Ночь обступила меня очень быстро, почти внезапно. Застиранная ткань небес налилась цветом, её истыкали иголки звёзд, замолк даже ветер. Двигаясь в монотонном, почти механическом ритме, я шёл к холмам, но они не желали приближаться. Угли костра подёрнулись пеплом и скрылись за спиной уже очень давно.

Растянувшееся, бесконечное время едва не заставило меня забыть и о том, что я ещё застал день. Казалось, ночь пришла и пребудет тут всегда, целую вечность.

Горький полынный вкус.

Следуя сквозь ночь, я вновь ощутил его на губах, словно бы некто поцеловал меня и исчез прежде, чем я сумел осознать, что случилось. Остановившись, я вглядывался в темноту, я рассматривал звёзды, искал хоть какой-то намёк, но тщетно.

Да и… мне не казалось это необходимым. Здесь и сейчас, лишённый памяти, лишённый звучащего и зовущего сердца, я был спокоен. Возможно, даже чересчур.

Я снова двинулся вперёд, хоть и не видел в том необходимости. Ничто не требовало этого, я мог остаться среди ночи здесь или идти в некое туда, ни на то, ни на другое у меня не было никаких причин. Этот выбор не основывался бы ни на чём.

И только вычленив эту мысль из потока других, я с некоторым беспокойством подумал, что память каким-то образом давала мне цель. Теперь же таковой не оказалось. Разве в том должен был состоять покой?

Но, конечно, и на таких размышлениях я не сосредоточился надолго. Отпустив их вместе с остальными, я шёл и шёл, даже наслаждаясь каждым шагом, находя в бесцельности своеобразную привлекательность.

Или не зная ничего иного.

Только полынь стала мерещиться мне всё ярче, всё более явно.

…Я прошёл ночь насквозь и утро встречал на холме, почти на вершине, укрывшись от проснувшегося ветра в пологой ложбинке, где разросся шиповник. На старом кусте трепетал лепестками единственный розовато-белый цветок. И он отчаянно пах полынью, почти до рези в глазах.

Странно, что самой полыни я не встретил ни кустика.

Отдыхая, я смотрел, как медленно светлеет небо. До вершины было недалеко, но подниматься пришлось бы почти по отвесному склону, и мне хотелось набраться сил. Само ощущение небольшой цели, заключённой в необходимости подождать, радовало.

Но вот встало солнце. Оно смотрело на меня, а я всматривался в него, и вместе с живительным светом в меня втекали воспоминания. Я бы прикрыл глаза, но не мог, околдованный моментом.

***

— Если выпить этот напиток, то почти потеряешь себя, — его голос звучал тихо и вкрадчиво. — Этого ли ты хочешь?

— Я любопытен, точно кот, и ты об этом знаешь, — я вытянул ноги к огню и лениво подсматривал за тем, как он склонился над тиглем, установленным над обычной чайной свечкой. Внутри прозрачной посудины что-то бурлило.

Пахло полынью.

— Ты ведь можешь не вернуться, — напомнил он.

— Каждый день я могу не вернуться, — усмешка скользнула по губам. — Каждый день и из каждого мира. Любой странник однажды может забыть, как открывать двери.

— И ты решил поторопить этот момент?

— И я решил узнать, каким станет для меня такой момент, — взмахнув рукой, я помолчал. — Мне нужно почувствовать.

— Как будто ты ищешь гарантию, что именно с тобой на самом деле ничего подобного не случится. Представь свой страх, а?

— Я не боюсь.

— А что делаешь?

— Хочу подготовиться, в этом ты прав.

Он отодвинулся от стола и откинулся на спинку кресла, рассматривая меня так, будто видел впервые.

— Я Алхимик, но не отравитель.

— Это меня не убьёт.

— Это почти убьёт тебя.

Мы смотрели друг на друга. В его взгляде читались и вопрос, и насмешка. Что он видел по моему лицу, я знать не мог. Наконец мне пришло в голову отметить:

— Я не ищу смерти. И Смерть не ищет меня.

— О, вот этого я бы не утверждал так смело, — Алхимик поднялся и потушил свечу, жидкость, распространявшая полынный аромат, зелье, лишающее памяти, остывала. — В твоём случае нельзя утверждать ни первое, ни второе.

— Поддел, — невольно я любовался им — высоким, статным, таинственным… удерживающим внутри себя знания, которые мало кому поддаются.

— Не могу…

— Перестань, — теперь и я встал, обнял его за плечи. — Это мой выбор.

Горький полынный вкус.

Тишина. Пустота.

***

Странно, но я не ощутил облегчения, когда вспомнил. Хотя, быть может, и не должен был его почувствовать. Навалившиеся на меня воспоминания довольно быстро разложились по полкам, и я отвернулся от ставшего чересчур ярким солнца. Позади меня вырисовывался прямоугольник двери. Она ещё только угадывалась, только готовилась прорасти в этот мир, но в сердце уже отозвался тягучий зов.

У меня снова была цель, передо мной опять легла дорога, определённая неопределённость, миры, путешествия, пересечения путей.

Но стало тяжелее.

Наверное, в пустоте беспамятства я отдыхал от чего-то, что и сам не мог уловить в повседневной жизни.

…Когда я перешагнул порог, Алхимик обнял меня, вглядываясь в глаза.

— Ты, это действительно ты.

— Сомневался? — голос мой прозвучал слишком тихо.

— Никогда нельзя знать заранее, что точно заберёт это зелье, а что подарит. Вот какой смысл был в том, что ты так рисковал?

— Пока что мне нужно об этом поразмыслить, — отстранившись, я усмехнулся. — Ну же, не тревожься. Наверняка тебе поможет чай.

Полынью больше не пахло, и мы провели весь вечер, беседуя и подшучивая друг над другом. Но всё же внутри меня теперь звенел тревожный колокольчик. Точно ли я вернулся весь? Точно ли мне следовало вернуться? Правда ли нужно было уйти?..

Оставшись в одиночестве, я долго смотрел на огонь, словно пытаясь его вспомнить. Вплестись с ним в одну реальность. Кажется, мне это почти удалось.

========== 087. О музыканте и девушке ==========

В тишине небес звёзды этого мира рассказывают друг другу сказки. В вечности и высоте им так одиноко сиять, так медленно течёт их жизнь, что истории — это единственное, чем они могут развлечь друг друга в ночной тьме. Они говорят по очереди мягко звучащими голосами, и порой, если хорошенько прислушаться, когда город уснёт, можно услышать, о чём болтают звёзды в самом сердце ночи.

Особенно они любят услышанные у людей сказки про ангелов, возможно, потому что думают, будто похожи на них. Ещё их чаруют подсмотренные истории о неразделённой любви, ведь звёзды бесконечно одиноки в этой реальности, а потому не понимают, как может появиться взаимность. Ценят они рассказы о Вечности и о ветре, потому что Вечность — их родитель, а ветер целует их, на краткий миг даря ощущение соприкосновения с чужой жизнью.

На южном краю неба неярко горит совсем крохотная Звёздочка, зачастую она прячется в облака, молча вслушиваясь в рассказы остальных и не выдавая ни своего интереса, ни своего присутствия. Долго готовясь к ночи, когда и ей придётся заговорить, Звёздочка нередко перебирала в памяти всё, что когда-либо видела: звёзды не умеют сочинять, они открывают друг другу лишь то, что подсмотрели с небес. Однако много ли рассмотришь, когда вокруг облачная пелена? И потому Звёздочка пряталась всё чаще, стыдясь, что не привлечёт ничьего интереса.

Но как раз накануне Звёздочке несказанно повезло. В тот час, когда другие звёзды спали, а заря уже потихоньку перекрашивала небосвод, Звёздочка единственная стала свидетелем чудной и печальной истории…

***

На окраине городка, над которым как раз и сияла крохотная Звёздочка, высилась старая башня, окружённая тенистым, давно заброшенным и потому сильно разросшимся садом. В сумрачный предутренний час вошла в сад девушка необыкновенной красоты. И так же невероятно глубока, как красота, была её печаль. Пронзительно одинокая, девушка напоминала одну из холодных и далёких звёзд, обречённых на вечность в пустоте.

На щеках девушки вспыхивали алмазным блеском слёзы, и она шла по саду, то скрываясь в тени деревьев, то вновь появляясь. Наконец она пришла к старому пруду, села на берегу, не боясь сырости. Её пальцы тронули поверхность тёмной воды.