– Что же ты, атаман, не похвалишься своей ясыркой?

«Пронюхал все-таки и про княжну» – подумал про себя Разин, а Львову ответил:

– Об этом буду говорить с самим воеводой, – и тут же спросил с любопытством: – А где же сегодня воевода Прозоровский?

Князь Львов переглянулся с дьяком Игнатием, затем ответил:

– Иван Семенович сегодня приболел и сам прийти не смог, поэтому все дела с вами поручил вести мне.

Казаки и астраханское начальство, увлекшись делами, забыли про накрытый стол, к вину никто не притрагивался.

Наконец, Львов, опять подняв кубок, произнес: – Давайте, все-таки, выпьем по чарке, тогда легче и дело решить, – и первый выпил крепкого вина. Его примеру последовали остальные.

Иван Черноярец, перекусив после первой чарки и вытерев усы рукавом, заговорил:

– Наше войско бьет челом перед воеводой Иваном Семеновичем Прозоровским и просит позволить нам послать станицу в Москву, чтобы принести вины казацкие своему великому государю.

Услышав о станице в Москву, князь Львов поморщился так, будто съел что-то кислое, забарабанил пальцами по столу, заерзал на лавке: по всему было видно, что затея атамана со станицей воеводе не нравится.

Подумал про себя князь: «Еще воров там, у государя, не хватало». Но делать было нечего, в споры вступать с казаками из-за станицы у воеводы в планы не входило. Он ответил:

– Что ж, об этом я сообщу Ивану Семеновичу, – и опять подумал: «Пусть едут, а за это атаман может мне посулы хорошие отвалить», – и скосил глаза на два туго набитых сундука, стоящие у двери.

Перехватив жадный взгляд воеводы, атаман обратился к Черноярцу:

– Не пора ли нам, Иван, одарить посулами наших астраханских начальников?

– Пора, Степан Тимофеевич, пора! – и, встав с лавки, заспешил к сундукам.

Черноярец достал из них дорогие товары, меха, украшения, золотую и серебряную посуду и стал одаривать приказных людей. Те жадными глазами следили за раздачей подарков, завидуя друг другу.

Князя и дьяка Игнатия Разин одарил сам лично. Два тюка аксамита и зарбафа, горлатную шапку с узорочьями атаман положил перед воеводой и прошептал ему почти на ухо:

– Сегодня, князь, жду тебя на своем струге. Поговорить надобно.

Львов даже не подал виду, что слышит шепот атамана. Продолжал внимательно рассматривает узорочье, но в ответ шепнул:

– Ладно, жди.

Уловив шепот между князем и атаманом, дьяк Игнатий навострил уши, прислушался, но в это время по знаку Разина перед дьяком поставили золотую и серебряную посуду, положили тюк парчи и камки мисюрской. Дьяк так и впился глазами в подарки, обрадованный, обхватил тюк с парчой дрожащими руками, пощупал товар тонкими, костлявыми пальцами, поросшими рыжими волосами. Алчные глаза Игнатия горели, он с жадностью продолжал глядеть на сундуки.

Разин снова сделал знак, и казаки поднесли дьяку кафтан голубого цвета, расшитый канителью. Дьяк живо примерил его: кафтан пришелся ему впору.

После подношения подарков казаки и приказные люди выпили вина. Разговор за столом оживился. Уже через некоторое время дьяк Игнатий сидел в обнимку с Ефимом и попом Феодосием. Тот бубнил басом, рассказывая о своей ясырке, которую он, изрядно подвыпив, решил подарить дьяку:

– Ты, дьяк, от подарка не отказывайся, я ведь эту бабенку, почитай, за так отдаю, потом не пожалеешь.

Дьяк, уже изрядно выпив, тупо соглашался, потом вдруг спросил:

– А на что мне эта басурманка? Что я с ней делать буду?

– Как это на что? – удивился Феодосий.

В это время Ефим, расправив могучие плечи, запел:

Когда Ефим закончил песню, дьяк Игнатий, совсем развеселившись, хрипло запел:

Все застолье покатилось со смеху. Князь Львов хохотал от души, даже прослезился. Игнатий же, закончив песню на полуслове, с удивлением озирался на всех.

Видя, что веселье зашло далеко, князь Львов решил сегодняшнюю встречу с казаками закончить. Поднял чарку и громко сказал:

– Выпьем за здоровье государя нашего Алексея Михайловича!

Все застолье вскочило на ноги с криками: «За государя нашего! За Алексея Михайловича!»

Князь исподволь наблюдал за Разиным, как же он поведет себя в подобной ситуации. А атаман, налив полную чарку вина, подошел к воеводе и сказал: «Выпьем же, князь, за государя нашего и будем ему верными слугами!»

Шестеро казаков во главе с Лазарькой Тимофеевым сегодня станицей отбывали в Москву, чтобы принести вины разинского войска великому государю всея Руси Алексею Михайловичу.

Степан Разин, провожая станицу, говорил с Лазарькой с глазу на глаз, наставлял, как вести себя и что говорить в Москве государю. Потом расцеловал на прощание каждого казака крест-накрест, по русскому обычаю, и затем долго глядел вслед уплывающей вверх по реке станице, до тех пор, пока лодки не скрылись из виду.

Дни летели за днями, а встречу с воеводой Прозоровским Степан Разин откладывал. Казаки по-прежнему ходили в город, торговали товаром, лечили раны, мылись в банях, братались с черными людьми. Сам атаман тоже частенько наведывался в город, а на воеводский двор не заходил.

Жили разинцы напоказ, безмерно сорили деньгами, без устали бражничали, радуясь передышке от похода. Атаман с ближними есаулами часто устраивал праздничные катания по Волге с шумными пирушками, на удивление и зависть астраханцам. В это время по берегу реки собирались большие толпы народа. Простой астраханский люд восторженно кричал, славя с берега атамана и его войско.

Еще когда первый раз казаки собрались идти в город, атаман всех крепко-накрепко предупредил: «Упреждаю, ребята! Жителей астраханских не задирать, женок не трогать. Торговые дела с купцами и простыми людьми, а также любовные дела с бабами решать миром. А тот, кто нарушит мой наказ, узнает, остра ли моя сабля! Помните, вы пришли домой, в Россию, вы – защитники простого народа!»

И этот наказ никто из разинцев за все время пребывания у Астрахани не нарушил. Но сегодня случилось непредвиденное. Проводив станицу, Разин уединился с княжной на своем струге. Вдруг внимание его привлекли голоса множества людей, крики, перебранка:

– Эй, вы, отпустите казака! – гневно кричал кто-то из разинцев.

– Чего его тащите?!

– Глядите, ребята, как они избили нашего Леску! – опять закричал кто-то из казаков.

Разин резко отстранил от себя княжну, схватил саблю и выскочил на палубу. Около мосточка, у струга, Степан увидел огромную толпу астраханцев и казаков. Два здоровенных мужика под руки держали Черкашина. Вид у есаула был ужасен: одежда изорвана, избитое лицо в синяках и кровоподтеках. Один глаз у Лески совсем заплыл, другой беспокойно бегал.

Атаман хмуро взглянул на толпу:

– Что же это такое? Почему мой есаул избит?!

Вперед вышел русобородый, небольшого роста астраханец, снял шапку, поклонился атаману в пояс:

– Батюшка ты наш, атаман! Вот этот твой казак изнасильничал мою женку. Зазвал я их к себе в гости, как добрых, угощал, а они выгнали меня из моего дома и давай тешиться с ней. Хорошо, что люди помогли от них отбиться, – и астра – ханец указал на толпу народа.