– Светик ты мой! Солнышко моё. Как я соскучилась по тебе…
– Так не езди больше в город! – парировал внук. – Оставайся с нами, будем в футбол играть. – Про мороженое он никогда не проговаривался: слово, данное деду, держал крепко.
– У врачей я была, чтоб болячкам моим было пусто!
– А ты в садик приходи, там Валентина Ванна сразу вылечит тебя уколами…
Ужинали втроём, а перед сном иногда звонила мама. Каждый раз она говорила:
– Вызовите мастера, поставьте «Скайп». Ладно, приеду, сама всё сделаю, беспомощные…
Дедушка в кресле читал до тех пор, пока Володя не засыпал. Набегавшись за день, он отключался быстро, спал крепко. Дед поправлял одеяло, гладил его по голове, тихо говорил:
– Сынок, дорогой ты мой. Будем жить дальше, сынок…
* * *
Они шли вдвоём по дороге из садика. На девочке, смуглолицей, с алыми губами и зелёными глазами, надета ярко-жёлтая курточка, почти закрывающая шотландскую клетчатую юбку, на ногах – оранжевые шнурованные сапожки. Мальчик одет неброско, но практично, под осеннюю погоду и возможный дождь. За ними, в двух шагах, шёл охранник, потом – полз чёрный громадный джип с водителем и женщиной средних лет, видимо гувернанткой. Девочка говорила без умолку:
– А ты знаешь, что мы – соседи? Напротив вашего домика стоит наша вилла. Я приехала из Испании, прожили там год. Маме климат не понравился. А я умирала от скуки. Я сама попросилась ходить в садик. Умора с вами… Вы все такие маленькие. А мне уже семь, но мама сказала, что в школу ещё рано идти. А тебе сколько лет?
– Тоже скоро семь будет…
– Ты придёшь ко мне на ланч?
– Не знаю… – Мальчик даже остановился от неожиданного вопроса. – Мне поговорить надо с дедушкой.
– Но ты же как взрослый… Вот домой ходишь один.
– Нет, это не так. Я знаю, что дед всё равно встретит меня на повороте. Он говорит, что ему нужна прогулка. Выходит на улицу. И встречает меня почти у дома…
– Видишь, видишь, а я что говорю! Вон за мной трое идут и машина. Устала я с ними ругаться!
– Давай я буду заходить за тобой. Дед нас проводит до угла. Дальше мы сами. И домой так же будем ходить…
– Отлично! Просто класс! – Девочка запрыгала на одной ноге, потом схватила мальчика за плечи, прижала и поцеловала в щёку. – Ты помнишь, как меня зовут? Помнишь?!
– Конечно, Анджела…
– Не Анджела, а Анжела. Все путают! Я же не путаю, зову тебя Володя…
– И я больше не буду путать. Познакомься, это мой дедушка. Его зовут Савва Владимирович…
Девочка представилась по всем правилам этикета, с реверансом. Из машины за ней наблюдала гувернантка. Оставшийся отрезок дороги прошли все вместе, говорила, по-прежнему, Анжела. Дедушка и внук узнали, что их сосед напротив – миллиардер, торгует мебелью и землёй, что здесь у них – вилла в ближнем Подмосковье. А ещё большущий дом в Сочи и виллы в Юрмале и Испании. И что она мало видит отца и очень скучает по нему.
– А твои родители кто? – неожиданно спросила она Володю.
– Мама психолог… А папа… – Внук посмотрел на деда, вздохнул прерывисто. – А папы у меня нет.
– Мама моя говорила, что он разбился на самолёте и что ты сирота.
– Да, он погиб… Но у меня есть дедушка! Он – военный. И он мне вместо папы… И я буду военным! А ты – дура! Да-а-а! – Вовка почти плакал, огромные слезинки стояли в глазах.
Дедушка положил руку на голову мальчика. Видно было, как им плохо, как глубоко и тяжело они дышат.
– Извините… Нам надо идти, – сказал пенсионер. – Приятно было познакомиться.
– Подумаешь, воображала! Сам дурак! – почти кричала девочка вслед уходящим мальчику и старику. – Военным будет… Ну и воюй! Не буду с ним дружить. И в садик этот чёртов ходить больше не буду! И не трогай меня, лягушка очкастая…
Калитка на участке напротив виллы захлопнулась, конец ругани мужчины не слышали, зашли в дом. Вовка украдкой плакал. Дед гладил его по голове, говорил:
– Ничего… Всё проходит. И мы привыкнем… Будем жить дальше, сынок.
3. Последний дом бабы Люды
Из-за бабы Люды Володя стал поэтом. Он учился в первом классе, когда на дачу съехалось много гостей. Осенний дворик с опавшими листьями тополя и клёна не вместил все машины, пришлось парковаться перед калиткой. Юбилей: все целовали бабушку, дарили цветы, пакеты с подарками. А командующий каким-то округом – друг дедушки с военного училища – подарил бабе Люде дачный участок и «карту на предъявителя». Только, что это за карта, Володя не понял.
На стул он, конечно, не вставал, но свои стихи, которые не показал даже деду, читал в столовой, самой большой комнате дачи. Там было такое четверостишие:
С днём рожденья поздравляем!
И здоровия желаем!
Праздничного ждём мы блюда,
Испечёт нам баба Люда!
С той поры Вовка частенько вспоминал рифму: «Люда – блюда». Дед сердился, а бабушке нравилось, она говорила, что не хотела бы видеть ребёнка солдафоном, пусть развивает творческую жилку. Дед вспылил:
– Какое творчество нашла?! Убогая рифма, похожая на дразнилку.
– Все с чего-то начинали… Помнишь раннего Симонова?
И бабуля начинала читать стихи по памяти: это могло продолжаться и час, и даже больше. Тогда дед, большой, почти двухметровый, подходил к хрупкой, достающей ему всего до подмышек жене и целовал её в губы. Володька начинал считать вслух:
– Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать! Кто не спрятался…
– Ох, голова закружилась, – говорила бабушка и садилась в кресло. Дед домывал посуду или подметал пол, короче, завершал работу, которую не доделала хозяйка.
К зиме у бабы Люды всё чаще повторялось головокружение. Она заметно похудела, мало ела, на опухшие ноги перестала налезать обувь. Обследование проходило в военном госпитале. Володя многого не знал, но, по настроению деда, понимал, что с бабушкой происходит что-то нехорошее. Потом бабушке стало намного лучше: они в весенние каникулы даже планировали съездить на реку, посмотреть подаренный участок под дачку.
К этому времени мама Владимира совсем отошла от семьи. Она подготовила документы для работы в Чехии, несколько раз пыталась поговорить с сыном. Но дед обрывал её:
– Оформи отношения, зарегистрируйтесь, потом будешь говорить с ребёнком!
– Это, в конце-то концов, мой сын! – нервничала мама, стараясь не шуметь: Володя спал рядом со столовой, где по-прежнему собиралась семья. – Что ещё надо: я скоро рожу от Яна ребёнка…
– Он развёлся с женой? – жёстко спросил дед.
– Это дело времени, от полугода до…
– Вот когда поженитесь, будем обсуждать эту проблему… – последнее, что услышал мальчик: дед выключил в столовой свет.
* * *
Лето запаздывало, неделю-вторую набухали почки, но листочки не проклёвывались. Тополь второй раз сбрасывал жёлтые окантовки от почек, пачкал машины, мазал вывешенное чистое бельё, и Володина соседка по даче даже материлась на деревья. Дед готовил обед, мальчик один играл во дворе, расставлял под деревьями старые игрушки, а потом сбивал их теннисным мячом. Бабушки Люды дома не было. Она третий раз лежала, но уже не в госпитале, а в хосписе.
Дедушка всё чаще рассказывал внуку о жизни с бабулей: он увлекался, не стеснялся говорить, как он любит свою единственную и неповторимую Людочку. Вовка замечал, что иногда деду не хватало воздуха, он прерывал рассказ и отворачивался к окну. «Военные не плачут, – знал внук генерала и сын офицера-лётчика, – но иногда… Почему так грустно без бабы Люды? Да и мама опять уехала в Прагу, успела сказать, что обязательно заберёт меня к себе. Там будет настоящая семья. Как будто с дедушкой Саввой и бабушкой Людой у нас не настоящая семья. Ещё какая настоящая!»
– Подойди ко мне, Володя, – сказал неестественно суровым голосом дед, стоя на небольшой лестнице веранды. Мундир с золотыми погонами отутюжен, ботинки начищены, фуражку держит в руках. Мальчик всё успел подметить, пока шёл к деду. И на нём – походные ботинки, куртка-ветровка, красивая бейсболка на голове. – Присядем на минутку, сынок… – Дед расположился на обшитом зелёным вельветом диванчике, Володя – присел на ступеньки лестницы. – Значит, так, мой мальчик… Мы едем к бабушке Люде. Хотел тебе сказать… баба Люда… скоро умрёт.
