Мне захотелось сказать ещё что-нибудь по-французски, да не тут-то было.
– А если я вам предложу кое-что взамен… взамен французского? Вы вместо меня продадите – не обязательно за сто сорок гривен, по любой цене, три билета – и будете отлично знать этот язык.
– Должно быть какое-то условие, – сказала я. – Если…
– Если вы продаёте эти билеты людям, которым эти билеты действительно нужны.
– Не хотите же вы сказать, что кто-то, кому билеты не нужны, будет их покупать, даже по низкой цене.
Он усмехнулся и посмотрел на меня своими разноцветными глазами.
– Вот билеты. Первый ряд амфитеатра. Отличные места.
У меня мелькнула мысль о каком-то подвохе – подставных лицах, фальшивых билетах или деньгах.
– Можем подойти к кассе и проверить билеты, – сказал он.
«Почему бы и нет? – подумала я. – Там же в кассе сразу и продать можно».
– Деньги, конечно, остаются вам. Нет-нет, не спорьте. Вы всего лишь окажете мне услугу. Услугу за услугу. Я вас буду ждать на прежнем месте.
Я не успела уточнить, что за «прежнее место», как он спустился по ступенькам, вышел на улицу и затерялся в толпе.
Я спокойно стояла, держа билеты в руках, но никто не подходил и не спрашивал, почём билеты, хотя у кассы стояло довольно много людей. Меня осенило: «Почему не сдать билеты обратно в кассу? Своего рода продажа – сдать билеты, получить деньги. И люди, которым не нужно в оперу, не будут стоять в очереди за билетами. Так что их купят те, кому они нужны».
Я выстояла очередь, но когда спросила у кассира, можно ли сдать билеты, вообще-то не сомневаясь в ответе, она обрушила на меня гнев праведницы, которую склоняют к нечестивым поступкам. «Вон сколько народу стоит, идите к ним».
Я постояла ещё немного и сообразила, что стремятся купить дешёвые билеты – две студентки спрашивали галёрку, пожилая женщина показывала удостоверение ветерана войны и просила билет подешевле, седой мужчина тоже показывал какое-то удостоверение и спрашивал, где найти администратора.
Услыхав, где его можно найти, я отправилась на поиски. Они успехом не увенчались. Администратор откуда-то только что вышел, тут только что был, а сюда должен был прийти с минуты на минуту, но она никак не наступала.
Стрелки часов приближались к семи. Надо побыстрее продать. Я опять вернулась к кассе. Количество людей у окошка не уменьшалось. Кассир кричала на всех сразу и на каждого, кто оказался у окошечка.
Пожилая женщина с удостоверением ветерана войны всё ждала у кассы, а кассирша всё кричала. Я слушала, слушала и подошла к женщине.
– Если вам нужен билет, могу продать, – сказала я, сглотнув слюну.
Она удивлённо посмотрела на меня и спросила, сколько стоит билет.
– Я продам, за сколько сможете купить.
Она посмотрела на цифру «140».
– У меня таких денег нет даже на лекарства. Я не могу уплатить больше пятидесяти гривен. Продайте кому-нибудь другому.
– Я продаю вам. Давайте деньги.
– Не может быть, зачем же… – залепетала она.
Я оторвала один билет и протянула ей.
– Ох, что вы… спасибо…
Она начала искать кошелёк в сумке, вынимать деньги.
– Билетики продаёте? Почём? – спросил кто-то.
– Сто сорок гривен.
– Ого! Загнула!
– Это не я загнула, это реальная стоимость билета. На некоторые спектакли на хорошие места билеты столько и стоят.
– Скажите, а на какие спектакли какие цены? – спросила меня одна из девушек-студенток.
Я ответила. Столько простояла у кассы, что вызубрила едва не наизусть листочек с трафаретами цен.
Очередь постепенно сместилась от окошечка кассы ко мне.
– Всё равно дорого, – сказал мужчина.
– На концерты поп-музыки билеты куда дороже, а разве можно эстраду сравнить с оперными певцами. Это же оперное пение, петь арию хоть баритоном, хоть сопрано, хоть тенором это же не шипеть или сипеть в микрофон и приплясывать – когда в такт, когда – нет.
Женщина наконец достала деньги, взяла билет и начала меня благодарить, желать здоровья и счастья мне и моим близким.
– А мне не продадите билетики на другие места? Продайте бедному студенту… – сказал паренёк в кепке рядом.
– Девушка, а для меня не будет подешевле, я двадцать могу дать.
– А я дам тридцать, но чтоб на второе место вы сели.
– А я дам тридцать пять, если сядете ко мне на колени….
– А я дам тоже тридцать, но шутки в сторону, а на второе место пусть садится любой… или любая…
– Я вас очень, прошу, – сказала женщина, купившая билет, – должна моя подруга подойти, если вы не продадите…
– Хорошо, я немножко подожду.
Вокруг меня образовалась очередь, я стояла с двумя билетами в руках, было без десяти семь.
– А ну, марш отсюда! – уборщица прошлась шваброй с тряпкой едва не по ногам стоящих. Все оттеснились к стенкам, я осталась посредине. Уборщица плеснула немного воды из ведра мне на ноги. – Уходите, кому говорю!..
Я вышла на улицу. Паренёк в кепке, шёл за мной и просил билетики, подешевле. Подошла женщина, стала рядом с ним. Выяснилось, что это его мать, что они приехали сюда на три дня из Мелитополя, никогда не были в оперном театре, Проспера Мериме не читали, Бизе не слушали.
Люди, изгнанные уборщицей из здания, выходили на улицу, окружали меня и спрашивали, за сколько я продам билет. Женщина-ветеран сказала: «Я сейчас подойду».
Всё это начинало действовать мне на нервы, к тому же было без пяти семь. Я вынула билеты, сунула в руку пареньку и сказала: «Давайте деньги, сколько сможете».
Он растерянно держал билеты и думал. Мать, очевидно, куда-то отошла, денег у него не было. Вдруг она появилась.
– Я здесь смотрела в одном месте. Их продадут, но после начала спектакля. Жутко дорого.
Он показал ей билеты.
– Сколько вы за них хотите?
– Столько, за сколько вам предложили другие билеты минус пять.
Она смотрела на меня и молчала.
Женщина с удостоверением ветерана схватила меня за руку. – Вы ещё не продали билеты? Я привела вот подругу. Пятьдесят гривен – вас устроит? Только она с внучкой. – Она обратилась к элегантно одетой даме с высокой причёской, вернее, это была стрижка до плеч с высоко взбитыми волосами. – Ты будешь сидеть в хорошем месте, не волнуйся, это напротив сцены, первый ряд.
– Пятьдесят гривен вас устроит, да? – повернулась она ко мне и отвернулась к даме. – Да не волнуйся, будет хорошо видно.
Я вырвала билеты из рук парня и протянула даме. Она внимательно осмотрела их со всех сторон и небрежным жестом протянула мне пятьдесят гривен.
– За два, – сказала она и отошла.
– Семь часов, – со скучающим видом сказал незнакомец.
Люди отхлынули, и вокруг нас образовалась пустота.
– Я продала билеты, – сказала я. – За сто гривен. Я могу опять говорить по-французски? Я управилась до семи часов.
Он с прежней скукой разглядывал бюст Шевченко, афишу, булыжники на мостовой. Затем посмотрел на меня. Разница в цвете глаз показалась мне ещё заметнее.
– До семи управились, – вяло сказал он. – Только кому вы их продали?
– Тем, кому они были нужны – женщине, ветерану войны, которая не могла купить такой билет, её подруге и внучке подруги. Нужно приобщать детей к искусству.
– Так-то оно так, – устало бросил он.
Он как будто изнемогал, выдохся от тяжёлой работы. Я не знала, что мне делать.
– Я всегда считал, что власть портит людей. Куда хуже денег. Самая её капелька. А деньги не портят, нет, если, разумеется, ими разумно распоряжаться. – Голос у него стал бодрее.
– Как говорят у вас в анекдотах, портят не деньги, а их отсутствие, но, может, не так уж это и неверно. Женщина-ветеран – допустим, согласен. Иначе она бы не попала на оперу, на сегодняшнюю оперу. Эта опера, да ещё на французском, идёт крайне редко, сегодня исполняют только потому, что юбилей у певца, который поёт Хосе. С ней всё понятно, с ветераном. А её подруга? Так не одеваются люди, которым не на что пойти в театр. Дело даже не в одежде. Подъехала на такси. У неё были контрамарки на дешёвые плохие места, она их тут же продала и выиграла на этом.
