Литмир - Электронная Библиотека

А к ним я в тот же день пошла. Ну-ка, посмотрим, как вы живёте, Лизок. Принюхаемся получше… Чем у вас тут пахнет?.. А? А пахнет-то – борщом! Вот это да… Лиза борщ варит. Не как я, понарошку, под маминым присмотром куклам варю, а по-всамделишному.

– Ты что, борщ варишь?

– Не борщ, а томатный суп. Доставай тарелки, будем обедать.

Ну что ж, попробуем твою стряпню, хоть я дома и ела, отсутствием аппетита не страдаю.

– Всегда сама готовишь?

– Нет. По выходным – папа. А иногда не успеваю, верней, очень не хочется, – тогда всухомятку или как придётся. Ещё добавить? Второго нет.

– Не надо, спасибо, Лиза.

Готовишь ты вкусно, но ты что думаешь, я – резиновая?

Ну вот, Лиза домывает посуду, сейчас пойдём заниматься. Засядем по-мёртвому. Но Лиза предлагает мне остаться и поразвлекаться самой или пойти с ней забрать бельё из прачечной и в магазин.

– Обычно – папа, но сегодня у них собрание, а у нас хлеба нет и полотенца чистые нужны.

Ну и денёк! Весь вечер мотаемся по магазинам, прачечным, и когда затемно приходим домой, я вымотана совсем, а Лиза – ничего, весёленькая – её любимые тянучки купили, и расставляет посуду – пить чай.

– А уроки?

– А на завтра почти ничего не надо. – Беспечный голос, сама потрошит коробку с тянучками. – Бери.

– Как – не надо? Русский, история, а задач и примеров сколько, – кладу в рот тянучку

– Задачки – с утра, на свежую голову, русский – последний, я его на большой переменке сделаю, а историю я и так знаю, я об этом читала.

Тянучка застревает где-то между глоткой и пищеводом и стоит там, а я кашляю, пока Лиза не начинает хлопать меня по спине.

– Не хватай сразу много, – поучительно, как маленькой, говорит мне она. – Правда, вкусные?

– Ты всегда так уроки делаешь?

– Как – так?

– По утрам.

Лиза думает. Старательно вспоминает.

– Нет, не всегда.

Наконец-то!

– Иногда с вечера. Зато утром можно поспать подольше.

Лизино признание падает на меня, как самая тяжёлая из её сковородок. По сей день помню свои ощущения. Я – корплю день и ночь над осточертевшими учебниками, я – решаю наперёд задачи, чтоб в классе сделать вид, что первая их решила, устаю, недосыпаю, а она бездельничает. Я видела, как она что-то пишет на переменках, но думала, что она тоже переписывает с домашних шпаргалок, чтобы показать свою гениальность. А она, оказывается, и полутора часов не занимается. За что ей только пятерки ставят. Конечно, меня радуют успехи подруги (из класса в класс они всё лучше), но должна же быть хоть какая-то справедливость? Почему всё ей?

У меня не ладится с иностранным, и мама нашла немку (сын бы сказал – репетиторшу). Нет, она денег не берёт, просто мама (она завателье) устраивает её к лучшей портнихе без очереди. Репетиторша живёт этажом выше, и каждый раз, поднимаясь к ней, я дрожу – что скажу Лизе, если её встречу, что будет, если Лиза проведает. Долблю немецкий, а хвалят Лизу, которая в лучшем случае читает текст один раз перед уроком.

– Кто с тобой занимается? – спрашивает Лизу учительница.

– Никто.

– Не может быть! Такое произношение, не говоря уж об остальном. Наверно, всё-таки кто-то занимается, а?

– Я по самоучителю, – краснеет Лиза (ни капельки врать не умела, за всю жизнь так и не научилась).

Никакого самоучителя у неё не было. Я знала Лизины книги, и не только книги – платья, куклы (в восьмом-то классе!), тетрадки, бельё, обувь – наперечёт, лучше, чем свои. Сколько раз я к ним заходила, всё осмотрела и запомнила. Лизе стыдно было признаться, что ей легко всё дается. Она совсем не трудилась, а только и слышалось – Лиза да Лиза. Я занималась, как… даже сравнить не с чем… а лавры – ей. А мне даже занижали оценки. По русскому текущие у нас были одинаковые, но четвёрку в четверти ставили мне, не ей. Я хотела порадовать Лизу её пятёркой и позвала в туалет, где никто не мешал смотреть журнал. Случайно у меня вырвалось: «Надо же! Текущие одинаковые, а четвертные – разные».

Лиза загорелась бежать за объяснениями. Я отговаривала подругу, как могла, но если Лиза что-то задумала…

– Тебе (значит, мне) двойки было много за последнее сочинение. Слово в слово списала. Не хотелось табель портить. А вообще училась бы ты лучше радоваться успехам других. Если не радоваться, то хотя бы не воспринимать их как личную трагедию.

Не зря я отговаривала Лизу. У каждого свои любимчики. А Лиза уставилась на меня странным взглядом, смотрела, пока не пришли к ней домой. Я часто у неё бывала. Мне очень хотелось докопаться до правды. Уже не один год я до неё добиралась. Может, она по ночам не спит, а занимается? Может, отец сам всё по дому делает или кто-то по найму, а она разыгрывает передо мной комедию с тряпками и кастрюлями? Я всегда старалась под каким-нибудь предлогом взглянуть на её письменный стол – вдруг я увижу решённые наперёд задачи. Улики не находились. Или она ловко их скрывала.

Если она знает, что я зайду, она может всё припрятать. А если – внезапно? Попрошу помочь решить задачу, книжку дать почитать (когда их читать, уроки едва успеваешь). Обычно Лиза торчала на кухне. Я старалась пореже отрывать её от хозяйства, но мне и впрямь всё чаще нужна была её помощь.

А если – ночью? Тут ей отступать некуда, ночных бдений над учебниками не скрыть.

Вечером Лиза оттаивала, начинала трепаться по пустякам или сентиментально ударялась в воспоминания детства (в десятом-то классе!). Странно было и непонятно – Лиза днём и Лиза ночью. Днём – ничем её не прошибёшь, ничего из неё не вышибешь. А тут, в темноте (она не любила включать свет, сидели впотьмах, только луна в окно, а ей нравилось – «И так светло»), сворачивалась с ногами в задрипанном кресле (мебель у них – одна рухлядь), даже не сидела, а полулежала: заброшенный одичалый зверёк, бывший когда-то домашним, потихоньку опять им и становился. Один раз она совсем разболталась и часа два молола мне всё подряд о своей покойной матери – она для неё вроде как живая, каждый вечер она с ней говорит, как с живой…

Видишь, Лиза, история повторяется. Твою дочь тоже ждут ночные беседы со своей несуществующей матерью…

Я установила, что Лиза и вправду мало занималась. Тогда мы проговорили всю ночь, вместе позавтракали и пошли в школу, и она на географии решила алгебру, я у неё списала.

Отец был не в восторге от моих ночёвок у Чёрных. «Чем вы занимаетесь? Только не говори, что ночи напролёт сидите над тетрадками. На Лизу это не похоже. У тебя есть свой дом, пусть и она к нам приходит».

Я деликатно, как всегда, попыталась ему объяснить. Тогда я не понимала, что и очень умному мужчине (как мой отец), бесполезно объяснять что-либо из жизни женщины – он всё равно ничего не поймёт, даже если очень захочет (он понимает одно – свою дурацкую работу, впрочем, это уже не об отце).

– Я что-то не понимаю, – честно признался отец. – Твои поиски истины в чужой квартире… Как-то это, знаешь, похоже на…

Ах, ну что с них взять!

Лиза ни о чём не догадывалась. Она вообще где-то была простушкой, её легко было обвести вокруг пальца. Но я никогда себе этого не позволяла. Ведь она – моя подруга.

А она меня предала.

Мы дежурили и остались мыть полы. Я побежала купить чего-нибудь пожевать, а Лиза пошла за водой. Когда я вернулась… Этот Лизин хохот до сих пор у меня в ушах – ни до, ни после такого не слышала. А из глаз – слёзы… Ещё минута, и я бы убежала – так она меня испугала. Она перестала.

– Кажется, истерика.

Она сама же мне и сказала, я тут ни при чём. Тогда я лишь читала в каком-то романе о женской истерике. Сейчас… Впрочем, не о том речь.

– Ты не представляешь, как я устала…

(Почему же, представляю, все мы устаём.)

– И часто с тобой?

– Первый раз. Пусть это будет между нами, ладно? – сказала Лиза.

Первый раз она меня о чём-то попросила. Она вообще редко просила. Я ужасно жалела подругу, но было приятно, что Лиза из заумной превратилась в обыкновенную (вот так превращение, почище, чем Лиза днём и ночью).

18
{"b":"599619","o":1}