***

Пробуждение показалось болезненным и даже жутким. Я с трудом встал на ноги. Вокруг не было тьмы, а расстилался мир, в котором едва-едва наступало утро. Она сидела у погасшего огня, задумчивая и печальная.

— Ты выбрался, — бросила она, не поворачивая головы. — Но это не конец.

— Пока есть дорога, ничто не конец, — парировал я.

— Пф.

— Чего ты хотела?

— Сохранить тебя, — резко поднявшись, она кивнула в сторону поднимающегося солнца. — Только тебе не помочь. Ничто не поможет.

— А разве мне нужна помощь?

Она не услышала — уже ушла вместе с утренним туманом. Я поспешил к двери, возникшей неподалёку.

И всё же, пусть я не понял, зачем она жаждала поймать меня, на миг стало по-настоящему интересно, как бы я разобрался с вопросом, если бы в мире не было ни единой двери.

========== 252-253. Ручей ==========

Пробиваясь сквозь заросли трав, бежал у подножия холма ручей, и светлое августовское солнце сияло в чистых струях. Ручей напевал что-то неразборчиво и едва слышно, подхватывал палочки и лепестки цветов и мчался, мчался вперёд, стремясь узнать как можно больше. Как вдруг на берегу заприметил склонившуюся в печали иву и, заинтригованный, разлился озерцом у её корней, чтобы послушать историю и только потом побежать дальше.

Ива была молчалива и задумчива, длинные косы ветвей плавно покачивал ветер. Печаль её оказалась настолько глубокой, что ручей не смел даже обратиться к ней и совсем притих.

— Зачем ты прибежал сюда? — спросила вдруг ива, и ручей ошеломлённо понял, что она обратилась к нему.

— Мой путь лежит к далёкой реке, я желаю вместе с ней бежать к морю, но, увидев твою печаль, захотел разгадать её тайну.

— А в этом нет совершенно никакой тайны, — отозвалась ива мягким голосом. — Моя печаль — это печаль любви.

— Отчего же любовь, такое прекрасное и сладкое чувство, приносит тебе столько страдания?

— Оттого, юный друг мой, что она безответна.

— А разве такое бывает? — ручью ничего не было известно об этом.

— Как видишь, я пример тому, — и ива замолчала, полоская длинные пряди ветвей в воде.

Ручей задумался, и омут у корней ивы стал ещё глубже. Как же так, ива говорит, что любовь бывает безответной? Но такой не встречалось ручью. Стрекозы и бабочки над его водами всегда находили пару, сплетались корнями в любви полевые цветы на берегах, юноши и девушки пускали венки по волнам, признаваясь в любви друг другу. Неужели во всем мире только ива осталась одна-одинёшенька?

Ручей решился спросить:

— А кого же ты любишь?

— Молодого охотника, что приходит сюда каждый третий день и проверяет силок, спрятанный между моих корней, — ответила ива медленно. — Завтра должен он прийти, и я жду этого мига, как если бы он был последним в моей жизни.

— Вот как, тогда и я подожду с тобой, — решился ручей и принялся устраиваться удобнее в отвоёванном у трав русле.

К закату ручей уже образовал озеро, ива отражалась в воде и теперь могла оценить свою прелесть и красоту. В округе не было более стройного, более гибкого дерева, с прекрасными ветвями, спадающими до самой земли. Вдохновлённые шепотками ручья, бабочки задремали среди листвы, расцветив ивовые ветви и украсив их, не сдержался соловей, спрятался в листве и залился вдохновенной песней. Утром же выпала роса, и ива оделась самыми чистыми, самыми яркими из всех самоцветов.

Когда солнце засияло в них тысячами радуг, на поляну ступил охотник. Был он красив собой, высок, широкоплеч, носил шляпу с широкими полями, тёмный охотничий костюм и длинный плащ, задевающий кончики трав. Высокие охотничьи сапоги испачкала болотная грязь, и было ясно, что добрался он сюда издалека.

Молча проверил силок у корней, словно и не замечая красоты ивы, а потом уселся на берегу озерца, в тени ветвей, и закурил длинную трубку. Над водой поплыл сизым туманом терпкий дым. Ива стояла, не шелохнувшись, стремясь не спугнуть своё редкое счастье, а охотник думал о чём-то, глядя на воду, неспокойную воду.

— Раньше ведь здесь не было омута, — проговорил он вполголоса и вдруг погладил иву по тонкому стволу. — Уж не ты ли наплакала это светлое озерцо, пока меня не было поблизости?

Конечно, ива ничего не ответила, совершенно смутившись. А охотник поднялся.

— Верней тебя я никого не встречал, и хоть ты молчишь о своих чувствах, я знаю, ты всегда убережёшь меня и дашь приют. И пусть в силок у твоих корней не попала ни разу даже самая мелкая и глупая мышь, но я рад приходить к тебе. Как жаль, что ты не девушка, и я не могу привести тебя в свой дом как жену.

С этими словами охотник снова погладил иву по тонким ветвям и отправился прочь по делам, насвистывая песню, мотив которой, печальный и медленный, надолго ещё отпечатался в памяти ивы и подслушавшего ручья.

— Так выходит он любит тебя, — прожурчал ручей.

— Но нам не бывать вместе, — отозвалась ива печальнее, чем прежде.

— А может, есть возможность поправить эту несправедливость? — ручей нетерпеливо помчался прочь. — Доберусь до матушки-реки и спрошу её, она много где текла и знает всё-всё на свете.

— Беги… — с грустью ответила ива, не веря в его слова и продолжая горевать о несбыточном счастье.

Ручей на закате соединился с матушкой-рекой, и та долго радовалась его приходу, лаская сильными струями.

— Но что же ты не весел, малыш мой? — наконец спросила она, чувствуя, как ручей ускользает и что мысли его далеки от соединения.

— О матушка-река, — обратился к ней ручей, — на моем берегу стоит прекрасная ива, красивее которой никого не встречал я за время своего пути. Она влюблена в охотника, да и тот не оставил её и тоже испытывает к ней чувства. Но чтобы он смог привести её к себе в дом, должна ива стать человеком.

— Да, люди не живут с деревьями, — согласилась река и задумалась. — Что ж, вопрос нелёгок, но есть на моих берегах домик одной старушки, которая могла бы посоветовать иве, как поступить.

— Как мне отыскать этот домик? — заторопился ручей.

— Я отнесу тебя к нему, — и река подхватила его.

Старуха рыбачила на берегу, когда к ней обратился ручеёк и принялся упрашивать помочь иве. Была старуха на вид благообразна и мудра, тёмные одежды украшал мех, а на шее в несколько рядов висели деревянные ожерелья. Седые космы волос белым пухом обнимали голову, и хоть лицо скрывала сетка морщин, глаза были ясными и цепкими.

— Помочь горю ивы можно, если она не испугается потерять свои корни. Пусть в тот день, когда снова придёт охотник, попросит она срубить её.

— Срубить? — удивился ручей.

— Именно так, — важно кивнула старуха. — Пусть он срубит её и опустит в твои воды, а дальше магия, которую я тебе подарю, сама сделает своё дело.

— Хорошо, — зазвенел ручей. — Так я и скажу иве.

***

Ночью, накануне очередного прихода охотника, ручей объяснил иве, что она должна сделать, чтобы воссоединиться с возлюбленным. Ива не сомневалась в словах ручья, и хоть было ей тревожно, но все же решилась просить о страшном. Когда утром охотник опустился у корней, ива заговорила с ним, касаясь легко и невесомо его плеч нежными ветвями.

— Если ты и вправду любишь меня и хочешь видеть своей женой, сруби и опусти в эту воду, тогда я стану принадлежать тебе.

— А если ты погибнешь? — резонно переспросил охотник.

— Не погибну, если ты действительно любишь меня, — ответила ему ива. — А если нет, то смерть принесёт мне лишь облегчение.

Покачал головой охотник, но всё же в два удара разрубил тонкий серебристый ствол и опустил деревце в воду озера. Преображение началось немедленно, проступили из ствола очертания тела, стали ветви волосами, образовались прекрасные округлые плечи, тонкие руки с длинными пальцами, изящные ступни…

С ивы сошла кора, и теперь в водах ручья лежала нагая и прекрасная девушка со светло-серебристыми волосами. Глаза её были закрыты, а грудь едва заметно вздымалась — девушка дышала водой. Поразился красоте охотник и вытащил деву из воды, уложив на плащ, не удержался и покрыл её лицо поцелуями, коснулся мягких полных губ, высоких скул, тонкой шеи.