========== Глава 27. ==========

Впервые я встретил Скорпиуса в две тысячи четырнадцатом году, когда нам обоим было по восемь лет. Ну как встретил — я видел его издалека, с верхней трибуны стадиона, и лишь со слов родителей понял, что это отпрыск знаменитых Малфоев.

Позже, в Хогвартсе, когда мы встретились на третьем курсе, я понял, что уже тогда между нами была одна общая черта, которая разительно отличала нас двоих от девяноста процентов волшебного мира. Мы оба ненавидели квиддич, но оба присутствовали с семьями на грандиозном финале Кубка Мира, в Патагонской пустыне, что в Аргентине.

Мой папа радовался, как ребенок, когда держал в руках стопку билетов. Он бредил Чемпионатом, подготовка к которому в нашей семье началась за месяц до самого матча. Мне и Джеймсу предстояло выучить историю квиддича от зарождения и до нынешних дней, в совершенстве знать правила и различать команды по форме, талисманам и знаменитым игрокам. И если Джеймс «заболел» квиддичем, то я не проникся, но уже в лагере Патагонской пустыни атмосфера чемпионата меня поглотила.

Это было самое грандиозное зрелище, сам лагерь болельщиков. Фейерверки, живые постеры сборных, которым предстояло столкнуться в финале — болгарской и японской, многочисленные лавки с сувенирами, игрушками, инвентарем для квиддича, едой, крохотные палатки, похожие на разноцветные пятна на фоне кирпично-красной пустыни, громкие болельщики, снующие туда-сюда министерские служащие, отвечающие за порядок.

Наша ярко-оранжевая, похожая на мандарин палатка с виду была не более метра на метр, но запросто вместила нас пятерых, Тедди Люпина и семью дяди Рона, притом, что у каждого была своя просторная кровать, а в палатке имелась небольшая кухонька, огромный круглый стол и ванная комната. Но лучшее в магической палатке — прохлада, потому что снаружи дышать было просто нечем.

В палатке мы прожили два дня, дожидаясь матча. Не скучали — семья у нас огромная, веселая, да и лагерь скучать не давал, чего только стоили драки болгарских фанатов против японских болельщиков.

Папа подметил, что матч будет грубым: болгарская сборная вообще славилась жесткой игрой, а японцы, хоть и не били морды противникам в процессе захвата квоффла, но часто не гнушались обманными маневрами, нацеленными на то, чтоб покалечить игроков в процессе не очень честной игры.

Ну и, конечно же, не обошлось и без горячих споров.

— Японцы возьмут кубок, — заверил дядя Рон, когда мы стояли в очереди за креветками и овощами, жаренными на огне. — Их охотники самые сильные из всех, кто прошел в полуфинал.

— Так уж и самые, — усмехнулась мама.

— Ни один японец не свалился с метлы, в то время как играющая с ними до этого Польша растеряла половину команды, — уперся дядя Рон.

— У болгар есть Крам, — напомнил папа.

Дядя Рон фыркнул.

— Крам уже не звезда, — сказал он тихо, чтоб болгарские болельщики не слышали. — Он военный, какого черта ему взбрело в голову вернуться в квиддич? Тем более что он, давайте прямо, староват.

— Он всего на три года старше тебя, папа, — напомнила Роза, моя кузина.

— Так я в квиддич и не лезу, — пожал плечами дядя. — Хоть бейте меня, я ставлю на японцев.

— Не будь Крама в сборной, он болел бы за Болгарию, — одними губами прошептал папа, а мама звонко рассмеялась.

Дядя Рон повернулся к очереди, но мы видели, как он, почему-то, раскраснелся.

На стадионе мы встряли в еще одну очередь — японцы и болгары снова устроили побоище, на этот раз даже без мракоборцев не обошлось. Хорошо, что папа был в отпуске и не кинулся разнимать болельщиков.

В ложу поднялись спустя полчаса, держась друг за друга, чтоб не потеряться.

— Какие места! — восхищалась мама.

— Какие? — спросил я.

— Отличные. Вот увидишь, бладжеры будут пролетать на расстоянии вытянутой руки от нас.

Бладжер, умело запущенный, способен раздробить кости. Сомнительная характеристика наших мест.

Пока Джеймс листал программку, а еще совсем маленькая Лили тыкала пальцами в пролетающие перед зрителями объявления от спонсоров матча, дядя Рон с братьями толпились в новой очереди: игроки раздавали автографы.

Вообще-то игроки просто пытались пройти в раздевалку, но фанаты оцепили их со всех сторон, поэтому пришлось устраивать внеплановую автограф-сессию.

— Смотри. — Тетя Гермиона, сидевшая рядом с мамой, подозвала к себе папу. — Малфои.

Я невольно повернул голову в ту же сторону, что и папа, чтоб разглядеть каких-то давних «друзей» родителей.

Мистер Малфой выглядел тогда точно так же, как и сейчас, выражение лица ну просто один в один, складывалось впечатление, что у этого человека жизнь стабильная, как курс галлеона в лучшие годы. Миссис Малфой (хоть позже Скорпиус и говорил, что она перестала носить эту фамилию, когда сыну исполнилось три года) — красивая, статная, одета немного неподходяще — ступеньки высокие, а она на высоких каблуках и в узком черном платье до середины икры.

— Я тебе сказала, нельзя колдовать на стадионе, — раздраженно произнесла она, ударив по рукам мальчика восьми лет, который явно не хотел подниматься на трибуну, в ложу для особых гостей, расположенную на два ряда ниже нашей.

Вот уж кто был на тот момент совершенно непохожим на себя повзрослевшего — это Скорпиус Малфой.

Я увидел его мельком, через стекла очков, при мигающем разными огоньками освещении, но у меня в голове отложился этот образ невероятно красивого ребенка.

Мы встретились взглядами случайно, когда мать заталкивала (иначе не назвать) его на трибуну, а он жалостливо взглянул вверх, словно ожидая от кого-то помощи. И тогда я увидел его лицо: тонкие черты лица, совсем еще не длинный нос, не было острых малфоевских скул. Волосы до плеч, зачесанные назад, как у отца, и только глаза остались теми же — большие, ясные, светло-карие.

Взрослые что-то тихо говорили о Малфоях, зачем-то сплетничая. А я смотрел на белокурого мальчика, хорошо его понимая в том, что он тоже явно не любил квиддич.

Не любил настолько, что когда его родители, вновь собрались вниз, чтоб приветствовать какую-то важную шишку, Скорпиус цепко ухватился за отцовскую руку и умоляюще взглянул на него.

— Успокойся, — процедил мистер Малфой, разжав пальцы сына. — Ну чего ты ноешь постоянно? Ноешь и ноешь, чего тебе еще не так? Может тебя домой отправить? На кухню, к домовику?

Скорпиус закивал.

— Ты пять минут нормально можешь посидеть? — вскинулась миссис Малфой. — Чтоб тебя японцы потом на другом конце пустыни не находили.

Они спустились вниз (и как миссис Малфой не убилась на лестнице, в своих туфлях), а Скорпиус крепко зажмурился и глубоко вздохнул. Он боялся высоты, до сих пор боится, а родители оставили его в ложе одного.

Впрочем, боялся Скорпиус недолго. Я видел, как он запустил в карман черной жилетки руку и вытащил золотые карманные часы, которые, оказавшись в его ладони, тут же превратились в юркую желтую канарейку.

Тогда я почувствовал укол зависти: в Малфое, моем ровеснике, магия уже била ключом, я же пока был совершенно маглообразен.

Пока он играл с канарейкой, отвлекаясь от страха высоты, Малфои-старшие уже, видимо, со всеми поздоровались, потому как поднимались к сыну. Астория, придерживая юбку, громко жаловалась на что-то.

Скорпиус, услышав ее голос, встрепенулся и подкинул канарейку. Птица взлетела в воздух, что-то довольно щебеча, и тут же обратилась в золотые карманные часы, которые упали Скорпиусу прямо в руку. Он поспешно сунул их обратно в карман.

Мистер Малфой, сев рядом, поймал парящее перед его носом золотое перышко и уничтожающе покосился на сына.

— Нет, ты тупой или издеваешься? — прошипел он достаточно громко, чтоб наш ряд услышал. — Нельзя колдовать на стадионе, для кого там огромными буквами написано?!

Матч начался на этой свирепой ноте, и Малфои умолкли.

И началось великое болгаро-японское побоище, в результате которого половина игроков оказалась на носилках еще в первом тайме, талисманы команд: прекрасные вейлы болгаров и огромная огненная птица японцев сцепились в схватке, вратарю одной из команд разбили голову о его же ворота, а ловцы обеих сборных, побитые в воздухе друг другом, бладжерами и пропахавшие несколько раз землю, выглядели так, словно их головы окунули в чаны с бутафорской кровью.