Я заметил её издалека. Утомившись, она сидела на поваленном дереве, запрокинув голову вверх. Лицо, даже чересчур бледное, волосы тёмные, и губы точно вычерчены пером. Длинные росчерки ресниц.

— Отчего ты убегала? — спросил я, приближаясь.

— Странник, — уронила она в темноту. — Я не хочу пускать тебя дальше.

— Почему?

— Ты очарован пустотой, скажешь нет?

Приблизившись, я остановился рядом с ней. На этот вопрос мне было нечего ответить.

Откинувшись на спину, она улеглась на древесный ствол, хоть это наверняка было очень неудобно. Её тело напряглось, будто позвоночник стал натянутой струной.

— Ты бежишь от того, что пустило в тебе корни. Здесь можешь остаться, этот мир обречён. В нём нет огня. Нет света. Нет солнца.

Её слова ударили, вспороли воздух, и я тоже посмотрел в небо, в черноту. Там не было звёзд.

— Как это можно остановить? — вырвалось у меня.

— Зачем? Каждому миру приходит пора остаться с пустотой один на один.

— Ты — не дверь.

Она села и выпрямилась, усмехнулась. Улыбка её была угрожающей, обнажила множество мелких и острых зубов.

— Я — та, что пустила корни в тебе. И ты пришёл ко мне, а не к двери. Меня не прогнать за грань иного мира. Я — не существо, с которыми ты умеешь сражаться.

Я бы должен был отступить на шаг, но вместо того подошёл ближе.

— Ты снова лжёшь.

— Отчего бы мне врать тебе? — она рванулась вперёд, вцепилась мне в плечи, лицо её исказилось, рассыпалось, обнажая уродливую пасть. — Я могу пожрать тебя прямо сейчас.

— Я могу открыть тебя прямо сейчас, — отозвался я в тон, и ладонь моя легла её на неоправданно узкую, человечью грудь. Под пальцами я ощутил дверную ручку.

На единый миг мы слились. Была ли она пустотой, или дверью, или чем-то ещё, но я прошёл насквозь.

***

Над холмами разливался сине-золотой вечер. Травы шептали, пели птицы, стрекотали сверчки. Я лежал, не в силах двинуться с места, бездумно смотрел в темнеющие небеса, ждал, когда уляжется ветер.

Проходя сквозь, я что-то утратил и что-то обрёл, но пока не смог понять, что именно осталось, а что ушло. Дорога на время оставила меня, перестал тревожить зов, и внезапно захотелось, чтобы так оставалось ещё долго.

Навалилась усталость.

— Кем, думаешь, она была? — надо мной наклонился брат, заслонив и небо, и свет.

— Не думаю, — я закрыл глаза и улыбнулся. — Зачем?

— Тебе не всегда будет везти, — сказал он строго и подхватил меня на руки.

— Когда-нибудь перестанет, — согласился я. — Но всем когда-нибудь перестаёт.

На это ответа не нашлось даже у него.

Я ждал, что мы окажемся в моём доме, но нет, миры сменились. Перед нами расстилалось море.

— Садись, — кивнул он на тёплый песок.

Мы устроились рядом, и волны почти добегали до наших ступней.

— Зачем мы здесь? — я ведь чувствовал, было «зачем». Он не ответил, только качнул головой.

— Ты поймёшь, только позже? — предположил я.

— Ты понимаешь сейчас, но не признаёшься себе, — всё же пояснил он. — А море… просто даст тебе сил.

И я улёгся на песок. Наверное, я действительно знал все ответы, только так не хотелось смотреть им в глаза.

Небо наливалось зарёй.

========== 240. Вопрос и ответ ==========

Вопросы и ответы.

Я стоял перед бесконечной стеной, в которой были сотни тысяч дверей, и каждая из них по-своему была той самой. И ни одна из них не могла быть той самой одновременно. Мой внутренний компас то требовал двигаться, то замолкал, то сбивался.

Какой он — правильный путь? Существует ли?

Я переходил от двери к двери, касался ручек, проводил кончиками пальцев по деревянным, стеклянным, металлическим поверхностям, чуял в них биение жизни и… отступал, неуверенный, потерявшийся, забывший дорогу путник.

Я и сам был лишь одной из дверей на этой стене и не мог никуда двинуться, справа и слева от меня находились такие же точно.

Есть лишь один настоящий вопрос.

Единственный настоящий ответ.

И я знаю и то, и другое.

Я дверь и ключ.

Как же порой мало только знания! Мне требовалось заставить себя принять. Ещё вчера, на пустынном пляже, я смотрел в глаза заката, понимая, что должен… И не смог.

Стена была белой, она восходила вверх, сливалась с небом, врастала в землю, она длилась бесконечно влево и вправо. И наверняка замыкалась в кольцо, как замыкалось в кольцо время в этом пространстве, на этом перекрёстке, где тысячи тысяч странников искали истинную дорогу… и находили. Только мне предстояло созерцать двери бесконечно, потому что я никак не мог решить, которая из них моя по праву.

Толкнуть первую попавшуюся?..

Я шагнул чуть влево и повернул блестевшую сталью ручку. Дверь не поддалась мне, внезапно растаяв, растворившись в стене, оставшись лишь рисунком. Попыток наверняка гораздо меньше, чем имеющихся тут дверей. Сколько я успею пройти, пока и сам не стану рисунком?

Направо от меня была роскошная чёрная дверь, приглашающе приоткрытая. Я был уверен, что встречу за ней черноту, переполненную и переплетённую с пустотой. Чуть дальше синела садовая калитка. Я не хотел в тот сад, будто меня ожидали там змеи.

Компас снова зашёлся беспорядочной болью. Закрыв глаза, я вслушивался в себя, выискивая, что такое преследует меня в последние недели.

Стремление к пустоте.

Когда я вновь огляделся, стена была абсолютно чистой, белоснежной. Ни одной двери, никакого выхода. Только наступающая, замыкающаяся кольцом белая пустота, жаждавшая сжать меня, смолоть, обернуть собой.

Я провёл ладонью по шершавой поверхности белой штукатурки, взглянул на измазанные мелом пальцы, вскинул голову — стена упиралась в небо, небо казалось потолком. Или таковым и было.

Мой ответ оказался неправильным.

***

Невозможно убежать от того, что находится внутри тебя.

Я шёл вдоль стены уже многие часы и изрядно устал. Двери то появлялись, то исчезали снова. Впрочем, я всё равно не собирался попытаться открыть их. Постепенно у меня выветрились все мысли, я оставил все поиски и, быть может, уже несколько раз прошёл по кругу.

Волнение внутри улеглось, сменившись апатией. Отчего я продолжал двигаться? Потому что такова суть странника? Потому что, потеряв направление, я обречён был бродить по кругу?..

Я задержал ладонь напротив мерно бьющего сердца, точно мог нащупать, где именно внутри него расположился компас. Будто мог вытащить его, выбросить, разбить. Возможно, он уже не нужен мне? Но тогда я больше не странник?

В моих пальцах сверкнул шаманский нож. Я мог вспороть себе грудь и вынуть сердце странника. Вот только какое тогда дали бы мне взамен?..

И кто сейчас смотрел на меня, ожидая решения?

***

Вместо очевидного решения, я вонзил клинок в белую штукатурку. Она посыпалась, обнажая уродливо-красную кирпичную кладку. Я ударил ещё и ещё, расчищая всё большее пространство, нарушая белоснежность, сминая её, заставляя поддаваться напору обнажённого красного. В белой стене всё разрасталась рана, испещрённая желтоватыми прожилками раствора.

Выпрыгивающие на поверхность белизны двери хлопали и вновь скрывались, замирали рисунком, не в силах пройти сквозь тончайшую плёнку, и тогда я ударял сильнее, будто хотел добраться до них. Но на самом деле мне просто хотелось нанести увечье разрушить оковы белого, непорочного и пустого.

Снова и снова.

Запыхавшись, я замер с занесённым клинком. Теперь было видно, что стена простирается не так далеко, я мог обозначить точку отсчёта, измерить длину своего пути. Найти его конец, отметить его начало. И высота стала будто бы меньше. Теперь я мог бы добраться и до того, что казалось небом, но было лишь крышкой от коробки, в которую кто-то заключил меня.

Или… я сам заключил себя?

***

Клинок ударился о металл, мир переполнился глухим утробным звуком, будто в стену оказался вмурован гонг. Но то была дверь. Настоящая дверь.

Надавив на ручку, я ещё не знал, куда приду, но изуродованное мной белое пространство совершенно точно останется позади, а это казалось мне куда важнее, чем всё остальное.