– Здравствуй, сестрёнка… Меня зовут Владимир. Я так рад видеть тебя. Ты такая красивая… Только чёрная, а я – белоголовый. Так меня дедушка зовёт. Вот тебе подарок. – Володька, не поднимая головы, чтобы не упустить взгляда девочки, достал из кармана брюк звоночек из обожжённой белой глины и тут же позвонил. Тонкий мелодичный звук сразу услышала малышка, стала искать колокольчик глазами. Нашла руку брата, увидела колокольчик, вроде бы даже улыбнулась и снова перевела взгляд на мальчика.

– К столу, дорогие мои, к столу! – громко, речитативом проговорила бабушка Вера. – Володенька, внучек, сядь рядом с мамой… Да-да, с мамой! Ты так долго её не видел. У нас второго деда нет. А твой пусть отдохнёт от тебя!

– Я, вообще-то, не устал от внука, – парировал, но как-то мягко и робко, дедушка Савва.

– А я хочу с дедушкой, – сказал мальчик с нотками упрямства в голосе.

– Что это ты, сынок? – Дед выразил недовольство поведением внука. – Просят тебя… Это же мама.

– А почему он сынком зовётся? – это опять встряла бабушка.

– Я хочу быть с тобой, дедушка! – Вовка понял, чего не мог так долго сказать дед: его, как сына, хотят оставить здесь, навсегда. «Ну уж фигушки!» – подумал мальчик и демонстративно засунул руки в карманы брюк. Он всегда так делал, когда чувствовал несправедливость взрослых по отношению к нему.

– Пожалуйста, Владимир, сядь рядом со мной! – ледяным голосом сказала мама.

– Нет… Нет! Я хочу быть с дедушкой! Всегда!! – Мальчик, сам того не ожидая, разревелся. Он смотрел на мать, в – глазах ненависть. – Ты – предательница! Ты, ты забыла папу. Ты бросила меня! Да, я всё знаю! Всё…

И, не медля ни секунды, Вовка побежал из квартиры. Ожидая ещё гостей, двери не закрыли на многочисленные замки.

Он легко выбрался с третьего этажа по пожарной лестнице и прямиком направился к чёрной «Волге». До самых стёкол машину покрывал густой серый налёт из дорожной пыли. Мальчик вытер слёзы и стал пальцами рисовать человечков с большими головами, маленькими туловищами и раскинутыми в стороны руками и ногами. За несколько минут их получилось около десятка…

Все человечки плакали.

Володька попросил Пашку об одном: при дедушке о Сталкере – ни слова. Сосед по парте, конечно, поинтересовался причиной запрета.

– Дед был в Чернобыле… Так всё тяжело для него. А здесь мутанты, монстры. Последствия радиации, в общем.

Так и договорились: играли только в Пашкином доме. Жуткая, мистическая игра! Сталкер мог сделать что-то ужасное с людьми. Вовка не выдерживал игру до конца: всё время казнённым представлялся дедушка…

А генерал грустил, чаще обычного, по два раза в неделю, ходил на могилу бабы Люды. Володю брал с собой только по воскресеньям, молча сидели на скамейке за общей оградой, несколько раз он говорил:

– Помни, сынок, вот это место рядом с бабой Людой – для меня. Я всё указал в завещании, но мой брат старше меня… Поэтому ты держи на контроле мою просьбу.

– Дедушка, ну чо ты всё о смерти да о смерти? Ты же сам всё время говоришь: «Будем жить!»

– А я – не отказываюсь… Ты уже большой, всё понимаешь. С тобой я проживаю третью жизнь. И я так счастлив! Так благодарю судьбу за то, что ты уговорил маму не трогать нас до конца учебного года.

– А ты точно поедешь со мной в Прагу?

– Точно… Я обязан привезти тебя к маме, в её новую семью. Ни один суд не даст мне право опекунства над тобой. Советовался я с прокурором, моим товарищем. Он всё точно доложил. Проиграл я на всех фронтах…

– Будем жить с тобой за границей. Отделим полдома, поставим ринг, Златка подрастёт, будем её тренировать. Разве это плохо? А, дедушка? Можно же так сделать? – Володька, независимо от себя, начинал реветь, украдкой, тихонько, чтобы не расстраивать деда.

– Подойди ко мне, Володя, – сказал как-то после школы дед Савва. Он поставил мальчика перед собой, положил мелко дрожащие руки на плечи, продолжил:

– На этом свете мне уже ничего не осталось ждать. А у тебя будет семья, ты привыкнешь со временем к маме, сестрёнке Злате, новому папе…

– Ну зачем ты так?

– Затем, что ты уже взрослый и понимаешь эти вещи. У каждого человека должна быть семья. Без этого нельзя… Пропадёшь… И мне так спокойнее. Вот завещание. Тебе я завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество. Вот банковский вклад на три миллиона рублей. Все генеральские сбережения. Негусто, конечно, но на учёбу тебе хватит. Квартира и дача – всё на тебя записано, но по достижении совершеннолетия. Так что ты у меня – миллионер… Ха-ха-ха-хё-ёх, – смеётся дед.

– Дедушка, а на фига мне всё это?!

– Ты же в капитализме живёшь… Сейчас без денег нельзя! Без денег сейчас – ты ничто, прости меня, за грубость. – Дед не договорил. – Но об этом ты сообразишь, когда закончишь школу, пойдёшь в летное училище. Ты не передумал?

– Нет, конечно, как и папа, в академию имени Юрия Алексеевича Гагарина!

– Вот и хорошо… Это письмо я написал за своей подписью и печатью, как старый командующий. Если тебе будет невыносимо в жизни, ты прочитай его и реши: кому из военачальников передать. Я прошу не бросать на произвол судьбы сына Героя России…

Дед, запрокинув голову, долго дышал, не глядя на внука.

Потом вдруг спросил:

– А что за игра у вас с Пашей, на веранде вы сражались, пока я спал в кресле?

– Да, это про Сталкера… Мутанты там, лесные люди, почти дикари.

– Там и Чернобыль вспоминается? И о реке Припять вы говорили?

– Да, всякая чушь…

– Нет, сынок, это не чушь. Это тысячи облучённых жителей города и солдатиков, которых я бросил на реактор. Это медленная бесконечная смерть…

Год в школе Володя закончил почти на отлично. За несколько дней они упаковали с дедом вещи, собрались лететь в Прагу. И вдруг появляется заграничный папа. Он поблагодарил на ломаном русском языке дедушку Савву, объявил, что, с учётом возраста и дороговизны перелёта, тому не надо лететь. Да и внуку так спокойнее.

– Резать так резать! – сказал он. – Вы – человек военный, должны понять…

На удивление, Владимир молчал: не плакал, не капризничал, замкнулся и ни слова не проронил до самого прощания с дедушкой. Они ушли к реке, около часа ходили по берегу, крепко держась за руки. Счётчик таксист выключил, получив от генерала двойную стоимость дороги в аэропорт.

– Ты всё понял? – спросил дед, целуя внука.

– Я буду писать тебе письма… Передавай привет бабе Люде.

– Прощай! Ты настоящий сын…

Владимир, Володя – Белая головушка больше никогда не увидит деда.

Генерал застрелился ночью.

Сына, родившегося в семье Василия Колышкина, героя войны, вернувшегося зимой 45-го домой инвалидом первой группы, назвали Вадимом. До него в семье уже было четверо ребят. И вот – дитя Победы. Он оказался здоровым пацаном, который рос как и все мальчишки многоквартирного муравейника, именуемого в документах общежитием ткацкой фабрики. На четырёх этажах кирпичного дома размещалось порядка семидесяти комнат с общими кухнями, туалетами и умывальниками. Однако была горячая и холодная вода, а в подвале располагалась прачечная с несколькими ваннами и душем. Жили, как говорится, даже с некоторым социальным «комфортом».

Они идут с отцом по разбитой подводами осенней дороге, как две странные тени. Одна, покрупнее, сгорбившаяся, волочит по грязи ногу, подпирая её самодельной еловой палкой. На отце фуфайка без карманов, обшитая чёрной технической марлей, которая закручивается под коленями и мешает идти. Одежда напоминает брезентовые накидки грузчиков, в которых они, матерясь и сморкаясь, таскают по дощатым настилам тяжеленные мешки.

Отец еле дышит, часто останавливается, на сына не обращает внимания. Вадим то и дело забегает вперёд, старается схватить свободную руку отца, чтобы идти рядом. Не выходит: тот зажал в руке носовой платок, сделанный из выцветшей наволочки и подрубленный по краям грубым швом. Вытирает лоб, одновременно поднимая огромных размеров чёрную драповую фуражку, кажущуюся сыну жуком-плавунцом, вдруг надумавшим взлететь в небо.