Утро было сырым и прохладным, пусть в лесу почти не чувствовался ветер — он лишь тревожил верхушки деревьев — но я всё равно довольно быстро замёрз. Двигаться приходилось наобум, никаких троп, даже звериных, мне не попадалось. Пробиваясь сквозь молодую поросль, колючий кустарник и поваленные, покрытые мхом стволы, я всё ещё размышлял, кому бы могло понадобиться всё это, кто со мной играет.
Но ничего не приходило в голову и, пожалуй, только это меня и печалило.
Я пропитался лесным воздухом насквозь и перестал мёрзнуть, нашёл поляну с переспевшей и чуть суховатой лесной земляникой и позавтракал, отыскал чистый маленький родничок и утолил жажду.
Мне встречались лишь птицы, да и те казались призрачными голосами и только. Никаких животных в лесу словно бы не было, я не замечал ни следов, ни шорохов. Это тоже было немного странно, но миры встречались мне самые разные, трудно было судить о том, как устроен именно этот и почему он такой, какой есть.
Когда я вышел на берег лесного пруда, поросшего рогозом и осокой, было уже за полдень. Я присел на давно упавший, но всё ещё живой ствол дерева, и вытянул ноги. Усталость разливалась по телу приятной волной, мой шаманский клинок был всё ещё чересчур далеко, и потому я решил отдохнуть. Не стоило загонять себя.
Лес всё же давал мне и воду, и пищу, так что жаловаться было не на что. К холоду я притерпелся, а одиночество ничуть не тревожило. Хозяин этих мест или тот, кто притащил меня сюда, не желал являться, но я, может, и не так сильно хотел его видеть. Уж точно не страдал от этого.
Солнце золотилось через кроны, просеивалось, отчего казалось, что в лесу появился новый туман, только теперь золотистый. На папоротниках дрожали паутинки, гладь пруда темнела, недвижимая. Всё-таки места тут были очень красивые.
Я провёл ладонями по лицу, снова обратившись к воспоминаниям. Вернувшись домой, я не собирался никуда больше уходить. Даже сон свой запер… Значит, кто-то взломал мою защиту, пробрался и утащил меня с собой. Как занятно. Давненько такого не случалось.
Если бы найти ключ, понять — зачем, тогда всё предстало бы в ином свете. Но только никакого подходящего ответа не отыскалось, сколько бы я ни размышлял.
Была ли это чья-то злая воля? Но почему тогда я оказался в таком простом и спокойном месте? Оно не могло не повредить.
Я отмёл по очереди и просьбу о помощи, и любопытство. Но больше ничего подобрать не сумел и, в конце концов, оставил пустые размышления, собираясь двинуться дальше.
И тогда пруд вдруг пришёл в движение. Вода раздалась в стороны, словно выпуская кого-то изнутри. Это было удивительное зрелище, в самый центр точно вонзился нож, разбив пруд на две равные части. Я замер, вглядываясь и пытаясь понять, что именно происходит. Лес молчал, не возникло ни ветра, ни какого шевеления воздуха, но на другом плане всё вокруг пронизывало сильнейшая магия.
Я ждал, когда же появится сам маг.
Показалось зеленоватое илистое дно, укрытое поникшими водорослями. В самом центре расположилось существо, схожее с драконами внешне, но слишком маленькое и хрупкое. Оно взглянуло мне в глаза, а потом плавно поднялось и, вышагивая прямо по воздуху, вышло из пруда на твёрдый берег. Вода тут же сомкнулась, гладь пруда даже не пошла рябью.
— Ищешь? — на ладони существа появился мой клинок. Он был зол и поранил нежную кожу, но полудракон не вздрогнул.
— Хотелось бы вернуть то, что является мной, — усмехнулся я. — Зачем ты замкнул меня здесь?
— Не нравится? Думал, ты любишь леса, — он медленно наклонил голову. — Там за лесом будет и море…
— Не люблю несвободу, — поправил я и протянул руку. Шаманский нож тут же оказался у меня в пальцах. Но в этом не было особой ловкости. Полудракон не держал его. А мог бы.
— Вот как, — видно было, что он глубоко задумался.
— Что ты пытаешься осмыслить на моём примере? — мне стало не только любопытно, но и смешно.
— Ты привиделся мне во сне, — отвечал полудракон. — И я решил посмотреть, что будет, если сотворить мир, который бы состоял из того, что ты любишь. Но отчего-то не получилось… Или я собрал вовсе не всё, или не сумел разобраться. Ведь ты хочешь уйти.
— Потому что мне нравятся разные миры, в один ты всё равно не сумеешь собрать все. Ты ведь молод?
Полудракон недовольно дёрнул хвостом.
— Пусть так.
— Потому тебе пока и не ясно, что насильно счастливым никого не сделать.
Шаманский клинок растаял в моей руке, впитался в меня, дополнив. Теперь я мог уйти в любой миг.
— Наверное, мне придётся поразмыслить над этим, — полудракон вздохнул. Реальность вокруг нас стала сминаться, как лист бумаги. Только пятачок с прудом и поваленным деревом ничто не затронуло. — Я попробую ещё.
— Только не со мной, — предупредил я сразу. — Я путешественник, скиталец, мне не будет места в каком-то конкретном мире.
И тут я вспомнил недавнего гостя. Полудракон с интересом всмотрелся в моё лицо.
— Есть те, кто ищет конкретный мир, — понял он. — Ты вспоминаешь кого-то.
— Вот было бы забавно, если бы вы с ним сошлись, — поёжился я. — Что ж, попробуй его найти.
— Попробую, — согласился полудракон.
На том мы и распрощались. Уже мгновение спустя я оказался на кухне собственного дома и вовсе не о полудраконе задумался. А о своём недавнем госте. И было мне немного не по себе.
========== 044. Лекарство от февраля ==========
В конце того февраля сны часто вызывали чувство опустошения. Просыпаясь, я подолгу лежал, глядя в потолок, где дрожали блики солнечного света. Началась оттепель, и теперь повсюду было столько зеркал-ручьёв, что солнечные зайчики возникали даже в самых необычных местах, освещая всю комнату, точно творили на белой штукатурке волшебные фрески.
Я не мог вспомнить ни миров, что приходили во снах, ни видений, ни лиц. Словно тёмная пелена укрывала всё это разом, стоило только открыть глаза или шевельнуться. Потому я смотрел в потолок бездумно и уже не пытался поймать ускользнувшие эмоции. Только опустошение и оставалось, увы.
Позже я снова учился улыбаться — на кухне, удерживая в руках чашку свежего кофе. К середине дня невидимая рана внутри всё-таки зарастала. Вечером я даже мог отправиться в краткое путешествие, но стоило уснуть…
И круг повторялся.
Может быть, это было похоже на болезнь, такую частенько подхватывают путешественники. Сродни насморку, она и проходит сама собой, неизвестно отчего. Будто какой-то мир случайно забрасывает в самую душу своё семечко, но оно не укореняется, а только оставляет ямку, которую рано или поздно заносит песком новых впечатлений.
Я даже старался не особенно задумываться об этом, привычно выжидая часы, пока не начинал чувствовать себя лучше. Старался лечь немного позже, спать чуть-чуть меньше… Возможно, даже и не спать совсем.
Но беспокойство всё же нарастало внутри. Оно нашёптывало, что никакую болезнь нельзя пускать на самотёк, что нужно обязательно узнать, в чём же дело, необходимо обратиться к специалисту. Вот только я не знал ни одного, хоть и слышал об этой странной хвори от других скитальцев. Никто не подсказал бы мне, к кому же обратиться, кто может заглянуть в душу и понять, что оставляет в ней этакую вмятину.
В очередной раз пробудившись, я понял, что настал пасмурный день. В каком-то смысле это даже успокаивало — без солнечных пятен потолок не манил забытыми снами. Но опустошённость, к сожалению, не заполнилась, подобно небу, кудлатыми тучами. Я всё так же спустился на кухню и сварил кофе, всё так же удерживал чашку, глядя, как за окном медленно планируют тяжёлые хлопья снега и тут же тают в грязной талой воде.
Февраль сражался с весной, но всё-таки собирался уйти, а я всё ещё не мог найти лекарство от своего странного недуга.
Когда я шёл в гостиную, на глаза мне попался старый варган. Он часто оставался на полочке в полной тишине, слишком уставший для путешествий. Он был таким древним, что, казалось, должен потерять голос. Но когда я взял его и попробовал оживить вздохом, тронул язычок — варган ожил. Басовитая нота раскатилась по всему дому, задрожала эхом где-то на лестнице.
