Саньо разбил его одиночество на осколки, и не получилось не израниться. Каждый слишком глубоко вонзился в душу. Теперь Каэл ни за что не собрал бы свой мир прежним.

«Наваждение…» — снова прошептало нечто внутри.

— На рассвете я приведу тебя в тайное место, — решился Каэл. — Мало кто там бывает. А уж чужаков не было никогда.

— Чужаков, хех…

— Для этих гор, Саньо, ты чужд, как весна, о которой любишь рассказывать, — лишь мельком, лишь едва, но Каэл коснулся щеки Саньо, провёл кончиками пальцев по скуле. И ощутил невероятный жар, будто в теле Саньо спряталось солнце.

***

Они вышли в тот тёмный час, который заставлял горы молчать, а людей крепче запирать двери. Поднимаясь каменистой тропой, Саньо несколько раз едва не сорвался, и Каэл удерживал его, обнимая за талию. Жаром обжигало даже через одежду.

— Ты почти сравнялся со мной, — говорил он. — Мне почти нечего сказать тебе.

— Значит, открыв эту тайну, ты прогонишь меня? — Саньо запыхался, дыхание его серебром осыпалось на ворот плаща.

— Разве я прогонял тебя? Это ты хотел уйти, — отвернувшись, Каэл взглянул на горы. За их тёмными силуэтами небо светлело: приближался рассвет.

— Я… — и тут Саньо закашлялся.

Каэл двинулся дальше, зная, что Саньо догонит. Вот тропа вильнула последний раз, и прямо на них выщерилась пасть. Между Клыками виднелась долина, солнце едва выглядывало из-за горизонта. Удивительное это было место, горы будто расступились специально для того, чтобы был шанс увидеть, где именно рождается рассвет.

— Как… прекрасно и зловеще, — Саньо встал рядом.

— Клыки, — пояснил Каэл. — Они примут тебя.

— Примут?

— И ты больше не будешь чужаком.

Разгорался свет, алое солнце стало золотым и поднялось на два пальца над землёй. Саньо следил за ним как заворожённый. Он тосковал по светилу, и теперь Каэл видел, как он трепетно любит его, как ему предан.

Солнцу — обманщику и лгуну.

Сердце Каэла билось ровно, пусть боль и раздирала остатки души в клочки.

Он отступил на шаг, а затем развёл ладони, магия вспыхнула в воздухе искристо-ледяными линиями. Саньо ничего не успел заметить, пока его не пронзило светом силы, пока его тело не оторвалось от земли, повисая между Клыками, в самой пасти.

Позади него поднималось, ползло вверх светило, и не было облаков, способных скрыть его усмешку.

Саньо был развёрнут лицом к солнцу. Каэл не желал смотреть ему в глаза.

— Что ты делаешь?.. — хрипло и сквозь боль выкрикнул Саньо.

— Отдаю тебя свету и горным ветрам.

— Но…

— И ты никогда не будешь больше чужаком в этих краях. Станешь лишь частью силы, — Каэл хотел бы, чтоб голос его дрогнул, но лёд сковал горло, и каждый звук казался выточенным из него.

Он хотел бы сказать о том, что за наваждение поселилось в душе, объяснить, почему не в силах выносить, как солнечный свет целует Саньо, да только не знал слов, что могли бы такое описать.

— Прощай, — вот и всё, что сумел он произнести.

Саньо закричал, а скоро захлебнулся кровью, и тело его обмякло. В тот же миг солнце окуталось пеленой туч.

Каэл стоял у клыков, и магия опустела, растворилась. Ничто не удерживало тело, оно сорвалось вниз, нанизавшись на зубья-скалы. Это уже был не Саньо, не наваждение. Каэла затопило острое и больное, невыносимое чувство.

Любовь, которую он уничтожил.

***

— Кажется, это не то, что я люблю, — история до сих пор звенела в воздухе.

— Возможно, — она усмехнулась. — Пора.

— Удачи.

Я остался один, вспоминать о скалах и солнце.

========== 092. Осколки ==========

Весь день я разбирал бумаги — записки, заметки, осколки прошлого. Среди них попадались и зарисовки, и воспоминания, и недописанные сказки. Давно пора было привести всё это в порядок, найти систему, чтобы в дальнейшем разложить по полочкам.

Однако единственного дня мне было маловато, пришлось прерваться, потому что заболели глаза и плечи заломило от долгого сидения в одной позе. Спустившись на первый этаж, я некоторое время стоял посреди холла, почти забыв, что направлялся на кухню.

На самом деле в голове продолжали вращаться, зудеть, звенеть обрывки. Те самые, что остались бумажным ворохом на полу.

***

«Старое зеркало на стене вдруг озарилось тёплым и живым пламенем. В полночь зеркала отдают отражения совершенно безвозмездно. Если замереть у самой грани стекла, не дышать, затаиться, то можно увидеть, как сквозь эту поверхность падали тысячи чужих обликов. Зеркало когда-то отражало других.

Если вслушаться в ночь, отринуть всякий чужеродный звук, то можно расслышать песню — зеркала поют по ночам, поют и делятся своим тайным миром…

Даже сейчас».

***

«Кажется, меняется мир, но это трансформация тебя самого, а вселенная вокруг остаётся неизменной, пусть именно для тебя предстаёт навечно иной.

Кажется, что всё исчезло, но это растворился куском сахара в горячем чае ты сам. Вселенная не чувствует твоего отсутствия, но для тебя — навеки исчезла.

Кажется, всё вокруг переполнено счастьем, но это счастлив лишь ты. А мир не стал ни лучше, ни чище, ни хоть каплю светлее. Пусть ты думаешь, что это рай воплотился на земле.

Кажется, что всё обратилось адом, но это твоё горе, а мир не стал ни хуже, ни грязнее, ни хоть на йоту темней. Ты сам превращаешь его в место страданий.

Однако есть шанс и увидеть то, что на самом деле реально. Если выйти за пределы кривого зеркала, скрытого в каждом из нас. Стоит попробовать… Стоит попробовать преодолеть притяжение зеркальной реальности, в которую каждый всматривается бесконечно».

***

«Песчаные замки чаще всего рушатся от чужого вмешательства. Они бы и сохранялись вечность, но, увы, кроме их собственной вечности есть ещё вечность иных сил. Так, вырастая, оформляясь, обретая утончённую и совершенную форму, замок не может учесть, что любое неосторожное прикосновение может поколебать основы, может разрушить, превратить руины…

Таковы людские души. Раз за разом начиная строительство песчаного замка внутри самих себя, они не задумываются о рисках. Чужое, даже лёгкое мановение способно обратить в прах хрупкие стены, но как же радостно бывает пригласить в самое себя нового разрушителя.

И снова на месте утончённого строения обретаются руины. В горечи и боли приносятся клятвы и начинается новое зодчество, выпестовывается каждый камень, каждое убеждение, каждая башня и каждый принцип… Но зачем это всё, если никто не посмотрит?

И вот, стоит только схлынуть прежним истрёпанным чувствам, стоит только вырасти песчаному замку, как врата души отворяются, чтобы впустить кого-то… Кто так же неосторожно, одним только кратким и точным жестом может сравнять его с землёй.

Будет ли так бесконечно?

Это трудный вопрос, но песчаный замок всё же можно сохранить. С тем, кто поможет его построить».

***

Я нашёл себя на кухне, а заварник уже остывал. Сделав себе чашку терпкого, отдающего бергамотом напитка, я вгляделся в темноту за окном. Эти разрозненные мысли… Они словно из ненаписанной книги. Из трактата о зеркалах и песчаных замках.

Улыбнувшись этой мысли, я покачал головой. Возможно, когда-нибудь они обретут реальность и плоть, эти записки. А может, истают, как бредовые мысли, что приходят в предрассветном мареве.

***

«Вчерашний день дарил уверенность, все было так правильно, не возникало ни капли сомнений.

Истинно верным, а потому несущим счастье было каждое действие. Оно наполнялось смыслом, дарило наслаждение. Но.

Но — болезненное вмешательство вероятности. Но — возникающее сомнение. Откуда оно приходит?

Если вчера внутри меня пел компас, тот, что лучше интуиции, вернее любых логических выводов, точнее любого сознательного решения, то сегодня почему он замолк?

Что это разрывает теперь грудь? Страхи-сомнения жрут плоть, мешают вздохнуть, облепили, сдавили горло?

А что стало толчком? Отчего же качнулся маятник, почему…