— Принеси дождь, — попросил я, когда кровь была слизана дочиста. — Принеси его сюда.

Ветер унёсся, но мне недолго было ждать — скоро тучи сгустились, теряя белый цвет. Они налились синим и сизым, почти почернели, а затем грянул грозовой раскат.

Теперь я подошёл к пересыхающему ручейку. Поможет ли ему гроза стать рекой? Я хотел верить. А чувство внутри меня вгрызлось в плоть ещё болезненнее, точно поняло, что я задумал, точно хотело лишить меня возможности освободиться.

Первые капли прибили пыль, а потом дождь пошёл изо всех сил, полился, помчался ручьями со склонов, вода в старом русле прибывала. Не прошло и пяти минут, а я уже стоял по щиколотку в мутной жиже, смешанной с пылью и мусором.

Ещё не река, но в этом уже угадывалось что-то большее.

Закрыв глаза, я слушал ливень, я отдавался ему, умоляя про себя вымыть из меня то, что так остервенело впилось в мои лёгкие, в моё сердце, в меня самого.

Когда, подхваченный потоком, я так смешался с ним, что перестал отделять самого себя от воды, когда я почти захлебнулся и потерял себя в шуме бегущей реки, меня оставили все чувства.

Наверное, в тот миг я победил.

Или проиграл.

Или…

Но лил дождь и текла река. И меня не было, не было вовсе, не было в этом мире, не было ни в каком другом. Я исчез.

***

…Я очнулся в гостиной на полу у камина. Вокруг меня натекла лужа грязной воды, я продрог до костей и наверняка заболел. Но вот грудь моя была свободна, дышалось легко, а сердце билось ровно.

Чужой мир забрал то, что было чужим во мне.

Почти погружаясь в забытьё от высокой температуры, я улыбался. Наверное, это всё-таки была победа.

========== 048. Онемевший город ==========

Над крышами снова зависли дождевые тучи, снова небо заволокло сизой мглой. Я бесцельно бродил здесь уже третий день, ловя за хвост сюжеты и слова, осколки фраз и обрывки стихотворных строчек…

Город хранил множество историй, но не спешил делиться ими, только и знал, что обиженно толкаться ветрами или плеваться дождевыми струями из водостоков. Когда я слишком уставал от этого, то шёл в кофейню на набережной. Там всегда чудно пахло кофе, кофе и историями, но ни одна так и не сложилась в памяти, не записалась на салфетках.

Город точно и не желал рассказывать, он замкнулся, лишь изредка роняя пару-тройку неоконченных предложений, которые рассыпались сухой листвой, раскатывались каштанами или же улетали пылью. В городе была поздняя осень.

Однако моя дверь отсюда составлялась из слов, и если бы я не нашёл их, то остался бы тут навсегда, а город… Он ведь был совсем не мой.

Так я и повторял в ожидании дождя, стоя на площади. Не мой, не-мой, немой.

Интересно, быть может, он действительно онемел? Лишился голоса? И именно поэтому не может ничего поведать, бросая лишь отрывистые и глухие звуки, единственные, какие может издать лишённое голоса жестяное горло?

Уцепившись за эту догадку, я решил поискать городской голос. Такого не бывает, нельзя лишить голоса навечно, не может город онеметь навсегда. Что-то наверняка случилось.

Начинать новые поиски всегда непросто. Ухватить ниточку, понять, откуда разматывать клубок нелегко. Потому я закрыл глаза и позволил ветру выбрать направление движения за меня. Когда же порыв подтолкнул меня, побежал с ним вместе, на мгновение почти становясь ветром.

Вскоре мы оказались в маленьком переулке. Здесь пахло сыростью, высокие стены домов замыкались колодцем, а пожарная лестница, пусть и покрытая чешуйками ржавчины, приглашала наверх. Ухватившись покрепче, я подтянулся и начал карабкаться вверх. Железо угрожающе постанывало от каждого шага, но всё обошлось. Скоро я уже встал на покрытую старой черепицей серовато-оранжевую крышу.

Дом был не самым высоким в городе, но в этом районе оказался повыше остальных, я видел другие крыши, и узкие улочки, и почти облетевшие кроны городских деревьев. Город отсюда напоминал мне оркестр, который почему-то лишился дирижёра. Когда упали первые капли дождя, мир охватила какофония.

И так я понял, что в городе не хватает дирижёра.

***

Я долго бродил по крышам и вслушивался в нестройные звуки. Так не сложилась бы ни одна история, так нельзя соткать дверное полотно. Но почему всё пошло наперекосяк, я пока понять не мог. Был ли дирижёр личностью или явлением природы, находился он когда-нибудь в сердце города или же этот мир был создан намеренно несовершенным и неоконченным?

Последнее не очень радовало.

Нагулявшись, я устроился под козырьком одного из зданий и подышал на замёрзшие руки. Нестройные звуки порядком утомили, где-то в висках уже начинала разливаться мутная вода головной боли, мне даже хотелось крикнуть: «Стоп, замолчали!» Вот только вряд ли бы меня послушались тучи или город. К тому же его бы это только оскорбило.

Что ж, оставалось только укутаться получше и идти дальше. И вдруг, едва я хотел покинуть спасительный козырёк, как заметил девочку. Она сосредоточенно перешагивала лужи, словно высчитывала ритм, а потом хлопнула в ладоши, — и на мгновение звуки обрели стройность, дождь запел, а я услышал первую фразу, которая тут же отпечаталась в памяти.

— Эй, — окликнул я малышку.

— Да? — она замерла, но продолжала покачивать кистью. Ей не хватало только палочки.

— Тебя должен видеть весь город, — воодушевился я.

— Для этого нужно подняться на Часовую башню, — нахмурилась девочка. — Но меня туда не пускают.

— Кто?

— Ты увидишь, — она зашагала по улице, и мне оставалось только спешить следом.

Путь до Часовой башни оказался неблизким, я промок ещё сильнее, но теперь хотя бы мог наслаждаться дождём, ведь рядом с моей хрупкой спутницей весь мир обретал стройное звучание.

И вот мы оказались на высоких ступеньках, она дотянулась до медного кольца и постучала, а затем отступила мне за спину.

Башня была по-настоящему высокой, далеко-далеко над площадью вознеслось лицо городских часов, внутри ворочались шестерёнки, ворчали и шептали, тёрлись друг о друга. Я даже ждал, что скоро мы услышим глухой гул колокола, но отчего-то часы молчали.

— Да, они потому и молчат, — ответила на мой вопросительный взгляд девочка.

Мы снова постучали, и тогда только дверь приоткрылась. На нас уставился человек с неприятным лицом, глаза его отсвечивали красным.

— Что надо?

— А ты кто такой? — сразу спросил я.

— Часовщик!

— Ложь, Часовщик — мой отец! — выкрикнула девочка.

Человек тут же выскочил на крыльцо, замахнувшись на неё, но я поймал его за руку.

— Так кто ты?

— Теперь эти часы — мои. И город — мой! Это ты здесь чужак! — вырваться у него не получалось, так что он лягнул меня в ногу, но промазал и взвыл, когда я сильнее заломил ему руку.

— Пойдём-ка, — и я кивнул девочке. Она послушно придержала дверь, и вот так мы вошли внутрь.

В Часовой башне всё гудело и тикало, но ритм был странным, ломаным, словно больным. Девочка озабоченно огляделась и бросилась бежать вверх по лестнице.

— Откуда ты сюда явился? — я узнал в нём чужака, как и он узнал во мне скитальца.

— Что тебе до этого города?!

— Не могу уйти, вот и забочусь, — усмехнулся я. — А где твой мир, что ты хочешь учинить тут свои порядки?

— Развалился, развалился мой мир, хочу найти место для жилья.

Сочувствия он не вызывал.

— Где её отец?

— Спит.

И тут я заметил маленькую комнатку, где действительно спал приятного вида мужчина.

— Что ты с ним сделал?

— Усыпил навечно, — теперь уже этот… смеялся. Но я уловил связь и потащил его наверх. Подниматься пришлось долго, лестница оказалась крутая, и скоро лже-Часовщик ныл и проклинал меня. Однако мы всё-таки добрались. Девочка стояла у молчащих колоколов и озабоченно рассматривала их.

— Что такое? — окликнул я.

— У них нет языков, — она пожала плечами. — Не вижу их.

— Где ты их спрятал? — я прижал лже-Часовщика к стене.

— Внизу, внизу, — засмеялся и тут же закашлялся он.