========== 001. Первая ночь ==========
Вдыхаю холод, вдыхаю ночь, её бесконечность и холодную колкость. Нет тысяч глаз — облака-веки сегодня закрыли их все. Небо болит, небо стонет, роняя снег, как застывшие слова, невысказанные проклятья, нерассказанные сказки. Город кутается в саван из превращённых в лёд фраз, засыпает, приглушая огни, и только дороги звенят, дрожат натянутыми струнами.
Было бы неплохо найти сигареты, разбавить ночь в лёгких горьким дымом, привкусом ментола, влажным дыханием огня. Но сигарет нет, только сиротливая пустая пачка на подоконнике, забытая среди прогоревших, распустившихся воском свечей, пепла ароматических палочек, уснувшего колокольчика, говорящего с ветром о несбыточном счастье.
В открытое окно входит зима, качает и кружит ловец снов, треплет перья, путает паутинку, оставляя на ней лёгкие поцелуи инея. В комнате мгновенно становится холодно, точно вырастает лес, застывший в морозном дыхании января. Даже слышится гул ветров в кронах.
Можно упрямо закутаться в плед, молча оглядывая внезапную чащу, а можно захлопнуть створку, чтобы тихонько звякнул стеклопакет, вернуть себе и дому ощущение сомкнутых ладоней, жара раскалённых батарей, хрупкого очага, которому всё равно не страшны бури.
Не двигаюсь.
Пусть ночь, и зима, и ветер приходят и сядут рядом. Пусть они протянут пачку сигарет, закурят со мной, оттолкнутся от подоконника, выстуживая забытый здесь же чай в термокружке. Термокружке, что всё равно сдастся подступившему, взявшему её за горло холоду.
Зима сегодня молчит. Наверное, устала за день творить мороз, выстраивать снежные замки, вешать марево из мелких кристаллов над дорогами да пускать позёмочные вихри. Наверное, ей наскучило, быть может, так сильно, что уже завтра она заплачет оттепелью, но пока что она стоит на подоконнике — маленькая и хрупкая — и не решается сделать ещё один шаг. Ступни её укрывает снег, влажные капли от него с глухим стуком начинают разговор с полом. Подоконник напоминает подтаивающий, меняющийся под весенним солнцем сугроб.
На этот момент нерешительности можно смотреть бесконечно: на искрящийся влагой снежный край, на стылые капли талой воды, серыми слезами марающие ковёр. Можно даже забыться настолько, что морок сна уведёт в ледяную страну, где давным-давно заблудился Кай, так и не найденный Гердой.
Не желаю уснуть в объятиях зимы и закрываю окно. За стёклами на миг качаются и падают вниз резким взмахом огни. Всего лишь отражение мигающей на стене гирлянды, не более, но кажется, что это открылись тысячи глаз, моргнули и опять уснули, не найдя ничего интересного в мире вокруг.
Комнату обнимает тишина, незваная гостья, прокравшаяся за спиной у зимы, кутаясь в плащ темноты. Прежде затаившись в углу, теперь она стремительно делает шаг вперёд, раскинув руки, чтобы убедить меня, как жаждет объятий. Но я-то не жажду, потому включаю музыку, и мелодия распрямляется, будто спавшая в коробке пружина, вышвыривая тишину прочь — из комнаты, из дома, из мира, быть может.
На подоконнике остались капли и лужицы, в них танцует свет вновь зажжённых свечей, маленьких чайных «таблеток», прячущихся в фигурных подсвечниках. Дробные всполохи света озаряют часть комнаты, а из другого угла с ними соперничают светодиодные огоньки, и кажется, что теперь вокруг уже не лес, но луг в августе, когда сотни тысяч светлячков разжигают карнавальные фонарики.
Кружение огней усыпляет, заставляет мечтать. Разум, секунду назад очарованно-напряжённый, наконец расслабляется, отпускает сам себя, и вскоре мысли исчезают как факт, оставляя место лишь ощущениям, невысказанным порывам, неясным отблескам и образам, которые невозможно поймать.
Вот в этот самый момент можно лечь, попробовать уснуть, отдаться цепким пальцам сна. Но не хочу. И потому только делаю музыку громче.
Она звучит, звенит, кричит, танцует… нет, выплясывает, творя тем самым мириады новых миров сразу. Осколки и грани на мгновение вспыхивают, отражая и живое пламя свечей, и смеющиеся светодиоды, а затем блики теряются, а миры исчезают, улетая сквозь стены.
Холодный чай тоже ловит в себя свет, словно желая стать маленьким ложем для узкого серпа, столь похожего на месяц, но совершенно не умеющего летать. Нужно взять кружку и унести её на кухню, но идти по коридору в темноте, что успела захватить дом, не хочется. Включать электрический свет, мгновенно делающий слепым, тоже.
В воздухе разливается аромат корицы. Что это — музыка, тишина, ночь? Запах густой, терпкий, напоминает о запечённых с мёдом яблоках, о пышных булках, о глинтвейне… Но исчезает так же внезапно. Наверное, это пронёсся сквозь меня ещё один мир, непременно с городами, где пекут все от мала до велика, с кофейнями, чайными, ресторанчиками у моря… Сказочный мирок, где слишком тепло для сегодняшнего вечера.
Затихает одна композиция и начинается другая, свет по-прежнему мягок, за окнами темнота качает зиму на руках, в многоэтажке напротив горят тёплым оранжевым светом окна. Там тоже, наверное, рождаются миры, целые вселенные грёз и мечтаний, преждевременных озарений и… даже разочарований. Да, у скорби, печали и прочих тоже есть свои маленькие мирочки.
***
…Много позже я всё-таки тушу свечи — одну за другой. Отключаю гирлянду, чтобы полностью утонуть во тьме. И тогда вдруг чувствую, как по обнажённой коже бьют плавниками рождённые вселенные. Они пока так хрупки, что часть из них превратится в пепел и песок ещё до рассвета, а другие вдруг обрастут панцирем, третьи же превратятся в жемчужинки и упокоятся в раковинах, пока кто-нибудь их не отыщет.
Тьма — это как огромный океан. Можно смотреть сквозь стекло на то, как мимо проплывают акулы часов, на то, как стайки секунд разгрызают на части тело самой жизни, на величественные взмахи хвостов пёстрых рыб-минут… Терпкий привкус морской воды мешается с жаждой скорее вдохнуть кислород, вот только для этого требуется включить свет, а я всё тяну, всё отказываю себе, потому что мимо плывёт медуза многоэтажки, переливаясь, наползая, почти скользя щупальцами по моим собственным окнам.
Очнувшись, я выбираю маленькую настольную лампу. Луч света разрушает иллюзии, но тьма всё же плещется в окна требовательной волной, зовёт, намекает, что от неё никуда не скрыться. Я ей верю. Никуда.
***
Начало отсчёта, день 01, пусть даже не первый в календаре. Старт, тягучая первая нота, маленькая вспышка. Всё здесь, всё кажется слишком близким. Всё становится словом, словами, предложениями… Застывшими снежинками, которые роняет на спящий город зажмурившее веки небо. Кружение и бесконечное скольжение, ритмика сбитых фраз, недосказанных рифм, мягких полузвуков создают эту ночь, а может, все последующие ночи тоже или даже весь мир до самого последнего осколочка, до самого краешка, до самых границ между явью и неявью.
Тише. Это ночь. Первая ночь — оборотная сторона первого дня. Она ничья, она — мягкая тишина.
А я… я всего лишь не желаю засыпать.
========== 002. Хозяин холмов и леса ==========
С холмов долетают ветра, кружат, заглядывают в окна, словно стесняясь позвать. Идти недалеко, но всем телом владеет истома, а потому ничего не хочется, кроме пледа и чая. Свечной воск, недавно ещё податливый, горячий, застыл каплями на подсвечнике, позабыв об огне, и кажется, что он является идеальным символом этого вечера. На столе грустит полупустой бокал вина, в алом сердце его тонет звёздочка света…
Слишком рано, чтобы размышлять о грустном, слишком светло, чтобы разжигать больше огней, а чай слишком горячий, чтобы напиться им вдоволь.
Порыв задёрнуть шторы ветра встречают нерадостно, бьются снежинками в стекло, крутят туда-сюда флюгер на крыше соседского дома. Они не просят больше, не смущены, они требуют немедленно отбросить все дела, отогнать лень и тишину и отправляться. Дорога ждёт, искрит льдом в фонарном свете, чуть звенит, будто состоит из тысяч натянутых струн. Она ведёт прочь из города под нагие ветви леса, где среди снегов разлёгся вечерний сумрак.
