Вторая половина XX века, подтвердив жизненность концепции мирного сосуществования, потребовала качественно новых подходов к политике. Или жить в мире, или не жить вообще — такую постановку вопроса диктуют новые условия, в которых оказалось человечество. Так поставило вопрос постепенное нарастание нестабильности, неустойчивости цивилизации, вызванное не чем иным, как деятельностью самих людей.
Накопление ядерного оружия создало реальную, технически осуществимую возможность самоубийства человечества. Открытие эффектов «ядерной ночи» и «ядерной зимы» лишило оптимистов их последнего прибежища. Все более опасный характер стало приобретать воздействие на природу промышленной деятельности людей. Отсутствие экологической дисциплины, массового экологического сознания приближает тот момент, за которым может начаться губительная для человечества цепная реакция необратимых перемен. Нарастает социальная напряженность. В ее основе разительные контрасты общественного развития в различных регионах мира.
Ни одно государство, сколь бы могущественным оно ни было, ни одна группа государств не в состоянии справиться с острейшими, грозными проблемами, в которые погружено человечество. Только взаимодействие всех в условиях мира, только осознание всеобщей взаимозависимости и выдвижение на первый план задач общечеловеческих позволяет людям обрести уверенность, предотвратить социальные и экологические катастрофы, наконец, просто выжить.
Чтобы понять, что человечество стало смертным, чтобы положить это понимание в основу политической философии, потребовалось несколько десятилетий. Инициатором поворота к новому политическому мышлению как основе международной деятельности стала наша партия. Советские коммунисты исходят из того, что при всех различиях на мировой арене, при всех столкновениях интересов уже нельзя жить по тысячелетним традициям «кулачного права». Это диктует необходимость и делает неотложной коренную ломку многих привычных подходов к внешней политике, ломку традиций политического мышления, взглядов на проблемы войны и мира, на оборону, безопасность отдельных государств и безопасность международную.
Новое политическое мышление — это прежде всего и главным образом научное мышление. Те методологические установки, которыми должен руководствоваться политик, практически не отличаются от установок, которыми должен пользоваться ученый, исследующий общество. С той, разумеется, разницей, что политик озабочен не столько объяснением мира, сколько преобразованием его.
На первое место здесь я бы поставил умение видеть мир таким, каков он есть, во всей его сложности и противоречивости, не закрывая глаза на «неприятные» факты, не отворачиваясь от процессов и явлений, которые не укладываются в рамки традиционных теоретических представлений, не успокаивая себя процеженной, отшлифованной, сглаживающей острые углы информацией, которую с таким мастерством и размахом готовит бюрократический аппарат. Без беспощадного реализма, без смелости посмотреть в глаза правде, как бы горька она ни была, новое политическое мышление теряет смысл.
Теряет оно смысл и без постоянной готовности самокритично оценивать свои собственные выводы, собственные позиции и поведение. Здесь имеется в виду и, так сказать, историческая самокритика, то есть умение и желание извлекать уроки из истории, из опыта прошлых лет, и самокритика, относящаяся к злобе дня, к формированию и реализации сегодняшнего политического курса. Гибкость, способность вовремя заметить и признать свою ошибку, изменить выбор приоритетов, произвести «перенацеливание» политики — неотъемлемые свойства мышления, которых требует время.
Наконец, новое политическое мышление по своему существу — сугубо творческий, не знающий идеологических ограничителей процесс. Это прорыв в многоцветный, наполненный неожиданностями мир, понимание которого предполагает постоянное обновление, ревизию наличного теоретического багажа, критическое и вместе с тем конструктивное взаимодействие с теоретическими построениями наших идеологических, социальных оппонентов. Отвергать априори какие-либо взгляды лишь потому, что они высказаны и развиваются немарксистом или антимарксистом, — значит демонстрировать собственную узость взглядов.
Итак, беспощадный реализм, самоанализ и самокритика, восприимчивость ко всему новому — таковы, как представляется, главные методологические характеристики нового политического мышления. Сами по себе эти характеристики в той или иной форме давно освоены философией, наукой. Но взятые в комплексе, внедряемые не только в процесс политического анализа, но и в процесс принятия внешнеполитических решений, они обретают новую жизнь.
Содержательная сторона политического мышления ядерной эпохи охватывает прежде всего то, что появилось в политической жизни человечества за последнее время и без понимания чего невозможно формирование рационального политического курса.
В первую очередь здесь следует отметить категорическое отрицание роли насилия, военной силы для решения исторического спора между капитализмом и социализмом. Перенос проблематики войны и мира в систему ядерных координат лишил дилемму — капитализм или социализм? — ее военно-политических измерений. Никто не может победить в ядерной войне, а погибнуть могут все. Ядерная война, таким образом, перестает быть средством достижения какой бы то ни было политической цели.
Соответственно лишается рационального основания и гонка вооружений, поскольку в современных условиях, накапливая оружие, нельзя «накопить» безопасность. Такая гонка ведет (и уже привела) в тупик. И это опасный тупик, ибо продолжающееся нагромождение гор оружия усиливает недоверие, а значит, делает все более неустойчивым то равновесие, которое пока спасало всех.
Из этого тупика есть только один выход — начать движение к безъядерному миру. Предложенные Москвой программа, и если угодно, «расписание» ядерного разоружения изложены в Заявлении М. С. Горбачева от 15 января 1986 года. Подписанием Договора по РСД — РМД этот путь начат. Путь начат, но он не будет легким.
Острые дебаты, которые велись в США вокруг ратификации договора, показали, что его противники многочисленны и активны. Многие их аргументы граничили с фальсификацией, многие имели частный, даже «придирочный» характер. Но были и аргументы, которые опирались на общие философско-исторические представления, на принципиальное отрицание правомерности и возможности мирного сосуществования между капитализмом и социализмом.
В качестве примера приведу пространную выдержку из статьи Ч. Краутхаммера в «Вашингтон пост». «Соглашения по контролю над вооружением в основном являются символическими, они главным образом преследуют цель продемонстрировать западной общественности, что гонка вооружений взята под контроль. У них мало общего с безопасностью и еще меньше с миром. Подлинная разрядка, — утверждает Краутхаммер, — станет результатом не ядерных договоров, а соглашений совсем иного рода. Враждебность между Востоком и Западом станет меньше, а вместе с этим уменьшится и опасность войны, когда Советы наглядно продемонстрируют два исторических изменения в своем поведении: что они не собираются распространять свое господство (на такие аванпосты, как Афганистан, Никарагуа и Ангола) и что они не собираются уничтожать дух гуманности там, где они господствуют, то есть когда они убедительно начнут демонтировать аппарат тоталитаризма».
Не будем обращать внимание на затасканные клише вроде «господство» или «тоталитаризм». Обратим внимание на суть подхода. Возможность «подлинной разрядки» Краутхаммер обусловливает «замораживанием» социальных перемен в мире и эрозией социализма. Все это мы много раз слышали. И много раз отвечали: весь смысл разрядки, мирного сосуществования, соглашений о контроле над вооружениями в том и состоит, чтобы научиться сотрудничать с партнером, который не похож на тебя, который не нравится тебе, но «отделаться» от которого невозможно.
Значит ли это, что мы отвергаем любые критические замечания о своем поведении на международной арене или о порядках в нашей стране? Нет, конечно. Отстаивая и защищая свои интересы, поддерживая своих друзей, мы будем считаться и с интересами других участников мирового сообщества. Мы будем перестраивать и свои внутренние порядки. Но не для того, как этого хотели бы наши противники, чтобы «размягчить» социализм, а для того, чтобы сделать его более прочным.
