Позавтракав утром помидорным стейком и выпив по чашке молока с ножами, компания снова втиснулась в «мерс» и покатила к национальной трассе.

— Родину мою! — сказал Дик через несколько километров. — Никогда не видел столько колясок сразу!

— Откуда ты, чу? — спросил Вик.

— Издалека, — ответил Дик. — Из Сяопин-вилледжа. Это провинция Техас. А ты, чу?

— А! — сказал Вик, посмотрел на Клар и подмигнул цветочку. — Повторим вечерком?

— Ясная морковь! — сказала хрипло Кларисса и выразительно посмотрела на Мика.

Они влились в гудящий, шуршащий и сигналящий поток каров, летал, машин, мобил, аутбайков и прочих средств передвижения в пространстве.

— Гляди, — сказал Дик. — «Хуанхэ».

И точно — посреди дороги плелся огромный «Хуанхэ» с тонированными экранами.

— Господа китайцы тоже любят музыку, — сказал Мик.

— Это какие-то неправильные китайцы, чу, — сказал Дик.

— Я по радио слышал, — сказал Вик, — на этот концерт приедут тысячи китайцев. Говорят, что даже император приедет.

— Морковь тебе, приедет он, — ответил Мик.

— Хватит про политику, — сказала Мел. — Может, вы музыку включите?

— Это тебе морковь, — сказал Вик. — Император тоже человек. А музыки у нас нет. Это арендная тачка без лицензии на музыку.

Дальше путешествие напоминало кошмар. Самый ужасный индрим, который можно было только себе представить. Хотя китайцы по случаю концерта распорядились по всей трассе построить огромных кормоблоков, на всех все равно не хватало. Сотни людей штурмовали кормоблоки, сотни задниц окружали водоточки — люди пили прямо из желобов — о кружках забыли, да и не хватало на всех кружек. Машины ползли медленно — черный «Хуанхэ» как будто застыл перед «мерсом».

— Вот кому хорошо, — сказал Вик, — у них там и корм и вода синтезируются прямо из бака с пыльцой. Можно сутками не вылезать из этого долбаного «Хуанхэ».

Все устали и пропотели, как будто команда кикболистов после всемирного чемпионата. О приятном сексе уже никто не заикался.

Наконец выключили солнце, и машины остановились. Закон запрещал передвижение по ночам.

Мик порылся в багажнике и вытащил костер.

— Посидим? — спросил он. — С прошлого года костер остался.

— У меня свой есть, — сказал Дик, — только маленький, вьетнамский.

— Эти вьетнамские костры просто фигня, — сказал Вик. — Там пишут, что они на трех чуваков, но только это вьетнамские чуваки, а таких, как мы, там поместится чувака полтора, не более.

— Морковь с ним! — сказал Мик. — Побереги для другого раза.

Они положили костер прямо у машины и некоторое время сидели, попивая из фляги разбавленную водкилу, которую из-под своего сиденья достал Вик.

— Здорово! — сказала Мелисса. — Хочется спеть что-нибудь.

— Пой, — сказал Мик и бросил в рот сигу.

Мелисса вытащила из своего рюкбэка маленькую «Ямаху» и расстелила на коленях клавиатуру.

— Про морковь? — спросила она.

— Нет, — ответил Мик. — Что-нибудь печальное.

— Хм, — сказала Мел, взяла пару аккордов и запела «Нефритовую девочку». Песня была старая, из индрима «Павильон наслаждений». Слушали ее молча, а Клар даже пустила слезу. Никто не заметил, как дверь стоявшего поблизости «Хуанхэ» приотворилась.

— Слышите? — сказал вдруг Мик.

И все услышали, как в «Хуанхэ» кто-то подыгрывает мелодии на флейте.

— Китайцы, — сказал Вик.

— Точно, чу, — кивнул Дик.

Мел закончила петь. Умолкла и флейта. Все смотрели на «Хуанхэ», на приоткрытую дверь. Вдруг с другой стороны «Хуанхэ» вышел пожилой китаец в форме старшего евнуха и приблизился к компании.

— Госпожа Цань Бао просит девушку, игравшую на «Ямахе», подойти к ней, — сказал евнух.

— Не бойся, — сказал Мик.

— Кхм, — сказала Мел, встала и пошла к «Хуанхэ». Она остановилась перед дверью и поклонилась.

— Это ты играла? — спросил ее из темноты молодой женский голос.

— Да, госпожа.

— Ты едешь на концерт?

— Да, госпожа.

— Хочешь поехать со мной? Ты будешь мне петь.

— Госпожа, я еду не одна.

В глубинах «Хуанхэ» помолчали, а потом дверь с легким шипением закрылась, и Мел вернулась к своим спутникам.

— Зря ты это, — сказал Вик. — Китайцы обидчивы.

Уснули они у костра, постелив спальные пакеты. Засыпая, Мик увидел, как Вик возится с Клар. «Запал парень», — подумал он и уснул.

Утром раздался сигнал включения солнца, все проснулись и принялись прогревать моторы. Воздух, немного очистившийся за ночь, снова наполнился тяжелым запахом паленой пыльцы. Еще час ушел на то, чтобы машины тронулись.

— Долго нам еще пилить, чу? — спросил Дик.

— Сегодня вечером приедем, — ответил Вик. Глаза у него были на полвосьмого — еще бы — Клар оказалась похотливым цветочком.

И этот день прошел как предыдущий. Вот только прогноз Вика не оправдался — к вечеру они одолели только полпути. Измотанные ползаньем по национальной трассе, Вик, Мик, Дик, Мел и Клар снова примостились у костра.

— Спой, Мел, — попросил Дик, но Мел помотала головой и кивнула в сторону «Хуанхэ», как будто приклеившегося к «мерсу».

Вик скрутил косяк, а Мик достал буквонайзер и погрузился в работу. Ему не нравилось, что «Хуанхэ» так нарочито волочится рядом. При желании китайцы могли подняться в воздух и уже через минуту были бы на концертном поле.

— О чем пишешь, чу? — спросил Дик.

— Обо всем этом, — сказал Мик. — О том, как мы едем на концерт и «Хуанхэ» торчит перед нами как морковь.

— Смотри, — сказал Вик.

Они посмотрели в сторону «Хуанхэ». Давешний евнух снова ковылял к ним.

— Госпожа Цань Бао просит юную девушку спеть, — сказал китаец.

— Юная девушка, к великому своему сожалению, не может, — сказал Мик. — Она пила мало воды сегодня и поэтому сильно охрипла.

Евнух кивнул и ушел в «Хуанхэ». Мел взглядом поблагодарила Мика. Вдруг дверь «Хуанхэ» снова открылась. Из его бездонной черной утробы выскользнула тонкая высокая фигурка в жемчужно-сером. Ее волосы были уложены в придворную прическу, а лицо казалось будто нарисованным на папиросной бумаге — белой и тонкой. В руках девушка-госпожа держала запотевший кувшин, при виде которого у всей компании моментально пересохло горло. Девушка-госпожа подошла — нет, она скользнула к ним, не касаясь пластфальта, и протянула кувшин Мел.

— Пей, — сказала девушка, и Мик не мог оторваться от ее лица, от тонких запястий и пальцев-паутинок, с легкостью державших тяжелый глиняный кувшин, — пей и пой.

— Спасибо, госпожа, — сказала Мел. — Можно я угощу своих друзей?

— Угощай, — ответила девушка-госпожа из «Хуанхэ».

Содержимое кувшина тут же разлили по кружкам, и это был самый холодный и самый свежий арбузный сок, который только можно было найти в Поднебесных Штатах. Девушка-госпожа из «Хуанхэ» увидела буквонайзер на коленях Мика.

— Ты поэт? — спросила она.

— Писатель, — ответил Мик.

— О чем ты пишешь?

— Я пишу порнуху, госпожа, — ответил Мик. — Я продаю ее на улице.

— Дай мне прочитать твою самую удачную пор-нуху, — сказала девушка-госпожа.

Мик с поклоном протянул ей буквонайзер, открытый на «Путешествии по Эмме». Девушка-госпожа положила буквонайзер на ладонь и начала читать. Пока она читала, все молчали, потягивая арбузный сок. Потом китаянка вернула буквонайзер Мику и сказала:

— Ты настоящий поэт. Жаль, что ты не китаец. Я хотела бы сделать с тобой секс так, как здесь написано.

— Я не китаец, госпожа, — сказал Мик.

— Я вижу.

Она щелкнула пальцами, и евнух вынес ей кресло. Цань Бао села и повернулась к Мел:

— Теперь ты можешь петь?

Мел достала из рюкбэка свою «Ямаху» и развернула клавиатуру. Снова появился евнух. Он нес лаковую шкатулку, из которой Цань Бао достала длинную сякухачи.

— Сначала «Нефритовую девочку», — сказала она. — Потом «Опадают листья кленов», если ты ее знаешь, а там посмотрим.

Они играли вместе так здорово, что люди из других машин перестали разговаривать и делать секс — они слушали, не смея приблизиться к «Хуанхэ».