— Смерти мне чаял, пёс? — прохрипел Безносый и ударил Степана ножом в живот. — Ныне и сам сдохнешь!

От второго удара глаза резчика распахнулись ещё шире, изо рта хлынула кровь, но рука, державшая безносого убийцу за глотку, не ослабела, а, напротив, сжалась ещё сильнее. Аким захрипел, глаза его выпучились, лицо потемнело от прилившей крови, а потом начало приобретать синеватый оттенок. Собрав последние силы, он попытался оттолкнуть от себя Степана. Лохмотья у него на груди затрещали, пальцы Степана сжались, как тиски, и последним, что услышал Безносый Аким, был тихий хруст его раздавленной гортани. Хлипкие деревянные перила с треском переломились, когда резчик ударился о них спиной, и заклятые враги вместе рухнули в воду, подняв фонтан мутных брызг.

Наутро пушечный литец Андрей Чохов, понурив голову, стоял перед деревянной моделью Царь-пушки в сарае, где работали резчики. Подмастерья Степана Лаптева, сбившись в кучку, притихли у него за спиной. Весть о судьбе резчика уже облетела слободу. Кто-то издалека видел драку на мосту; когда туда добежали, было уже поздно: рядом с проломом в перилах на дощатом настиле осталось только несколько пятен крови, короткий широкий нож да оброненная кожаная калита с несколькими мелкими монетами внутри. Там же, в калите, нашли свёрнутую затёртую бумажку с наброском орнамента, который ныне красовался перед глазами Чохова. В полуверсте ниже по течению рыбаки наткнулись на запутавшегося в сетях мёртвого безносого нищеброда; тело резчика так и не отыскали — видать, его унесло течением.

Взгляд пушкаря снова упал на вплетённые в орнамент крохотные, размером едва в половину ногтя, буквицы. Надобно было решать, что теперь с ними делать. Подпускать к тонкой работе подмастерьев покойного Степана не хотелось: мастер боялся, что те напортачат, загубят из-за малости большую, ладно сделанную и зело важную работу. Да и гнев пушкаря на Степаново самовольство теперь, после смерти резчика, улетучился. Буквицы те, ежели приглядеться, и впрямь смотрелись красно, а ежели не приглядываться, так были и вовсе незаметны. И казалось уже, что, если их убрать, орнамент получится каким-то пустоватым.

Чохову подумалось, что резчик, очень может статься, покривил душой, когда сказал, что вплёл те буквицы в узор только для пущей красы. Имя самого Андрея Чохова гордо красовалось на стволе почти что рядом с именем царя. Так неужто знатный резчик, вложивший в создание чудо-пушки немало труда, не заслужил права оставить на память о себе хотя бы такую малость? А может, неспроста случилось так, что он умер, не успев, как обещал, срезать то, что ему, Андрею Чохову, показалось баловством и самовольством?

Приняв решение, мастер махнул рукой, надел шапку и пошёл восвояси.