— Хотите почитать? — Я протянула моему странному посетителю пачку листов.
Но он и пальцем не шевельнул.
— Прочтите вы.
— Послушайте! — Меня возмутило его нахальство. По-хорошему я вообще не должна была показывать ему свое заключение. — Это не входит в мои обязанности, — резко ответила я. — Читайте уж сами.
— Боюсь, не смогу разобрать напечатанный текст.
Юмор не является моей сильной стороной. Скажу больше: ученый не должен шутить. Иначе он рискует потерять ощущение важности дела, которым занимается. И тут меня что-то подтолкнуло, что-то дернуло за язык.
— Попробуйте снять черные очки.
Едва я это сказала, как тут же пожалела. Недопустимая дерзость с моей стороны. Разве можно так разговаривать с незнакомым человеком, явно старше меня не только по возрасту, но и по званию.
Однако мой гость не обиделся. Он снял очки.
Мало какая аномалия в человеческом теле может меня испугать. И то, что я увидела, не испугало, нет. Просто это оказалось для меня неожиданностью: на том месте, где должны были быть глаза, я увидела грубые шрамы, какие образуются от сильного термального воздействия. После такой травмы остаются пустые глазницы… Очевидно, глаза он потерял очень давно, потому что раны давно зажили. Он был слеп… Настолько, насколько это возможно. Однако как-то же он жил в полной, беспросветной и безнадежной тьме?!
Мне стало ужасно стыдно, захотелось попросить прощения, точно я была провинившаяся школьница.
— Считайте, извинения приняты, — сказал он, надевая очки. — Понимаю ваш строго научный интерес: как слепой так двигается?
Я не верю, что можно читать чужие мысли. Я ученый. И как ученый, считаю, что это невозможно. Наверняка он угадал то, что я постеснялась спросить. Скорее всего оценил логику моего поведения, не более. Тогда, получается, психология не лженаука?
— Поможете в этом деле, раскрою вам секрет.
Его реплика прозвучала так, словно он опять угадал ход моих мыслей.
— Что значит: «поможете в деле»? — спросила я, стараясь не уступать сомнениям.
— Опера РУВД не справятся. А у вас получится.
— Какое предположение привело к такому выводу?
— Вы самый подходящий кандидат. Единственный.
— Не понимаю.
— Все просто: вы не верите ни во что, кроме науки, — последовал ответ. — В нынешней ситуации это большое преимущество.
— Неужели?
— Вы не верите и не боитесь. Вам не знакомы ни суеверия, ни страхи, ни фантазии. В детстве вы не боялись ни темноты, ни привидений, ни того, кто живет под кроватью, ни волосатого гнома, шуршащего в шкафу. Вы большая редкость в наше время: чистый рациональный мозг, самодовольный и защищенный от сомнений.
— Это вы комплимент мне сделали?
— Как вам будет угодно.
Мне понадобилась лишняя секунда, чтобы подобрать слова:
— Я занимаюсь наукой, а не домыслами. Красивые рассуждения — не повод бросаться головой в омут какой-то авантюры.
— Но вам же хочется сделать великое открытие?
Удар был слишком точен, чтобы ему противостоять. Я сжала губы.
О том, что я мечтала сделать открытие, не знал никто. Как он догадался о моей сокровенной тайне? Да, я хотела совершить великое открытие, которое бы стало ключом к потаенным знаниям о человеческом организме.
— У вас аналитический ум, сильный характер и бесстрашие, — продолжил он, не дождавшись от меня ответа. — Такие качества редко встречаются у девушек. Их надо использовать.
— Согласна. Что надо делать? — спросила я, даже не подумав, словно меня кто-то подтолкнул.
— Быть там, где и когда будет нужно.
— Без разрешения моего руководителя не имею права.
— Об этом не беспокойтесь.
По-хорошему мне нужно было бы отказаться, но я чувствовала внутри сопротивление: мне хотелось отвечать согласием на все, что предлагал мне этот человек. Он явно обладал даром убеждения или гипноза, да как угодно назовите его способность подчинять людей своей воле.
— Помогать надо факультативно? — спросила я.
— Хорошее определение.
— Я не знаю, как к вам обращаться.
— Меня называют Фауст, — ответил он.
Я невольно скривилась. Фауст! Надо же такое придумать. Нашел за каким именем спрятаться. Однако нас это сближало. Ведь средневековый доктор тоже отдавал все силы науке и познанию мира.
— Что вам известно о жертве? — спросил он.
Я изложила все, что узнала от оперов о малоприятном типе по кличке Мякиш. Фауст слушал внимательно. Рассказывать ему было трудно — лицо его оставалось неподвижным, как у статуи. Наконец, исчерпав все факты, я замолчала. Фауст кивнул:
— Кое-что добавлю: Мякиш переругался со всеми соседями. Он выгуливал пса на детской площадке без намордника и хамил каждому, кто попадался на пути. В общем, крутой пацан. Вы забыли нечто важное, эксперт Чернова.
— Никто не видел, как это произошло, — сказала я. — Свидетелей нет.
— Свидетелей нет, — повторил Фауст. — И это странно. Казалось бы, поблизости много людей: пара старушек у подъезда, молодая мать гуляла с коляской, компания молодых лоботрясов сидела на скамейках. А никто ничего не слышал. Мякиш упал как подкошенный.
— Откуда вы узнали об этом?
— Поговорил с людьми. Как объясните такую странность?
— Я привыкла опираться на факты. В мои обязанности не входит объяснять странности.
— И все же, как полагаете: что напугало ротвейлера? Есть идеи, эксперт Чернова?
— Повторяю, мое дело находить конкретные факты и исходя из них выстраивать предположения. Нет фактов — нет идей, — ответила я.
— Уже известно, кто обнаружил тело? — спросил Фауст.
— Местный дворник, фамилия Туркулец.
— Таджик?
— Молдаванин. — Я хорошо запомнила детали протокола.
— Хороший человек, — сказал Фауст.
— Вы с ним говорили?
— Нет. Это и так понятно. Трудился вечером, не побоялся вызвать полицию, хотя у самого наверняка не все чисто с миграционной службой.
— В показаниях он заявил, что не видел нападавшего.
— И не мог видеть.
Похоже, мы снова вернулись к тому, с чего начали. Я постаралась дать понять Фаусту, что его обаяние, каким бы сильным оно ни было, не властно надо мной. Я задала вопрос, который не давал мне покоя:
— Искренно не понимаю, зачем вам заниматься этим делом?
— Дело не во мне. А вот вы получите новые знания.
— Знания? О чем?
— О том, что мир устроен сложнее, чем кажется. В нем есть многое, что не поддается рациональному объяснению.
Что ж, он бросал мне вызов, и я не могла не принять его. Как чудесно будет доказать ему, что рациональные знания, науку, еще никто не смог победить.
— Что мне предстоит делать? — спросила я.
— Остановить убийцу, — ответил Фауст и вышел, закрыв за собой дверь.
Я была уверена, что он скоро вернется. Но я еще не знала главного: что именно сейчас жизнь моя изменилась безвозвратно. Самые большие события начинаются незаметно — вот что мне предстояло узнать в ближайшем будущем.
Настало воскресенье. Я сидела дома с томиком средневековых историй о докторе Фаусте, когда мобильник, лежащий передо мной на столе, мелко завибрировал. Я дала себе слово, что сегодня не высуну носа из дома. Однако после четвертого вызова сдалась. Звонил Толя Копылов. Он раздраженно спросил, почему я не брала трубку, проигнорировав мое объяснение про выходной. Копылов потребовал немедленно приехать на место преступления, причем был так взволнован, что обращался ко мне по фамилии, без своей обычной фамильярности. Я попыталась донести до него мысль, что не намерена сегодня работать. Однако он не стал слушать возражения и сухо посоветовал не «трепать зря языком», а немедленно взять такси и мчаться на вызов.
Я примчалась. Вокруг знакомого пустыря снова выставили оцепление: никого близко не подпускали. Сразу за мальчиками постовой службы выстроилась шеренга машин с особо важными номерами. Кажется, приехало все городское начальство — из главка, Следственного комитета и даже прибыли суровые мужчины в штатском, что происходило нечасто. Значит, делу присвоили особый статус. Оставалось лишь удивляться, как еще телевидение не пронюхало о случившемся.