Чего-то не хватало, и это тревожило по-настоящему.
Взгляд мой бесцельно блуждал по гаснущим и вновь зажигающимся окнам, тщетно искал кого-то иль что-то среди наползающих облаков, а чай остывал в чашке, пока я вдруг не услышал тихое пение.
Чуть перегнувшись через перила, я попытался угадать, откуда исходит звук, но это было не так-то просто. Отражаясь от стен, рикошетя в стёклах, он дробился и звенел, распадался на отдельные ноты и то нёсся отовсюду сразу, то затихал совсем.
Оставив чашку на кованом столике, я перепрыгнул перила и оказался на мостовой. Апрельский воздух сплетался вокруг меня, чуть дрожал, но при этом не двигался, не было никакого ветра. А вот мелодия была, жила, звучала.
Не сразу я определил направление, но вскоре уже шагал довольно уверенно. Город же вслушивался и замирал. Даже машины не носились где-то неподалёку, не шуршали шинами, не гудели. Даже лампы в фонарях не жужжали настырно, как то обычно бывает.
Только пение становилось будто бы громче.
Квартал за кварталом, я поворачивал, прислушивался, шёл и снова искал верный поворот, пока вдруг улица не вывела меня к обрыву. Овраг здесь так сживался с садами, что во тьме казался лесом, в котором росла темнота.
И звук шёл оттуда.
Не сказать, что я хорошо знал эти места. Тёмные тропы уводили в такую глушь, где мне недосуг было блуждать, но теперь я шагал уверенно и спокойно, потому что некто пел и звал. Отчего-то я ему верил, светлая мелодия не могла нести боль.
В самой тьме, на самом дне оврага, журчал ручей. Мне не видно было быстрой воды, я только чувствовал её сырое дыхание, чуть болотистый запах, слышал плеск. Но кто-то прятался именно там, таился среди корней больших деревьев, где темнота казалась такой густой, что её можно было мять в ладонях.
— Эй, — решился я впервые вплести и свой голос.
Ответом был смех. Пение прервалось, но возобновилось громче и ближе.
— Кто ты? — задал я очевидный и оттого глупый вопрос.
— А ты? — переспросил меня певец.
И вдруг то ли привыкли глаза, то ли что-то помогло мне увидеть, но оказалось, что прямо передо мной на выступающем из земли корне сидит юноша лет двадцати. У него были длинные тёмные волосы перехваченные обручем по вискам, тёмная кожа, а просторное сизое одеяние скрадывало фигуру.
— Странник, — назвался я, хоть в этом мире — в своём мире — я почти им не был.
— Тогда я Певец, — усмехнулся он. Глаза его тоже были почти чёрными, а может, темнота обманывала меня.
— Отчего ты здесь?
— Пою ночь.
— Раньше я не встречал тебя.
— Раньше я не пел ни одной ночи.
И теперь мы улыбались друг другу.
Все вопросы были неверными, все ответы лукавили, даже ветер засмеялся в кронах.
— Ты ищешь смысл, может, ты искатель? — он всё же подошёл ко мне ближе, мы даже коснулись друг друга в совершенно необычном порыве. Прикоснулись кончиками пальцев, проверяя реальность друг друга.
— А ты привёл меня сюда, так, может, ты — Зовущий?
И снова было не то, но много ближе, так близко и… так ускользающе.
— Может, мы танец? — предположил он, почти смеясь.
Тьма вокруг нас расступилась, исчез и ручей, и корни, и даже овраг. Мы стояли на ровной площадке, покрытой старыми, полустёртыми плитами. Над нами шатром выгнулось небо.
— Танец, — согласился я.
И мы повели друг друга сквозь ночь. Мелодия нарастала вокруг, изливаясь прямо из тьмы, звуча словно со звёзд. Мы танцевали, играли друг с другом и стремились одержать верх в соревновании, которому не придумали ни названия, ни правил.
Длилось и длилось, звенело и звенело, то на высоких, то на самых низких нотах, от которых гудела земля и дрожали звёзды. Когда мы выдохлись, то стояли спиной к спине, чувствуя горячий, текучий жар, бьющийся в каждом из нас.
— Ты умеешь, — выдохнули мы вдвоём, на мгновение превратившись то ли в близнецов, то ли в отражения друг друга.
— Так что же, Шаман, зачем пришёл ты в этот мир? — спросил я целым мигом позже.
— Путешествую, — ответил он, больше не играя. — Жду дверь.
— Хочешь — открою?
— Нет, она будет с рассветом. Разве не прекрасна ночь, которую я пою? — я мельком заметил его улыбку.
— Слишком спокойна, — пришлось мне признаться.
— Какой же ты неспокойный, Шаман, — он ударил меня по плечу. — Тогда давай-ка добавим и ветра, и дождя, и лунного смеха…
Снова полилась музыка, снова мы начали танец, а вокруг нас хлынул дождь, в быстро бегущих облаках стала прятаться, то и дело выглядывая, луна, ветер побежал по городским крышам, гудя в водостоки. Совсем другая ночь, живая, полная, жадная.
Мы смеялись ей, открывались до донца, выплёскивали её из самих себя с силой, жаром и немного — саму капельку — с болью.
Выдохлись лишь под утро, в мягких ладонях рассвета. Застыли спина к спине. Наши волосы смешались — его тёмные с моими рыжими. Я видел теперь, что глаза его почти фиолетовые, глубокого и тёмного оттенка, каких не бывает в этом мире. Я видел, что его одеяние таит лиловые и лавандовые тона. Я почти знал, кто он и откуда. И мне было не нужно это знание.
Потому что на краткий миг мы стали одно, и этого было достаточно.
— Вот и дверь, Шаман, — сказал он. Мы сплели на краткий миг пальцы.
— Ступай, Шаман, — откликнулся я.
— Приходи и найди меня, — позвал он и шагнул через порог.
Я знал, что приду, что найду. Когда настанет время покоя.
========== 097. Северный Ветер ==========
Порыв северного ветра едва не разбил створку балконной двери. Погода была солнечной и тихой, так что такой шумный гость не остался незамеченным. Я даже вышел на балкон, чтобы присмотреться к нему, но в городе уже опять было тепло и ярко, почти по-летнему.
Может, он играет со мной?
Но на самом деле я не верил в игру, напротив, в сердце отозвалась тревога. И ветра порой нуждаются в помощи. Но где же тогда мой знакомец?
Подумав немного, я всё же вернулся в дом и через чердак поднялся на крышу и, конечно, оказался прав. Северный ветер сидел, прислонившись спиной к нагретому солнцем коньку. Он дышал тяжело, а под пальцами, тщетно зажимающими подолом белой рубашки рану, растекалось алое пятно. Странно, наверное, но кровь ветров алая, как у многих других созданий.
— Что случилось? — сел я рядом с ним, бегло осматривая. Нужно было отвлечь его, не дать потерять сознание.
— Повздорили, — он улыбнулся, но на губах тоже запеклась кровь. Кто-то очень разозлился на него, не стал щадить. Даже длинные светлые волосы были перепачканы в крови, и дыхание, что всегда обжигало холодом, сегодня выдавало разгорающуюся внутри лихорадку.
Могут ли ветра погибнуть? Я задавался когда-то этим вопросом, но точного ответа не знал. Однако сейчас точно был убеждён в том, что не собираюсь проверять это на практике.
Дом нехотя поддался моим мысленным уговорам. Он принял нас, забрал нас вглубь самого себя, и Ветер оказался в постели гостевой спальни. Он привстал на свежих белых простынях, пачкая их, и удивлённо спросил:
— Как так вышло?
— Потом расскажу, — миска с водой и губка уже были под рукой.
Всё сплелось в круг отточенных, чётких действий — снять рубашку, смыть кровь, обработать рану, забинтовать её.
Когда я смог вымыть руки и умыться, Ветер уже забылся тяжёлым сном. Ему не слишком подходили человеческие лекарства, чуть больше пользы было от тех, какие принимают Странники, но на самом деле всего этого было мало. И я снова вышел на балкон, на этот раз в поисках Ветра Южного. Немного ленивый и очень беспечный, тот с утра носился по улицам, совсем ещё хрупкий мальчишка.
Я позвал и прислушался, солнечное марево даже не дрожало, повисло, будто плотная пелена. Время тянулось, тянулось, а никто не отзывался, но в тот миг, когда я повернулся, чтобы уйти, с крыши свесилась лохматая голова.
— Чего? — улыбался Южный Ветер.
— Мне нужна помощь знахаря, который бы знал как вас, Ветров, лечить.
— А что стряслось? — зеленовато-золотые глаза Ветра разгорелись любопытством. Ошибочно думать, что все ветра — братья и всегда знают друг о друге самые разные тайны. Южный и Северный не были ни в каком родстве.
