Степан сразу же сменился в лице, побледнел, прорычал:

– Ах ты сволочь! – выдернул резко из ножен саблю и кинулся на Леску. Толпа астраханцев и казаков отпрянула назад, оставив Черкашина один на один с разъяренным атаманом. Есаул стоял, боясь взглянуть на Разина.

– Предупреждал я всех или нет?! – взревел Разин, подступая к Леске с саблей.

Есаул молчал.

Молнией сверкнула сабля атамана, и лежать бы в песке Черкашину с отрубленной головой.

– Батько, стой! Что ты делаешь?! – крикнул Семен Андреев, лучший друг Лески Черкашина, кинулся к атаману, подставив свою саблю и, тем самым, отвратив смертельный удар от есаула.

Но от сильного удара оружие вылетело из рук Семена и покатилась по песку, а разгневанный атаман уже снова занес клинок над головой Семена. Сверкнул клинок, но к атаману кинулись Фрол Минаев, Якушка Гаврилов, Иван Черноярец, заломили ему руки, отобрали саблю, потащили на струг. Атаман рычал, страшно матерился, упирался, кричал:

– Убью подлеца! Чтобы духу его тут не было!

Казаки втащили атамана на струг, а испуганная толпа разошлась. Виновника же укрыли до поры до времени, пока батько не отойдет.

Долго Степан неистовствовал у себя на струге, проклиная Леску.

Испуганная княжна забилась в угол. Потом атаман затих, потребовал себе вина. Хмурый и злой, пил в одиночестве водку без закуски. Вздыхал, ругал себя в душе за неудержимую свою ярость. А у атаманова струга на берегу роптали казаки:

– Сам, небось, с княжной тешится, а тут казак бабенку нашел, и из-за этого его жизни лишать? Да где это видано?

Кто-то из мужиков сказал:

– Да эта баба сама, по согласию, отдалась Леске – за узорочье. А муж ее шум поднял, народ созвал.

Прислушивался Разин к словам казаков, еще больше проклинал себя за горячность, но что было делать, жалеть поздно…

Заскрипел мосточек, на атаманов струг зашел Иван Черноярец и, как ни в чем не бывало, сказал:

– Степан Тимофеевич, большие лодки для катания по Волге готовы. Натянуты разноцветные паруса, приготовлены снедь и вино.

Атаман поднял голову, непонимающе уставился на Ивана, спросил упавшим голосом:

– Какие еще катания?

– Ты же сам с утра распорядился приготовить лодки.

Степан молчал, не зная, что ответить.

Тогда Черноярец стал его успокаивать:

– Не горюй, Тимофеевич, всякое бывает. Не надо бы тебе, атаман, перед казаками-то скисать.

Разин с надеждой посмотрел на своего есаула, думая про себя: «Хоть он меня не судит!»

А Черноярец с нетерпением заторопил атамана:

– Поспешай, Тимофеевич, пошли в лодку, вон она уже у борта твоего струга стоит.

Атаман неуверенно поднялся, направился к лодке, где уже сидели ближние есаулы, перешептываясь между собой. Последним туда прыгнул Черноярец, и судно медленно отчалило от берега. Казаки выгребали на середину реки. В лодке не было веселья.

Разин сидел один на носу струга, молчал, хмуро глядя из-под густых бровей на берег, где собирались уже толпы астраханцев.

А сзади чуткое ухо Степана улавливало негромкие речи его есаулов.

– Сам тешится с княжной, а нам нельзя!

– Вожжается с этой басурманкой, а с нами даже чарку выпить не хочет!

– Ребята, ведь он через нее бабой стал!

Слушал атаман такие речи своих казаков, и все в нем кипело. Неукротимая натура его искала выхода. Выпив водки, утерев рукой губы, атаман вдруг встал.

В струге все примолкли, как завороженные, уставились на Разина. Он медленно подошел к борту лодки, затем остановился и печально произнес:

– Вернул я княжну. Персидские купцы выкуп внесли.

Кое-кто из ближних есаулов от удивления привстал с места. Кто-то хотел высказаться, но осекся и замолчал.

Степан смахнул рукой набежавшую слезу, молча сел на край борта лодки, опустил голову.

Вдруг он выпрямился и крикнул, обращаясь к музыкантам:

– А ну, братцы, плясовую!

Грянула плясовая, неистово загремели бубны, им вторили накры.

– Эй, Еремка, черт, пляши! – крикнул атаман срывающимся голосом и, взяв ендову с вином, выпил до дна, не отрываясь.

Есаулы молчали, избегая взглянуть в глаза атаману, не знали, как вести себя.

А Еремка тем временем волчком крутился в пляске, выделывая замысловатые коленца. К нему присоединилось еще несколько есаулов.

Иван Черноярец, подняв чарку, крикнул:

– Братцы, пьем за атамана нашего, Степана Тимофеевича!

Есаулы закричали вразнобой:

– Любо!

– За батьку!

– За Степана Тимофеевича!

Казаки выпили, заговорили веселее. Атаман по-прежнему молчал. Он чувствовал, что бразды правления опять в его руках. Все заискивающе заглядывают ему в глаза, готовы исполнить любое его желание, снова идти за ним в огонь и в воду. Разин печально улыбнулся, потом пристально поглядел на своих есаулов и сказал:

– Что же вы, братцы, приуныли! – и, подняв свою чарку, крикнул: – Выпьем за княжну!

Казаки выпили вино, атаман же, не допив свою чарку, с размаху бросил ее за борт.

Обняв Ивана Черноярца и Фрола Минаева, Ефим запел:

Пока Ефим пел, Разин сидел, устремив потускневший взгляд на реку.

Веселья не получалось. Иван Черноярец дал знак гребцам, чтобы они плыли к казацкому стану.

По прибытии в лагерь Разин уединился, пил несколько дней водку, никого к себе не подпускал, кроме Ефима и Еремки.

Слышались с атаманова струга грустные песни, которые пел Ефим.

Разин тосковал по княжне, клял себя за горячность, проклинал себя за то, что отдал персидским купцам красавицу.

Казаки, проходившие мимо, слыша в песнях безысходную тоску, качали головами:

– Эх, как сердешный убивается! Как душу надрывает!

Утро выдалось прозрачное, голубое. Небо и Волга на горизонте слились в одну светлую линию. Только у берегов, в глубоких заводях реки, вода была по-осеннему темно-лазурна, и лишь изредка под дуновением ветерка по ее поверхности пробегала серебряная рябь. Кустарник и плакучие ивы, растущие по берегу, были нарядны, кое-где багряны с желтизной в листве.

Сегодня Разин собрался на воеводский двор. Тоску-кручину атаман в это утро отбросил, как ненужную шелуху. Нужно было делать дело и побыстрее уходить на Дон.

Иван Черноярец еще с вечера был предупрежден атаманом о предстоящем визите, и поэтому сундуки с посулами воеводе были уже готовы. Ближние есаулы, при оружии, отделанном золотом и серебром, толпились у атаманова струга, поджидая Степана.

Разин неторопливо вышел из своего шатра, пружинистой легкой походкой направился к ожидающим его казакам. Он ловил на себе виноватые, заискивающие взгляды ближних есаулов, видно, они тревожились за него, за его настроение, знали: дело у него сегодня нешуточное. Понимали, что сегодня решается их судьба: идти им домой на Дон, или еще долго оставаться в Астрахани. Но Степан был сегодня в хорошем настроении и намеревался закончить все дела с воеводами одним махом.

Князь Прозоровский встречал Разина на крыльце, как дорогого гостя. С ним рядом стояли воевода Семен Львов, дьяк Игнатий, подьячие, стрелецкие начальники, служилые иноемцы. Атаман перемигнулся с Иваном Черноярцем, тот чуть улыбнулся, кивнул головой, показывая, что, мол, сам воевода астраханский встречает их.

Степан с любопытством разглядывал Прозоровского. Князь был худощав, высокого роста, с седой бородой, строгим надменным лицом и тонкими губами.

Так вот он каков, его заклятый враг, грозный астраханский воевода?! Переломив свою гордость ради будущего дела, поклонился в пояс Прозоровскому и сказал:

– Здравствуй, пресветлый князь-воевода Иван Семенович!