Торговца, владельца этого удивительного местечка, видно не было, но я в нём и не нуждался, а скользнул между стеллажами, оглядываясь и озираясь, стараясь впитать в себя густоту часового пространства, концентрированный туман секунд и минут.
Наверное, во мне проснулась интуиция, а может, и просто здоровое любопытство, но я пытливо рассматривал все витрины, точно искал что-то совершенно определённое, что-то настолько своё, конкретное, однако никак не мог назвать, подобрать точные слова.
Округлые стёкла циферблатов казались сферами миров, каждый из которых жил, дышал, звучал и был совершенным. Хотелось коснуться их, ощутить реальность, но, спрятанные за прозрачностью витрин, они были недосягаемы.
На дальней стене висели мощные часы с боем, качали маятниками, демонстрировали увесистые гирьки, манили закрытыми дверцами, где прятались кукушки. По этим я только скользнул взглядом. Что-то моё было меньше, уменьшалось в ладони…
Витрина по другую сторону являла тысячи моделей наручных и карманных — круглых, овальных, в виде животных и птиц. Вот к ним я подошёл совсем с другим чувством. Сердце замерло, а потом забилось быстро и чётко, будто узнало собрата.
На зелёном бархате лежала сова, пряча циферблат под крыльями.
Это были они.
— Вижу, вы всё же что-то подобрали, — вкрадчивый голос показался мне таким, точно это ожила и заговорила тень. Часовщик, возникший напротив, был неимоверно высок и столь же неимоверно худ. О его запястья можно было бы порезаться, кожа так плотно обтягивала челюсть, что было удивительно обнаружить внушительный нос. Крупный кадык ярко выступал на тонкой шее. И всё же чем-то Часовщик неудержимо привлекал, был любопытен, в нём что-то находилось ещё, помимо этой не слишком красивой внешности, помимо длинных, но узловатых пальцев, тонких, едва заметных губ и тёмных глаз, всё время чуть сощуренных.
— Наверное, я должен взять эти, — указал я на сову.
— Наверное? — он удивился. — Нет, тут нужна абсолютная точность. Они ведь покажут именно ваше время. Если вы будете не уверены, то, может статься, и время будет не вашим. Зачем же вам чужое?
— Хм, — я задумчиво скользнул взглядом по витрине.
В этот момент часы разом забили, зазвенели, завопили, запели гимны. Кукушки надорвались разными вариантами отсчёта, кто-то прокричал дважды, а кто-то и все двенадцать. Невольно я закрыл ладонями уши, но какофония не стала меньше, пришлось пережидать, жмурясь и почти задыхаясь, словно и с воздухом что-то случилось, словно он тоже раскололся и рассыпался на куски от громкого звука.
Когда же всё стихло, Часовщик, как ни в чём не бывало, спросил:
— Ну так что же?
Я опять осмотрел витрину и понял, что все часы в ней поменялись местами, да и бархат вдруг пожелтел, словно и не бархатом был, а мхом и почувствовал наступление осени. Но сова нашлась, пусть и сдвинулась немного.
— Вот эти, — указал я, уже не колеблясь.
— Чудный выбор, — почти пропел Часовщик. Он сунул руку прямо сквозь стекло, то задрожало, как вода. Но вот уже всё кончилось, на узкой ладони красовалась сова, Часовщик протягивал её мне с улыбкой.
— Сколько же они стоят?
— Вы о деньгах? — заметно смутился Часовщик. — Здесь не расплачиваются деньгами, — и поспешно сунул часы мне в руку. — Возьмите. Нам скоро закрываться.
Я оглянулся на витрины, выходящие в переулок. Странно, но там уже было так темно, так сумрачно, хотя я как будто бы не мог провести внутри слишком долго.
— А чем же у вас расплачиваются? — сова была хороша, но я не мог считать её полностью своей, пока не завершил сделку.
— Это позже, — отмахнулся Часовщик. — Вы поймёте. Ступайте, они уже показывают ваше время, совсем ваше…
Я открыл совиные крылья. Циферблат — совершенно обычный, стрелки бегут по извечному кругу.
— Ну… Хорошо, — и я вышел, потому что взгляд Часовщика стал уж слишком странным и нетерпеливым.
Перед витриной я завозился, подбирая карман для совы, а когда поднял голову, магазинчика не было. Только вечер, да стены старых домов, узкий переулок, в разрезе которого виднелось потемневшее небо.
Оставалось лишь пожать плечами и двинуться прочь, ближе к дому, как я проходил всегда.
Конечно, оказавшись у себя, я совсем позабыл про неожиданную покупку. Сова так и осталась в кармашке куртки. Нашёл я её случайно, дня через три. Мысленно попросив у часиков прощения, я унёс их в гостиную и положил на кофейный столик, прямо под лампу, точно жёлтый спокойный свет мог их согреть, искупив возможную обиду.
Сова бездумно смотрела на меня, её тихое тиканье было слышно лишь тогда, когда подносишь близко-близко к уху. И я погладил выгравированные перья, почти лаская. Всё же зачем они мне, эти часики?..
Но отчего-то без них я себя чувствовал не вполне собой. И ощущение такого рода было мне в новинку, вот я и рассматривал часы, выискивая в них хоть какой-то ключик к разгадке. И… я же всё ещё не заплатил за покупку.
Впору было вновь искать торговца, но в то же время я был уверен, что не стоит. Это тоже было странным.
Часики тикали, минута убегала за минутой, и каким-то образом они показывали верное время — то самое, что демонстрировали и остальные часы в доме. Вот только, как мне казалось, это не могло быть правдой, ведь я не подводил их. Трудно было представить, что во всей лавке я выбрал именно единственные точные. А может, это и значило, что они показывают теперь моё время? Больше вопросов, чем ответов.
Я ухватил их за цепочку и надел себе на шею. Скользнув прохладой по груди, сова замерла и в то же время показалась мне очень живой. Отогнав ощущение, я занялся обычными вечерними делами.
Не все вопросы имеют ответы, а кое-какие не разрешить сразу… Часы тикали, разрубая сутки на секунды, и это и было самым главным. Где-то среди миров Часовщик вновь открывал свой магазинчик. В одном я был уверен — мы ещё непременно встретимся.
========== 096. Петь ночь ==========
Ровно неделю не было ни гостей, ни писем, даже миры прилетали лишь после полуночи и быстро исчезали, не оставляя после себя ничего — ни ароматов, ни звуков, ни вздыхающего эха. Иногда такие моменты затишья, странного, очень зыбкого покоя мне нравились, но чаще заставляли настораживаться. Позвоночник будто превращался в струну, мышцы всё время оставались чуть напряженными — в общем, я был точно не создан для таких тихих дней.
А сегодня закат вылился в небо тревожно алым, но в доме стояла умиротворяющая тишина. Я пробежал по всем комнатам, всюду распахнул окна, впуская вечерний ветер. Однако проникая внутрь, он сразу успокаивался, едва шевелил занавески.
Я распахнул и двери, приглашая сумерки вползти, внести что-то ещё, но они не решились переступить порог.
Ждать ли гостя, встречать ли его? Вот странно.
Угасал последний луч, я стоял на пороге и всматривался в меркнущий, стремительно оборачивающийся вечером день. Почему этот покой так сводил меня с ума?..
Впрочем, я всё же взял себя в руки. Ну раз уж эти дни никак не хотят закончиться, значит, нужно воспользоваться ими как-то ещё.
***
На кухне я выстроил посуду и принялся мыть чашки и чайники, доставая даже те, что всегда стояли в самых дальних углах и ждали чего-то абсолютно особенного. Шумела вода, пахло мыльной пеной, вскипал на огне пузатый чайник, и тишина отступала куда-то за пределы кухни. Деятельная моя натура приходила в равновесие в таком шумной работе.
Я и не заметил, когда напряжение схлынуло.
Но вот уже последняя чашка, сияя боками, отправилась на полку в шкафу, последний заварник подмигнул мне золотистой каёмкой, а в чашке наконец-то оказался чай с ароматом малины и леса. Присев за стол, я оглядел преобразившуюся, мягко мерцающую кухню и… понял, что из углов опять наползает то странное неприятное неуютное спокойствие.
Чёрт его дери!
Я подхватил чашку и поднялся в спальню, вышел на балкон в ночь.
Звёзды перемигивались над городом, ветер улёгся, а луна и не думала показаться в небе. Слишком тихо. По крышам не крались кошки и чудеса, по водосточным трубам не спешили вниз собравшиеся за вечер капельки.
