Камеры, установленные на корабле Ласкиных, отсняли четыре фильма. В оставшееся время я несколько раз просмотрел их, но не увидел ничего необычного. Если корабль натолкнулся на газовое облако, Ласкиных могло убить силой толчка. В перигелии они двигались со скоростью всего лишь вдвое меньшей, чем скорость света. Но при этом возникло бы трение, а в фильмах не было и намека на то, что корпус корабля разогрелся. Если на них напало какое-то живое существо, то оно было невидимым для радара и для огромного диапазона световых частот. Что, если загорелись двигатели? — я хватался за соломинку. Нет, огня нет ни в одном из фильмов.

В окрестности BVS-1 действуют мощнейшие магнитные силы, но они не могли причинить пилотам вреда. Корабли, построенные в «Дженерал Продактс», непроницаемы для них. Непроницаемы они и для теплоты, кроме той, что несет с собой свет, доступный восприятию инопланетных клиентов кукольника. У меня много претензий к изделиям «Дженерал Продактс», но все они относятся к их внешнему виду. А может, меня просто раздражает, что едва ли не единственным производителем космических кораблей во Вселенной является компания, не принадлежащая людям. Однако если бы мне пришлось вверить свою жизнь яхте, которую я видел в аптеке, я предпочел бы тюрьму.

Тюрьма — один из трех возможных путей. Но там я остался бы до конца своих дней — Аусфаллер позаботился бы об этом.

Можно бежать на «Скайдайвере», но ни один мир в пределах досягаемости не захочет меня принять. Если бы найти не открытый еще мир в пределах недели полета от Нашего-У спеха…

Ну уж нет! BVS-1 лучше!

Мне показалось, что световое кольцо, время от времени вспыхивающее вокруг BVS-1, становится шире, но я не был в этом уверен, так как вспышки появлялись редко. Звезда не была видна даже в телескоп. Мне надоело туда заглядывать, и я решил подождать.

Мне вспомнилось далекое лето, которое я провел на Джинксе. Несколько дней мы не могли выйти на улицу, потому что стояла ясная погода и улицы были залиты жестким бело-голубым солнечным светом. Мы развлекались, набирая воду в воздушные шарики и бросая их с третьего этажа на тротуар. Получались премилые кляксы, которые тут же высыхали. Мы стали добавлять в шарики чернила. Кляксы оставались на тротуаре.

Соня Ласкина была в кресле, когда оно сорвалось со своего места. Кровь на стенах говорит о том, что Питер полетел вдогонку и разбился, как шарик с водой, брошенный с большой высоты.

Что же могло проникнуть сквозь корпус корабля?

До перигелия десять часов.

Я освободился от привязных ремней и отправился осматривать корабль. Я скользил по туннелю в три фута шириной. Подо мной проходила труба реактора, слева находилась лазерная пушка, справа — боковые туннели, ведущие к гироскопу, батареям, генератору, вентиляционной установке и гиперскоростным моторам. Все было в порядке, кроме меня. Я то не допрыгивал до нужного поворота, то перелетал через него. В хвостовом конце туннеля негде было развернуться, и я пятился пятьдесят футов до первого бокового туннеля.

Оставалось шесть часов, а я до сих пор не мог увидеть нейтронную звезду. Наверное, увижу ее лишь мельком, пролетая мимо на скорости вдвое меньшей скорости света. Уже сейчас я должен нестись с бешеной скоростью.

Остается два часа, и я с уверенностью могу сказать: звезды становятся голубыми. Неужели я лечу так быстро? Тогда звезды, которые я оставил позади, должны казаться красными. Внутренности корабля заслоняли то, что было за кормой, и я включил гироскоп. Корабль развернулся удивительно неторопливо, а звезды сзади оказались не красными, а голубыми. Со всех сторон были бело-голубые звезды.

Представьте себе падающий свет. Он не будет ускоряться: свет не может двигаться быстрее собственной скорости. Он будет компенсировать скорость интенсивностью или частотой. Чем ниже я спускался по своей орбите, тем «тяжелее» становился падающий на меня свет. Я сказал об этом в диктофон. Диктофон был защищен лучше всех остальных приборов. Я решил, что буду с его помощью зарабатывать деньги, если только Соберусь. Сейчас меня интересовало, до каких пор свет будет усиливаться.

«Скайдайвер» тем временем вернулся в вертикальное положение. Его ось проходила через нейтронную звезду, но он повернулся к ней кормой. Мне казалось, что я остановил корабль в горизонтальном положении. Опять промахнулся. Я включил гироскоп. И снова корабль поворачивался неохотно. Пройдя полпути до горизонтального положения, он опять перешел в вертикальное. Похоже, ему больше нравится, когда его ось проходит через нейтронную звезду.

Мне это не понравилось.

Я повторил маневр и снова почувствовал сопротивление. В этот раз к сопротивлению «Скайдайвера» прибавилось что-то еще. Что-то давило на меня.

Я высвободился из привязных ремней и полетел лицом вперед в нос корабля.

Давление было слабое — не больше одной десятой g. Я не падал, а словно тонул в меду. Снова вернулся в кресло, пристегнул ремни и, повиснув на них лицом вниз, включил диктофон. Я рассказывал о случившемся так подробно, что мои гипотетические слушатели могли выдвинуть гипотезу о том, что я не в себе.

— Я думаю, именно это случилось с Ласкиными, — заключил я. — Если давление увеличится, я сообщу.

Я думаю? Да я в этом уверен! Невозможно было объяснить это странное, едва заметное давление. Что-то необъяснимое убило Питера и Соню Ласкиных. QED[3].

Вокруг нейтронной звезды, все еще невидимой, звезды напоминали лучеобразно размазанные капли масляной краски. Они горели злобным, ослепительным светом. Я повис на ремнях лицом вниз и задумался.

Прошел час, и я мог с уверенностью сказать, что давление по-прежнему усиливалось, а до перигелия оставался еще час.

Какая-то сила давила на меня, не воздействуя на корабль.

Нет, это ерунда. Что может пробраться ко мне сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс»? Дело в другом: что-то толкает корабль, отклоняя его от курса.

Если это будет продолжаться, я включу двигатель и уравновешу неизвестную силу. Корабль тем временем продолжал отталкиваться от BVS-1, теперь это было ясно.

А если нет, если корабль не отталкивается от BVS-1? Тогда ракетный двигатель столкнет «Скайдайвер» с одиннадцатью милями нейтрония.

Почему двигатель все молчит? Если корабль отклоняется от курса, автопилот должен выравнивать его. Акселерометр работает нормально. Он был в полном порядке, когда я его осматривал.

А может быть, это что-то воздействует не на меня, а на корабль и на акселерометр? Опять-таки невозможно: ничто не может проникнуть сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс».

К черту теорию, сказал я себе. Выхожу из игры. В диктофон я сказал:

— Давление возросло настолько, что представляет опасность. Я пытаюсь изменить курс.

Конечно, если я поверну корабль прочь от звезды и включу двигатель, мое собственное ускорение прибавится к силе X. Возникнет перегрузка, но некоторое время нужно потерпеть. Если окажусь на расстоянии мили от BVS-1, я кончу как Соня Ласкина.

Она, должно быть, как и я, ждала, повиснув вниз лицом; ждала и не включала двигатель, а ремни врезались ей в тело. Потом они лопнули, и она упала в нос корабля, переломав кости, а потом сила X сорвала кресла с ножек и швырнула их на Соню.

Я включил гироскоп.

Ему уже не хватало мощности, чтобы развернуть корабль. Я включал его трижды, и всякий раз корабль поворачивался на пятьдесят градусов и застревал, а гироскоп без толку выл. Оказываясь без поддержки гироскопа, корабль тут же возвращался в прежнее положение. Ничего не попишешь: придется висеть носом к нейтронной звезде.

До перигелия остается полчаса, а сила X перевалила за g. Голова раскалывалась. Глаза налились, как спелые сливы, — вот-вот упадут. Не знаю, сумел бы я выкурить сигарету или нет, и попробовать не могу: пачка «Фортунадос» выпала у меня из кармана, когда я падал в нос корабля. Вот она лежит в четырех футах от моей протянутой руки, подтверждая, что сила X действует не только на меня, но и на другие предметы. Потрясающе!