– Я покажу тебе, какие бывают последствия! Научу, как это быть приличной! Шлюха! – Меня не особо трогают ее попытки освободиться. Я сильнее, крупнее и выше на целую голову. А сейчас к огромной мощи добавилось желание раздавить ее в своих руках. Причинить боль, которую она на всю жизнь запомнит. И подливают масла в огонь картинка разбросанных ног, ее стоны и порочная мольба.

– Отпусти! Ненавижу тебя! Хочу, чтобы ты убрался навсегда! Оставил нас навсегда! Ты здесь не нужен! Ты лишний! Предатель! Подонок! – кричит Джесс, и я, расслабляя руки, толкаю ее к стене в ванной.

– Подонок? По какой причине я стал подонком? Потому что не желаю видеть, как тебя трахают? Потому что это все не ты, Джасмин? Ни черта я не лишний! Тебя пороть некому! Избалованная маленькая потаскуха! – Воздуха не хватает от злости, кипящей внутри.

– Да, шлюха! И мне нравится быть такой! Мне нравится трахаться с разными парнями и сосать! Обожаю члены! Обожаю трястись от оргазма! Обожаю быть потаскухой! – Безумный смех вырывается из ее груди. Ужасает то, что она превратилась в низшее существо, не понимающее, насколько унизительно быть такой. – Ты же питаешься шлюхами, выбираешь их, чтобы насадить на свой член, а потом жениться на них. Так чего ты возмущаешься? Лицемер! Ты хотя бы знаешь, как тебя называют? Тупой кобель, трахающийся без разбора. Наслаждающийся развратом наркоман. Не строй из себя добропорядочного, ты окончательно потерял это свойство. Это ты шлюха, которую использует каждая девка, умеющая сосать. Ты…

Не выдерживаю оскорблений и взрываюсь. Хватаю Джесс за волосы и наклоняю над раковиной.

– А вот теперь я вымою твой рот, как обещал, – шипя, открываю воду и выдавливаю на ладонь жидкое мыло.

– Отпусти! Больной…

– О да, больной, наркоман. Что еще скажешь, шлюха? Как еще обзовешь?

Схожу с ума, хватаю ее за подбородок, заставляя открыть рот. Джесс дерется, пинается, царапает руки, но мне удается растереть мыло на ее языке.

– Отмою твой рот, чтобы ты напрочь забыла о том, что такое член! Вкусная сперма была? Заешь ее мылом!

Мне мало. В такой ярости я еще не был. Кажется, злее стать нельзя, но бешенство с каждой секундой только нарастает. Наслаивается, пока я с силой натираю ее язык и подставляю рот под воду. Кашляет, удары становятся слабее.

– Я убью тебя… кастрирую, – шипит она, выплевывая и разбрызгивая воду.

– Убьешь? Попробуй! Это ты сейчас получишь! За все, что сделала! – Подхватываю пальцами ее юбку и немного отклоняюсь. Оголенные ягодицы манят, застилая сознание алым туманом. – Нравится секс? Так получай! – С размаху и с немыслимой силой моя ладонь встречается с ее попой. Джесс дергается, кричит, но я еще грубее хватаю ее за волосы, чтобы она захлебнулась водой.

– Нравится быть оттраханной? Нравится узнавать, что такое взрослая жизнь? Пожалуйста! Боль нравится? И это я тебе дарю! – Новый удар, ладонь уже горит. Кожа Джесс окрашивается в розоватые отблески моих отпечатков, а мне все мало. Луплю ее снова и снова, пока она не затихает, а разум не откликается на тихие всхлипы.

Секунда, чтобы понять, как болит рука. Секунда, чтобы резко выпустить ее и отскочить. Секунда, чтобы моментально остыть и ужаснуться. Довела… довела до сумасшествия. Я не узнаю себя. Чудовище.

– Ненавижу, – плачет Джесс и выпрямляется. Потекшая косметика превратила лицо в отвратное зрелище, глаза опухшие и красные от слез.

– Конфетка…

– Ненавижу тебя. Когда-то я думала, что ты часть моей души. Что ближе человека у меня не будет. Когда-то ждала тебя. А сейчас ненавижу… тихо, в сердце. Ненавижу за то, что унизил меня. Ты никто… никогда не станешь близким снова… ненавижу. – Каждое слово сопровождается всхлипами, ее трясет.

Какая она маленькая и слабая. А я ублюдок.

– Джесс… прости… Джесс… – Делаю шаг к ней. Сам себе противен. Я в ужасе, в ступоре от того, что действительно отлупил ее.

– Не подходи. – Выставляет вперед дрожащую руку и пятится к двери в ее спальню.

– Джесс, прости меня, я с ума сошел… не ведал, что творю…

– Хочу, чтобы ты исчез. Навсегда. Без тебя… было намного лучше. Ненавижу… не подходи ко мне… не смей… – Ее тихие всхлипы тонут в грохоте захлопнувшейся двери.

Меня бросает в ледяной пот. Так и держу перед собой ладонь с полыхающей кожей. Мне страшно. Я не знал, что могу на такое решиться. Не знал… но оправдание у меня есть. Не хочу, чтобы она была такой. Я мечтал увидеть совершенно другого человека, который не будет говорить мне, как любит мужчин. Я мечтал, чтобы она стала намного лучше, чем я. Но узнаю себя. В этом создании отчетливо вижу себя. Отражение, которое тоже противно.

От мыслей становится больно в груди, словно меня бьют. Сердце отвечает такими же острыми ударами, а слышимый через дверь плач Джесс усугубляет мое состояние.

Выключаю воду и сбегаю к себе. Сжимаю руками голову, чтобы оборвать круговорот событий, не видеть перед глазами то удовольствие на ее лице, то слезы. Не повторять ее слова и не причинять себе боли. Я все вытерплю, но не ее боль. А я причинил ей страдания. Не мое это дело – лезть в ее воспитание. Не мое… Я лишний. Здесь все чужое, я стал самым чуждым звеном в семейной цепочке. И обострил положение.

Не понимаю, откуда такое желание, но хочу, чтобы именно она приняла меня. Позволила остаться, заново узнать ее, подружиться. Все, что сегодня произошло со мной, вышло за рамки семейных отношений. Мне лучше уехать, сбежать, чтобы не натворить глупостей. Их я и так сделал достаточно, сам показал, что быть доступным правильно, и меня трясет от понимания этого. Хоть самого себя рви за ошибки в надежде вернуть обратно время, когда мог что-то исправить. Быть рядом, наблюдать за ней и не позволить оступиться. Но моя глупость и юность, жажда скрыться и доказать неведомо что неведомо кому, уже сотворили непоправимое в прошлом.