Впрочем, февраль для меня тоже стал ловушкой, из которой не получалось улизнуть надолго.

— Вот, например, на той неделе… — она замолчала, точно ей показалось напрасным обозначать какой-либо временной промежуток, — я застряла в ноябре посреди бескрайней степи. Сухие травы шуршали под ногами, начинался снегопад, всё дышало отрешённой бесстрастностью. А небо открывалось прямо в пустоту. Или было пустотой.

Она запустила ладонь в волосы.

— Тяжело.

Я безмолвно кивнул. Тот мир был мне знаком. Когда-то я шёл и шёл по этой степи, не зная, то ли остаться там, то ли кидаться на иллюзорные стены, разбивая в кровь и пальцы, и душу, чтобы вырваться из ноября.

— Но здесь август, — снова заговорила она. — И он пьётся, поётся и дышит. Как же чудесно.

Снова нас кутала тишина, а звёзды стали ярче. Несколько сорвалось вниз, расчертив небеса, и это было удивительно красиво, но никто из нас не загадывал желаний, мы уж слишком привыкли полагаться только на себя.

— Февраль затянулся, — признался я чуть позже. — Переполнен водой вперемешку со снегом. Влажный, даже сырой, холодный… Не хочу больше февраля.

— Но вынужден к нему вернуться, — она сочувствующе погладила моё плечо. — Это ничего, пока есть возможность сбежать от него на минуту.

— Да…

И мы снова погрузились в молчание. Ночь тут была короткой, на востоке небо уже начинало неумолимо светлеть, а туман в долине внизу поредел, обнажая тёмные купы деревьев.

— Мне пора, — тут она поднялась, волосы каскадом упали почти до земли.

— Удачи, — кивнул я.

Дверь раскрылась в тот же миг, и моя воительница, подхватив меч, унеслась в иную реальность, а я снова улёгся на траву. Мне отчаянно не хотелось возвращаться в февраль из любимого августа, но тот уже нарастал внутри.

Сначала в сердце раскрывалась льдистая почка, выпуская странный листок, похожий на снежинку, потом внутри всё холодело, напитывалось промозглой влажности. А росток февраля всё набирал силы, раскрывался, захватывая всё больше места. В какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас вырвется из меня и заполонит этот мир, а может, просто вывернет меня наизнанку.

Пора было идти.

Поднявшись, я последний раз глянул на зазолотившийся восток, на долину внизу и туман. Высветилась арка двери, и я шагнул через порог, оказавшись сразу посреди февральского сквера.

Шёл снег, светлое до сплошной белизны небо зацепилось за крыши многоэтажек.

— Привет, февраль, — безрадостно прошептал я и поспешил через слякоть и набирающий силу снегопад к дому.

Росток февраля внутри ревниво вытеснил август, оставив только воспоминания.

***

…Уже позже, когда я отогревался чаем на кухне, а за окнами накатывал вечер, погружая город в лиловый сумрак, под дверь кто-то просунул конверт. Промокшая, но плотная бумага, никакой подписи, нет даже печати.

Повертев послание в руках, я опустился на стул у окна и аккуратно надорвал по краю. В кухне резко запахло травами, звёздным вечером, почти запели сверчки. В конверте был август — маленький кусочек, несколько метёлок травы, совсем немного медового аромата, капелька от сияния танцующих светляков…

Я вытащил сложенный вчетверо листок, осторожно развернул его и прочёл:

«Ты забыл свой август на холме, я решила, что будет лучше прислать.

P. S. Я справилась с ноябрём, удачи тебе в феврале».

Теперь уже я не мог не улыбнуться. Письмо с августом легло в нагрудный карман моей рубашки. Больше мне был не страшен февраль вместе со всеми его снегопадами, ростками в груди и плачущими сосульками над балконом…

========== 046. Дверь из лабиринта ==========

В этом мире точно и вовсе не было ничего, кроме недостроенных зданий, переходящих одно в другое, бесконечных лестниц и пустых пролётов, бетонных плит, обрывающихся в самых неожиданных местах, гулких колодцев с темнотой внизу. Смутно видневшееся белёсое небо маячило за пустыми глазницами окон, туман кутал ступени, уводящие на нижние этажи, и нельзя было сказать, что они приводят в итоге куда-то в конкретное место.

Этот мир был клубком невероятной архитектуры — не из-за особенной её красоты, а невероятной с точки зрения привычных законов физики. Казалось, ещё немного — и можно будет пройти по потолку или по стене, ещё мгновение — и двери станут окнами, а окна — люками в полу.

Всё было неподвижно и одновременно жило непонятной жизнью, перемещалось, перестраивалось, обрастало новыми этажами, переборками, высвечивало новые проёмы, зияло новыми пустыми окнами или таращилось тёмной пустотой, полной шорохов и завываний ветра.

Оказавшись тут, я почти сразу упустил дверь — несложно, если оглядеться внимательно. На этом этаже дверей оказалось не меньше пары десятков. Какие-то проёмы были арочными, в других покачивались косовато насаженные створки, третьи вели в стену… Чутьё на мгновение меня предало, и только чуть позднее я сумел разобраться, что выход из лабиринта всё-таки есть, но где-то этажом или двумя выше, чуть поодаль от меня.

Найти лестницу, уводящую вверх, а не в сумрак внизу, я сумел не сразу, потому заметно удалился от того, единственно нужного мне здесь места. Пришлось признать, что знакомиться с реальностью вокруг — необходимость. Ведь скитаться по лабиринту, не подчиняющемуся законам логики, было делом почти безнадёжным.

Поднимаясь по крошащимся ступеням, я почти ни о чём не думал, только вслушивался в пространство, стараясь хоть немного принять его в себя, слиться с ним, пусть ненадолго. Ничего не получалось, этот мир меня почти отвергал, при этом вовсе не желая выпустить.

Неприятное чувство — точно я птичка в клетке — не желало меня покидать, и в итоге я остановился и пристально вгляделся в кружащуюся за границей ступеней тьму. Никаких перил тут не было, неровные, местами сильно разрушенные и испещрённые трещинами ступени угрожали развалиться от малейшего шага. Тогда бы я сорвался, но всё же мне казалось, что падение длилось бы слишком долго, пока я не забыл бы, зачем вообще тут оказался.

Впрочем, конкретного ответа на это самое «зачем» у меня совсем не было. Я перешагнул порог не той двери, когда в очередной раз выбирал дорогу.

Эта реальность была живой и мёртвой разом. Никаких существ тут не нашлось, но каждая стена, каждая ступень, каждый камень имели обо мне своё мнение. И вряд ли хорошее.

Взглянув вверх, я всё же продолжил подниматься, в то время как туман медленно полз за мной, скрадывая пройденные ступени и площадки. Нескоро я смог наконец-то выйти с лестницы на очередной этаж. Запылённые плиты, покрытые кое-где щебнем, складывались в коридор. С одной стороны зияли провалы, с другой через равные промежутки открывались двери. Конца коридора видно не было.

Вновь прислушавшись к себе, я осторожно двинулся по коридору. Дверь ускользала, она вовсе не была где-то рядом, но я слишком желал её отыскать.

Я миновал десять проёмов, пока неясное чувство не позвало меня повернуть. Тут уже не было коридора, лишь ряд комнат, переходивших одна в другую. Под ногами неприветливо скрипел песок и гравий, местами попадались серые от пыли кирпичи или открывались провалы в плитах. Несколько комнат спустя пол расчертили трещины в палец толщиной, и я пробрался в следующую вдоль стены, вцепляясь пальцами в неровные камни, потому что ждал обрушения в любой момент.

В очередной пришлось обогнуть торчащую из пола ржавую арматуру, после — перепрыгнуть в разлившуюся на всё пространство лужу грязной затхлой воды, на мутной поверхности которой ничего не отражалось.

Потом я снова попал в бесконечный коридор, на этот раз загибающийся под немыслимым углом, и двинулся по нему, чувствуя, что уже немного приблизился к искомому. Одновременно меня посетило подозрение, что с дверью не всё будет просто.

Каких только я ни встречал — расположенных на дне колодца, кажущихся аркой из сплетённых ветвей, прозрачных, как дымка, схожих с норами и лазами, которые роют лисы, напоминающих пещеры… Эта явно была иная. В ней крылась тайна и свежесть, и ведомый этим чувством я шёл вперёд, в надежде, что лабиринт привык ко мне настолько, чтобы отпустить.