Балет «Катарина», в котором буйствовали амазонки, шалили разбойники и разрушались мосты, отчасти напоминал кавказские события и понравился Шамилю куда больше.

В поездках Шамиля сопровождал замечательный художник академик живописи Василий Тимм. Он бывал во время военных действий на Кавказе и в Крыму, где создал целую галерею типических образов, жанровых и батальных сцен. Его рисунки были популярны при императорском дворе и украшали альбомы членов правящей династии. Пребыванию Шамиля в Петербурге Тимм посвятил серию литографий, опубликованных затем в периодическом сборнике "Русский художественный листок", который сам же он и издавал.

Посетил Шамиль и учебные заведения, где воспитывался его сын Джамалуддин. Он присутствовал на занятиях, на уроках танцев и в гимнастическом зале, где воспитанники лазали по шведским лестницам и упражнялись в фехтовании.

Императорская публичная библиотека вызвала у Шамиля нескрываемый восторг. Тонкий ценитель книг долго осматривал богатейшее собрание, ходил из зала в зал и с трепетом брал в руки древние манускрипты, среди которых были Кораны и другие книги на арабском языке. Директор библиотеки подарил Шамилю роскошную рукопись Корана XVIII века, чем тронул Шамиля до глубины души. А представленные имаму иностранные издания о нем самом вызвали у Шамиля улыбку помещенными в них портретами, на которых он изображался в самых фантастических образах. В библиотеке осталось несколько автографов Шамиля, один из которых гласил: "Смиренный Шамиль вошел в эту палату 15-го дня месяца раби ал-ула 1276 года хиджры (1 октября 1859 г.)". Здесь же сделал приписку и его сын: "И смиренный Гази-Мухаммед, сын его, был с ним в это время". В другом похожем автографе Шамиль оставил дату своего рождения: "… а родился он в 1212 г.".

Особое место во время пребывания в Петербурге заняли встречи Шамиля со светилом востоковедения членом-корреспондентом Петербургской и многих иностранных академий наук Мирзой Мухаммедом-Али (Александром Касимовичем) Казем-Беком.

Почитая в Шамиле создателя Имамата и большого ученого, Казем-Бек обсуждал с ним вопросы теологии, таинства тариката и особенности кавказского мюридизма. Казем-Бек подарил Шамилю несколько манускриптов и пенсне, которое пришлось Шамилю как нельзя кстати. Их долгие беседы легли в основу книги Казем-Бека "Мюридизм и Шамиль", вскоре опубликованной в журнале "Русское слово". Они остались друзьями, обменивались книгами и вели переписку. Но книгу Казем-Бека Шамиль счел не во всем удачной, хотя профессор и называл Шамиля "героем и создателем героев".

Благородный облик Шамиля, его светские манеры и мудрая рассудительность оставили у петербуржцев самое доброе впечатление. На их традиционный вопрос, что понравилось Шамилю в России больше всего, он отвечал: "Любовь и уважение, которые питают подданные к своему царю". А когда его спрашивали, отчего Шамиль не закончил войну раньше, он говорил: "Я был связан присягой своему народу. Но теперь совесть моя чиста, весь Кавказ, русские и все европейские народы отдадут мне справедливость в том, что я сдался только тогда, когда в горах народ питался травою".

В день отъезда Шамиля из Петербурга публика переместилась со Знаменской площади на вокзал. Экипажи запрудили все улицы, проехать было невозможно и даже пришлось задержать поезд.

Карету Шамиля сопровождали поднятые шляпы и воздушные поцелуи. "Прощайте, Шамиль! Останьтесь с нами! Погостите еще у нас!.." — неслось со всех сторон, пока экипаж Шамиля пробирался к вокзалу.

Шамилю и его сопровождению был предоставлен вагон первого класса, разделенный на две комнаты.

Но публика так плотно обступила вагон, надеясь еще раз увидеть Шамиля, что без риска кого-нибудь задавить трогаться было невозможно. Тогда Шамиль взял стул и сел у открытого окна, благодарно покачивая головой.

Когда поезд наконец тронулся, из публики послышались крики: "Прощайте, Шамиль! Будьте здоровы! Скажите ему, что мы очень любим его!"

Желая поблагодарить за гостеприимство и внимание к своей особе, Шамиль просил передать петербуржцам: "Скажите им, что внимание их… доставляет мне такое удовольствие, какого я не испытывал при получении известия о победе в Дарго в 45-м году и какого не доставляли мне успехи 43-го года в Дагестане!.."

10 октября 1859 года Шамиль прибыл в Калугу.

Он остановился в гостинице Кулона, которая тут же стала местом паломничества калужских обывателей. Ветераны, годами не казавшие носу из своих имений, и те явились в город, влекомые чрезвычайными известиями. Повидать Шамиля приходили и побывавшие у него в плену солдаты. Они кланялись имаму, а когда их спрашивали, отчего они это делают, отвечали: "Так ведь тем пленным и было хорошо, кто у Шамиля жил или где проезжал он. Забижать нас не приказывал, а чуть, бывало, дойдет до него жалоба, сейчас же отнимет пленного и возьмет к себе, да еще, как ни на есть, и накажет обидчика".

— Так он хорош был для вас, для пленных? — удивлялся Руновский.

— Хорош, ваше благородие, одно слово — душа! И дарма, что во Христа не верует, одначе стоющий человек.

Имам сделал визиты к военному начальству и гражданскому губернатору В. Арцимовичу. Они тепло приветствовали почетного пленника и обещали сделать его жизнь в Калуге достойной его славы и подвигов.

Затем Шамиль посетил преосвященного Григория, епископа Калужского и Боровского. В семинарии ему подарили Евангелие на арабском языке. Шамиль внимательно прочел его, сверяясь с собственными книгами. Затем сказал Руновскому: "Тут много хорошего написано, только многого вы не исполняете". На это Руновский ответил, что мусульмане тоже не все исполняют, что написано в Коране, иначе палачу Шамиля не пришлось бы отрубить столько голов. Но с тем, что Бог у всех один, согласились и Шамиль, и Руновский. Как и с тем, что один у людей и дьявол-искуситель.

Шамиль хотел даже посетить церковную службу, но необходимость снимать папаху при входе в храм сделалась для имама непреодолимым препятствием.

В тот же день Шамилю было выдано его годовое содержание — 10 тысяч рублей серебром, а затем ему показали дом, в котором ему предлагалось поселиться со своим семейством.

Шамилю понравился трехэтажный каменный особняк по Одигитриевской улице. Дом с отдельным флигелем, большим плодоносящим садом, красивым бассейном, теплой баней и вместительными конюшнями был обнесен высоким забором. Но внутреннее устройство дома не отвечало образу жизни имама, и он пожелал его изменить.

Работы были поручены архитектору князю Вадбольскому. Князь отнесся к делу очень серьезно. Прежде чем приступить к работам, он деликатно выяснил потребности Шамиля, характер и предпочтения членов его семьи, а также особенности мусульманского быта.

Сам же дом, принадлежавший вдове майора Сухотина, был выкуплен казной и передан Шамилю.

Древняя Калуга с ее живописными окрестностями напомнила Шамилю Кавказ. Глядя на широкую Оку, за которой поднимались высокие холмы и наливались золотом бескрайние леса, Шамиль улыбался: "Чистая Чечня!"

Но горожане опасались, как бы их тихая Калуга и в самом деле не превратилась в беспокойный Кавказ.

Этому весьма способствовали бойкие газетчики, публикуя сенсационные статьи под заголовками вроде "Наполеон Кавказа взят!" или "Грозный имам в Калуге!". А проворный фотограф Гольдберг даже успел сделать портрет Шамиля и пустить его в продажу, поместив на обороте короткое, но впечатляющее жизнеописание имама.

Публика любопытствовала и беспокоилась. Мнения расходились. Одни уверяли, что Шамиль из простых крестьян, другие доказывали, что он давно уже генералиссимус. Не был ясен и статус Шамиля: если он военнопленный, то почему ему отвели один из лучших домов? И разве он разбойник, если государь его так одаривает? Дамы желали удостовериться, верно ли пишут, что "Шамиль — статный красавец, и из глаз его брызжет огонь, а из уст его сыплются розы". Их также очень волновало семейное положение Шамиля. Им чудилось, что имам явится с большим гаремом и опасно повлияет на калужских мужчин. Ветераны успокаивали их тем, что "жен у Шамиля осталось две, прочие в боях пали". Но то, что вместо гарема в городе появятся воинственные амазонки, волновало дам еще больше.